— Вы помните, как дерзко ответил Лукоголовый Фукидиду, когда Фукидид обвинил Лукоголового в чрезмерной трате денег на строительство храмов и общественных зданий? Народ поддержал Фукидида, а Лукоголовый сказал: «В таком случае пусть эти издержки будут не на ваш счёт, а на мой, и на зданиях я напишу моё имя». Верх дерзости и высокомерия! — сказал один из заговорщиков.

   — И народ тотчас переметнулся на сторону Лукоголового. Глупый народ! — добавил другой.

Архонты разговаривали в темноте. Сами они узнавали друг друга по голосу ведь заседали в Ареопаге не один год. Зато никто другой не смог бы узнать говорящих, окажись он рядом.

   — Да, это обвинение против Лжестратега должно неустанно распространять в народе. — Присутствующие узнали голос архонта-басилевса. — Оно должно звучать так: Перикл строил храмы вместо кораблей; он кормил нищих и чужестранцев, разоряя налогами достойных граждан; он спит с женою своего сына; Перикл — трус: он боится Архидама и старается задобрить его деньгами из государственной казны; Аспазия — распутница: она продаётся за деньги любому. Необходимо вспомнить и старое обвинение: Перикл — убийца великого Фидия.

   — Последнее не доказано, — возразил кто-то басилевсу.

   — Слухи не нуждаются в доказательствах, — ответил басилевс. — К тому же вот что стало известно, о чём вы ещё не слышали: Менон, обвинивший Фидия в краже золота, повесился, оставив письмо, в котором говорит, что донос против Фидия был написан им по приказу Перикла...

   — Но это ложь, — возразил басилевсу всё тот же голос.

Присутствующие зашумели.

   — Если у истины нет свидетелей, — сказал архонт-басилевс, — побеждает ложь, у которой свидетели есть. У нас есть письменное свидетельство Менона, суть которого в том, что Перикл упрятал Фидия в тюрьму после того, как тот неосторожно напомнил Периклу о его нечистых махинациях с золотом, а потом отравил его в тюрьме.

   — Менон не мог быть свидетелем отравления Фидия.

   — Это ты, Демофонт? — спросил басилевс. — Я узнаю и не узнаю тебя.

   — Я, — отозвался Демофонт. — А не узнаешь ты меня потому, что я простужен.

   — Надеюсь, не умрёшь? — хохотнул басилевс.

   — Тебя переживу, — ответил Демофонт.

Все знали о давней вражде двух старых архонтов, Демофонта и басилевса. Демофонт в своё время претендовал на пост басилевса, но проиграл. И с той поры оспаривал всё, о чём бы ни говорил нынешний басилевс.

   — Да, Менон не мог быть свидетелем отравления Фидия, — согласился басилевс, — но и у Перикла нет свидетеля, что Фидия отравил кто-то другой.

   — Но кто же всё-таки отравил Фидия? — спросил Демофонт. — Не ты же, басилевс? И не Перикл, верно?

   — Замолчи! — потребовал басилевс. — Ты сводишь наше совещание к мелким препирательствам. Но я отвечу тебе: Фидия отравил скиф Теаген, тюремный надсмотрщик. Это всё, что нам известно. А кто убил Теагена? — возвысил голос басилевс. — Удалось ли что-нибудь узнать? Демарх, я к тебе обращаюсь!

   — Нет, — тихо ответил из темноты Демарх, которому было поручено найти убийцу Теагена. — Он был убит камнем так, что этот камень мог сам свалиться на него со скалы.

   — Не ты ли перестарался при допросе Теагена? — спросил Демофонт. — И что он вообще успел сказать до того, как ты его прикончил, Демарх?

   — Не я его прикончил! — пронзительно закричал Демарх. — Скажите Демофонту, пусть он замолчит!

   — Хорошо, я замолчу, — отозвался Демофонт. — Но пусть эта ищейка Демарх ответит мне, что успел сказать ему Теаген.

   — Демарх, ответь! — приказал басилевс.

   — Теаген сказал: «Да, это я влил в кружку Фидия яд». Я спросил его: «Кто приказал тебе это сделать?» Тогда он сбил меня с ног, отобрал у одного из стражников меч и бросился бежать. По дороге к городу он был убит. Это всё, — закончил Демарх.

   — Значит, ты и убил его, — заключил Демофонт.

   — Не я! — снова закричал Демарх. — Не я!

   — Ты же повесил Менона, продиктовав ему нелепое признание, — добавил Демофонт.

Демарх странно всхлипнул. Наступило гнетущее молчание.

   — Зажгите светильник, — потребовал басилевс. — И помогите несчастному Демарху.

Демарха била падучая. Его унесли вместе со светильником.

   — Вот чего ты добился, Демофонт, — сказал басилевс.

   — Не я добился, а ты, — возразил Демофонт. — Давайте раз и навсегда договоримся: мы ненавидим Перикла, мы хотим утопить его в грязи, мы идём на заведомую ложь и, значит, не станем убеждать друг друга в том, что на нашей стороне истина, что Перикл действительно опустошил государственную казну, что он боится царя Архидама, вступил в нечестивую связь с женой своего сына, что его жена Аспазия блудливая девка, что Перикл с помощью Менона оклеветал великого Фидия, а затем отравил его. Давайте честно скажем друг другу, что всё это ложь, но что эта ложь поможет нам избавиться от Перикла, которого мы ненавидим потому, что Эфиальт и он лишили Ареопаг былой власти и славы.

   — Не всё ложь, Демофонт, — сказал басилевс. — Согласись с тем, что Перикл запускал руку в казну, не советуясь с народом; что он намерен лишь обороняться против Пелопоннеса, а не выводить нашу армию навстречу армии Архидама; что грязный и невероятный слух о Перикле распространяет его собственный сын Ксантипп; что Аспазия была гетерой и принадлежала другим мужчинам; что Фидий был очень близким другом Перикла и знал о нём нечто такое, чего никто не знает. Не всё ложь, Демофонт. Но и то, что является ложью, правдоподобно. В этом сила наших обвинений. И потому слухи, опираясь на паши обвинения, в конце концов сметут Перикла. Я прав, Демофонт?

   — Я сказал лишь о том, что, обманывая народ, мы не должны обманывать друг друга, называя чёрное белым, удар в спину — честным боем. А цель наша высока — прежняя слава и сила Ареопага, когда перед ним трепетали все, перед волей лучших и мудрейших.

   — А вот за это я благодарю тебя, Демофонт, — произнёс басилевс. — Я рад, что в главном мы согласны с тобой.

   — Я также рад. Попробуй я разойтись с тобой в главном, мне тотчас, как и скифу Теагену, свалится наголову камень, — принялся за старое Демофонт. — А теперь скажи мне, как ты намерен воспользоваться свидетельством Менона; предъявишь ли ты сто суду?

   — Нет, — ответил басилевс. — Я сверил письмо Менона с тем доносом, который он написал на Фидия раньше. Даже несведущий человек, сравнив их, скажет, что письмо и донос написаны разными людьми. Для слуха письмо годится, а для суда над Периклом — нет.

   — Жаль, что не будет суда над Лукоголовым. Вот был бы театр, вот началась бы драка... Для полного нашего согласия, басилевс, я хочу подарить тебе девиз этого нашего совещания: либо мы утопим Перикла в грязи, либо он утопит нас в крови. Нравится? — спросил Демофонт.

   — Нравится, — кивнул басилевс. — Таким образом, все должны приложить усилия к тому, чтобы оживились слухи о Перикле. Мой расчёт: смертельный удар Периклу будет нанесён после первого же поражения в войне. Такие поражения неизбежны в любой войне. Будут они и у афинян. Тогда афиняне припомнят Периклу всё, в чём он виноват перед ними, и если не подвергнут остракизму, то отстранят от должности стратега. Дальше заглядывать пока не будем, хотя самая главная наша цель лежит дальше. Итак, слухи, скорейшее начало войны, поражение и политическая смерть Перикла — Лукоголового, Распутника, Мота, Труса, Предателя и Лжестратега!

Члены Ареопага разошлись по домам, когда ночь достигла часа третьей стражи.

Солнце уже показалось, а потом снова скрылось за Парнасом, когда они спустились в широкое, затянутое утренним туманом ущелье.

Сократ разбудил Хромона.

   — Нам угрожает какая-нибудь опасность? — не открывая глаз, спросил Хромон.

   — Обратись к Софоклу, — посоветовал Сократ. — Ему лучше знать, какая опасность подстерегает в этом ущелье незадачливых путников.