— Ты его совратил, — зло ответил Анит-старший. — Ты, Сократ, и твои ученики, Критий и Хармид. Вы развратили его своими преступными мудрствованиями, своей кощунственной болтовнёй о богах и законах, своей любовью к роскошным пирам и дорогим наслаждениям. И если сын мой останется жив и будет прощён народом, судить будут тебя. За моего сына, за Крития, за Хармида, за Ферамена, за Алкивиада.

   — Остановись, — сказал Сократ. — Следи за своей речью: у тебя дурная манера декламировать. Но я потому и прошу тебя направить меня в крепость, чтобы предложить Критию и Хармиду сдаться на нашу милость. Их надо судить, ибо не я, а они виновны в том, что случилось с твоим сыном, а также с Фераменом, с Алкивиадом и сотнями других.

   — Нет, — ответил Анит. — Мы возьмём крепость штурмом. У нас нет времени на переговоры. А сын мой дома. Как видишь, он оказался ещё и трусом: предал меня ради Крития и предал Крития ради спасения своей шкуры. В своё время я доверил тебе сына, а ты что сделал с ним?

   — Капля мёда не спасает бочку кислого вина, — сказал Сократ. — И нечего винить мёд в том, что вино скисло из-за грязной бочки. Вся наша жизнь, Анит, такая грязная бочка.

   — Врёшь, Сократ. У нас мудрые боги, у нас чистые законы, у нас добрые установления.

   — А бочки грязные, Анит, — сказал Сократ, уходя. — И шкуры, которые выделывают в твоих мастерских, вонючие. И речи твои глупые!

   — Больше не попадайся мне на глаза! — крикнул ему вслед Анит.

   — А ты мне — на язык, — засмеялся в ответ Сократ.

Крепость Мунихий была взята штурмом к полудню. Часть войска, оказавшегося в крепости, перешла во время штурма на сторону афинян. Были открыты ворота и калитки. Но сеча была кровавой, многие погибли. Тела Крития и Хармида нашли среди трупов. Крития убил Леосфен. Леосфен сам подвёл Сократа к телу Крития и, коснувшись концом копья спины убитого, сказал:

   — Я успел поменять наконечник на моём копье, Сократ. Он убегал и уже был далеко. Я метнул копьё не очень сильно. Но оно настигло его. Всё было так, словно кто-то подхватил сто на лету и добавил ему силы.

   — Да, это Критий, — вздохнул Сократ, не слушая Лесофена: он думал о том, что душа Алкивиада, наверное, скоро встретится с душою Крития и, может быть, узнает её...

О гибели Хармида Сократ сообщил Платону сам. Да и о смерти Крития тоже, хотя о последнем Платон уже знал: молва быстро донесла до афинян весть о смерти ненавистного тирана, виновника жестоких и многочисленных казней и страданий. Раньше, чем воины Фрасибула вошли в Афины. Узнав о бесславном конце Крития, афиняне взялись за оружие и прогнали остальных олигархов, укрывшихся за стенами Элевсина.

   — Не знаю, как и быть, — вздыхал Платон, выслушав Сократа. — Дядья мои, Хармид и Критий, погибли, а все их родственники бежали, опасаясь гнева афинян. Только я и остался. И теперь не знаю, что будет со мной. Правда, я не занимался политикой и не брал в руки меч. Книги, мефисские камышинки и пиксида — вот всё, к чему я прикасаюсь. А мои уши открыты только для тебя, учитель.

   — Тебе следует уехать, — сказал Сократ, вспомнив о недавнем разговоре с Анитом.

   — Ты так считаешь? Но ты сам подал другой пример, когда тебе угрожала опасность.

   — Теперь ты видишь, почему я так поступил. Тебе же следует уехать, мой мальчик. — Сократ посмотрел на Платона с нежностью. — Ты должен уехать, — повторил он, делая упор на слове «должен».

— Не в моих правилах хвалить учеников: тебе надо понять, о спасении кого и чего я веду речь, настаивая на твоём немедленном отъезде. Накануне первой встречи с тобой мне приснился сон, будто с моих колен взлетел в небо с дивным криком молодой лебедь, птица Аполлона. Вещие сны, Платон, снятся редко. Но то был вещий сон... Высшее совершенство людей — это совершенство мыслить. Не о трусливом бегстве идёт речь, а о спасении божественного дара, Платон. Ты должен уехать.

   — Не поедешь ли со мной, учитель? — спросил Платон. — У меня хватит средств, чтобы...

   — Нет, — сказал Сократ. — Ты молод, одинок, полон сил. А я должен остаться. Вот и демоний подсказывает мне: «Не уезжай, Сократ», — усмехнулся он. — И потом, я просто боюсь за тебя, мой мальчик. Со мной же ничего не случится. Поезжай в Египет, к тамошним высокомудрым жрецам. Говорят, что они живут благодаря своей мудрости вечно. А потому, наверное, ещё помнят великого Солона, твоего предка. А ты похож на него, как утверждают многие. И вот жрецы подумают, что вновь видят юного Солона... Что скажешь, Платон?

   — Ты так вознёс меня, учитель, и тем так сильно ранил свою нельстивую душу, что я не могу допустить, чтобы ты сделал это ещё раз. Я уеду. Но примчусь по первому же твоему зову.

   — Вот и ладно, мой мальчик, — вздохнул облегчённо Сократ, обнимая Платона. — Мы устроим по этому случаю славный пир.

Фрасибул взял Элевсин. Олигархи были казнены. Афины праздновали своё освобождение. Снова ожила площадь на Пниксе, где проводились народные собрания. Старая Агора под Акрополем шумела с утра до ночи. Даже Пёстрый портик, Стоя Пойкиле, где ещё до недавнего времени судьями Крития выносились афинянам смертные приговоры и куда в первые дни после освобождения люди подходили неохотно, теперь обрёл былую притягательность для софистов, поэтов, их учеников и поклонников. До глубокой ночи, а порою и до утра под колоннадой не умолкали горячие споры. На Ониксе ораторы произносили речи, а здесь, в Пёстрой Стое, шло их обсуждение. На Пниксе выступали Ликон, Анит, Фрасибул, а здесь — все, кому не лень было открыть рот.

Сократ приходил к Стое Пойкиле почти каждый день. Так поступали многие афиняне, чтобы узнать о новостях и слухах, которыми жил город.

Здесь он узнал о смерти спартанского царя Агидема и о том, что, умирая, Агидем назначил преемником своего сына Леотихида, который, по слухам, был рождён Тимеей, женой Агидема, от Алкивиада. Затем пришла весть о том, что Леотихид смещён с трона и что его место с помощью Лисандра занял брат Агидема Агисилай, объявивший Леотихида незаконнорождённым. Лисандр стал советником царя и самым влиятельным человеком в Спарте.

Позже, однако, стало известно, что Лисандр поссорился с Агисилаем и, воспользовавшись его отсутствием, уговорил эфоров объявить войну Беотии, возглавил войско и двинулся с ним к Фивам, намереваясь наказать фиванцев за помощь, которую они оказали Фрасибулу. Этот поход окончился полным разгромом спартанцев; Лисандр же был убит близ Фив, у стен города Галиарт. Убил его неохор, друг Леосфена, погибшего в этой же битве...

О том, что поэт Мелет написал на него донос в суд, Сократ узнал здесь же, в Стое Пойкиле.

— А вот идёт Сократ, на которого ты донёс, Мелет, — крикнул кто-то из толпы, когда Сократ приблизился к Стое.

Тогда же Сократ впервые увидел Мелета, о котором слыхал прежде от своих учеников как о бездарном поэте и пьянице. Рыжеволосый, жидкобородый, круглолицый, с мешками-отёками под бесцветными глазами, губастый, низкорослый, с округлившимся животом обжоры, Мелет стоял у колонны, прижимаясь к ней спиной, и вертел головой, словно собирался броситься наутёк, но не знал куда — люди стояли вокруг него плотным кольцом и смеялись, ожидая, чем обернётся для него эта встреча.

«Жаль, — подумал Сократ, протискиваясь к Мелету, — такой неказистый. Но о чём донос?»

Он не успел задать этот вопрос Мелету, как ему объяснили, что Мелет обвинил его в безбожии и развращении молодёжи.

   — Так ли это? — спросил Мелета Сократ, стоя уже перед ним.

   — Да, так, — ответил сиплым голосом Мелет и дохнул на Сократа винным перегаром. — Как люди говорят.

   — Ради чего? — спросил Сократ. — Разве я наступил тебе на мозоль?

   — А ты ткни его палкой в живот! — засмеялись из толпы. — Тогда и узнаешь, ради чего!