— Вон на той развилке,- сказал Софокл, приподнявшись на коленях, — на развилке дорог стоит Эдип.
— Какой Эдип? — спросил Хромон, открыл глаза, протёр их кулаком и посмотрел в ту сторону, куда указал Софокл. — По-моему, там никого нет, никакого Эдипа. Или он успел уже спрятаться за выступ скалы? — Хромон на всякий случай ощупал свой меч и поправил на груди кольчугу.
— Ты ничего не слышал о царе Эдипе? — усмехнулся Софокл. — О царе Фив, который убил своего отца и женился на своей матери.
— Какой ужас! — воскликнул Хромон. — Так это его отряд мы громили в Платее?
— Эдип жил давно, когда в Афинах царём был Тесей[98].
— Тогда кто же стоит у развилки дорог?
— Память о нём, — ответил Софокл. — Там осталась мрачная память о нём. Останови лошадей, — попросил Толмида Софокл, когда они доехали до развилки. — Ноги затекли, немного разомнёмся.
Туман уже оторвался от земли и висел над ущельем, цепляясь за верхушки скал. Софокл и Сократ слезли с повозки. Софокл подошёл к скале, подступающей к самой дороге, и прислонился к ней спиной.
— Я думаю, что Эдип стоял здесь, когда колесница Лая начала спускаться оттуда. — Он указал на склон, по которому петляла каменистая дорога, ведущая в сторону Фив. Пахло мокрой хвоей и мхами. — «Поберегись!» — крикнул возница, увидев внезапно появившегося из-за скалы Эдипа, — принялся рассказывать Софокл-Эдип прижался к скале. Возница натянул вожжи. Колесница остановилась в двух шагах от Эдипа. Раздражённый возница замахнулся на Эдипа бичом. Эдип увернулся от удара. Но старик, ехавший в колеснице, схватил посох и ударил им Эдипа по голове. Удар был сильным. Эдип упал и едва не оказался под копытами лошадей. Взбешённый, он вскочил на ноги, вырвал из рук старика посох и нанёс ему ответный удар, который оказался смертельным. Слуги, бежавшие за колесницей, и возница набросились на Эдипа, обнажив мечи. Эдипа спасло лишь то, что за ним была скала и никто не мог напасть на него сзади, со спины. А противостоящих он легко одолел, так как посох убитого им старика был тяжёл и длиннее, чем мечи у нападающих. Схватка была жестокой и короткой. В живых остался лишь один из слуг, да и то лишь потому, что убежал. Эдип распряг лошадей, чтобы они могли пастись, и пошёл своей дорогой, в семивратные Фивы, не догадываясь о том, что убил не просто злого старика, а фиванского царя Лая, своего родного отца. Сбылось проклятие Пелопса, у которого Лай некогда похитил его сына Хрисиппа, и оракул жрицы Аполлона Дельфийского. Земля, на которой мы стоим, впитала в себя кровь Лая...
— Уедем отсюда поскорее, — сказал Хромон. — Здесь нечисто.
Толмид отпустил вожжи. Повозка тихо тронулась. Софокл и Сократ пошли за нею следом.
— Здесь мрачное место, — молвил Сократ, глядя на нависающие над дорогой скалы. — Думаю, что наши предки не зря привязали к этому месту страшное убийство. Наверное, в этих скалах прятались разбойники, которые не раз убивали едущих и идущих в Дельфы за оракулом Аполлона. И добыча у них была богатой, ведь не с пустыми руками направлялись к прорицалищу Трофония афиняне, коринфяне, фиванцы. И посмотри, у нас под ногами совершенно красная глина. Красная, как понтийский синопсис. Как кровь. Ведь и это что-нибудь да значит...
— Поберегись! — вдруг закричал Толмид. — Разбойники!
Сократ толкнул Софокла в придорожный кустарник и выхватил меч.
Нападавших было пятеро или шестеро — Толмид утверждал потом, что шестеро; Софокл же, наблюдавший за происходящим из кустов, насчитал лишь пятерых.
Разбойники, судя по всему, не ожидали такого отпора, и едва один из них, поражённый Хромоном, упал на дорогу, как другие, побросав колья, пустились наутёк и скрылись в расселинах за камнями и кустарником.
— Плохие разбойники, — сказал Сократ. — Совсем не умеют драться. А предводителем у них был, конечно же, этот, — он подошёл к разбойнику, который лежал на дороге. — Он из них единственный, у кого меч.
Разбойник был ранен в грудь копьём Хромона если не смертельно, то тяжело. Хромой и Толмид приподняли его и оттащили на обочину.
— Перевязать? — спросил у Сократа Хромон. — Или пусть подыхает так?
— Перевяжи, — ответил Сократ, вглядываясь в лицо раненого. — Кажется, он наш земляк, я где-то видел его. Конечно, видел, — сказал он увереннее. — В Афинах и видел. Но что ему понадобилось здесь? Ведь грабить можно и у Афин, там тоже много глухих дорог. Мы добрались сюда за четыре дня, а он мог дня за два, если очень торопился. Стало быть, мог обогнать нас, если именно мы были ему нужны. И кто же в таком случае его послал? Слышишь, Софокл? Кто мог его послать?
— Спроси у него, — кивнул головой Софокл в сторону раненого. — Надо привести его в чувство и спросить, что ему здесь понадобилось. Дрался он отлично. Верно, Толмид? — спросил Софокл возничего, на которого незнакомец напал первым.
— Здорово дрался, — подтвердил Толмид.
— И когда б не копьё Хромона, кто знает, что с нами было бы, — закончил свою мысль Софокл. — Надо привести разбойника в чувство. Дай-ка ему вина, — приказал он Хромому.
Хромон вопросительно посмотрел на Сократа. Тот кивнул головой.
Пока Хромон доставал из повозки кувшин с вином, Толмид и Сократ перевязали разбойника, оторвав широкую ленту от его же хитона. Потом приподняли ему голову, влили в рот вина. Разбойник застонал и открыл глаза.
— Я умру? — спросил он тихо, с трудом ворочая языком.
— Умрёшь, — ответил Сократ. — И никто из твоих родных не узнает, где мы тебя закопаем. Дружки же твои разбежались. Они — трусы.
— Они не знают, кто я. Они здешние. Пастухи. Они не знают меня.
— Да и мы не знаем, — сказал Сократ. И снова поднёс ко рту разбойника кружку с вином. — Кто ты? — спросил он, когда тот сделал несколько жадных глотков. — Назови своё имя.
— Меня зовут Демарх, — ответил разбойник. — Демарх, сын Диния, надсмотрщика с Агоры. Аты Сократ, — проговорил он, тяжело вздохнув. — Сократ, сын каменотёса Софрониска. Я тебя узнал.
— На повозку его! — приказал Хромону и Толмиду Сократ. — Надо довезти его до Дельф, а там жрецы его подлечат. Поторопимся, друзья! Этого человека надо спасти.
В Дельфах они были уже в полдень. Миновав оливковые рощи, дорога вдоль которых повторяла извивы дракона Пифона, сброшенного некогда светозарным Аполлоном со скал Парнаса в долину, они поднялись в гору, к высокой отвесной скале, у подножия которой стоял величественный храм Аполлона Дельфийского, сооружённый славным Трофонием. Выше храма были театр и стадион, где проводились Пифийские игры, учреждённые самим Аполлоном и славно воспетые Пиндаром. По тенистой щели с вершины Парнаса стекал к подножию храма чистый и холодный ручей, названный именем нимфы Касталии. Расплёскиваясь по камням скалы, его вода сверкала на солнце, как огонь, как золотые крылья вечно юного Бога Эрота, поразившего с этих скал любовной стрелой Аполлона. Другой золотой стрелой, убивающей любовь, он ранил сердце прекрасной нимфы Дафны[99]...
Аполлон был отцом Асклепия, бога врачевания. Детьми Асклепия были Подалирий и Махаон, Гигея и Панакея. Великий род Асклепиадов существует и теперь. Все потомки Асклепия — целители. Храмы Асклепию воздвигнуты на Косе, в Эпидавре. В Дельфах же врачует Арсиноя, жрица храма Аполлона. К ней-то и направился прежде всего Сократ с просьбой оказать помощь Демарху. Она вышла к Сократу и долго молча смотрела на него. Не полагалось, чтобы проситель заговаривал с нею первым. Первой должна была заговорить Арсиноя. Она спросила:
— Так ты и есть Сократ из Афин?
— Да, — ответил Сократ.
— Это о тебе было пророчество в нашем храме?
— Обо мне.
— И ты превзошёл в мудрости Софокла и Еврипида?
— Не знаю, — ответил Сократ.
— Это хороший ответ, — похвалила его Арсиноя. — Если бы ты сказал «нет», я подумала бы, что тебя гложет зависть, если бы ты сказал «да», я подумала бы, что тобой овладела гордыня. Ты сказал: «Не знаю». Это ответ истинного мудреца. Что ты хочешь? — спросила она, строго глядя на Сократа тёмными, как лесная чащоба, глазами. Лицо её было бескровно и сурово, как лицо старой богини. От неё пахло дымом лаврового дерева, которым окуривали Пифию перед восхождением на треножник прорицалища[100].
