На похороны Демарха ушло два дня. На третий день они продали повозку, лошадей и отправились пешком в порт, чтобы уплыть в Афины морем, как посоветовала Арсиноя. Им повезло: в порту стояло судно пирейского купца Батта, который согласился взять их с собой, получив в уплату все деньги, вырученные Хромоном от продажи лошадей и повозки.

Уже через несколько дней после событий в Платее Архидам приказал войскам Лакедемона и союзных городов собраться на Истме, на перешейке, соединяющем Пелопоннес с континентальной Элладой. Войска собрались быстро. К приезду царя Архидама на Истме стояла армия в шестьдесят тысяч бойцов, обеспеченная продовольствием на сорок дней похода. Архидам собрал военачальников после осмотра войск и произнёс перед ними короткую речь.

— Пелопоннесцы и союзники! — сказал царь. — Война для нас не новость. Славно воевали наши отцы, да и мы бывали в походах. Но такого похода, как этот, ещё не было. И не было у нас никогда прежде такой могучей армии. Да и врага такого не было. Мы идём войной против самого могущественного города, какие только есть на земле. И если мы стяжаем славу в этом походе, она превзойдёт славу наших отцов.

Пелопоннесцы и союзники! — продолжил он. — Вся Эллада смотрит на нас и рукоплещет нашей отваге и решимости. И всё же мы должны знать и всё время помнить, что впереди нас ждут жестокие сражения. Приготовиться к грозной опасности заранее — вот верный способ устоять и победить. Наше военное прошлое нам подсказывает, что даже слабое войско побеждало превосходящего врага, когда оно было заранее готово к встрече с ним.

Пелопоннесцы и союзники! Мы будем воевать на вражеской земле, а афиняне — на своей. Мы будем опустошать их землю и уничтожать их достояние. Это удесятерит их гнев, который и без того будет велик, потому что они считают нас недостойными себя, потому что они привыкли властвовать и нападать на других.

Пелопоннесцы и союзники! Нас ждёт величайшая победа, какой не знали наши предки, или величайший позор. Ход войны нельзя предсказать заранее, но Дельфийский оракул обещает нам победу. Я верю в это предсказание, в нашу организованность, мощь и волю. Единая воля и единый порядок — залог непобедимости!

Военачальники ждали, что Архидам тут же объявит приказ выступать. Но Архидам, закончив речь, подозвал к себе Мелесиппа, сына Диакрита, и вручил ему послание, адресованное Периклу и афинской экклесии. И хотя в послании излагались прежние требования — о предоставлении свободы городам, входящим в Афинский морской союз, что на деле означало бы роспуск этого союза, составлявшего основу экономического и военного могущества Афин, об очищении Афин от скверны Алкмеонидов, то есть об изгнании из Афин Перикла, о предоставлении всем пелопоннесским городам права свободной торговли в портах Аттики и островов и т.д., — хотя все эти требования были прежними, новым было всё же то, что теперь это послание Архидам направлял Периклу не из Лакедемона, а из армии, стоящей на Истме. Архидам, разумеется, не надеялся, что это обстоятельство испугает Перикла и афинян, что оно обеспечит царю быструю и бескровную победу, но он мечтал о такой победе и никак не мог отказаться от этой мечты.

Перикл приказал Мелесиппа в Афины не допускать, остановить у городских ворот, выпроводить за пределы Аттики и передать через него Архидаму на словах, чтобы тот возвращался с армией домой и уже оттуда посылал гонцов с посланиями. Мелесиппа вернули на границу в тот же день, свиток с посланием Архидама не приняли, провожатые кричали ему вслед оскорбительные для Архидама слова.

Мелесипп крикнул в ответ провожатым:

   — Нынешний день — начало великих бедствий для эллинов!

Архидам, выслушав возвратившегося Мелессипа, поднял войско и отдал приказ о выступлении.

   — На Аттику! — кричал он, объезжая возбуждённые войска. — На Афины!

В тот же день фиванцы снова подошли к Платее и начали опустошать её владения.

Перикл созвал народное собрание. Вопреки всем обычаям Пиикс встретил его молчанием. Он не спеша взошёл на Камень, окинул долгим взором собравшихся — их было много, как никогда, — тяжело вздохнул и сказал:

   — Началась война.

Тишина на Пниксе стала ещё напряжённее. Было слышно, как под ногами собравшихся похрустывают камешки.

   — Архидам собрал на Истме шестидесятитысячное войско. Сегодня эта огромная армия снялась с места и двинулась к нам. Я отдал приказ пограничным частям покинуть заставы — они всё равно не смогли бы устоять против такой силы.

   — Ты сдаёшь Аттику без боя! — это закричал Клеон. — Позор тебе, позор!

   — Да, сдаю без боя, — ответил ему Перикл, сохраняя спокойствие. — Нам нужна не Аттика — у нас много земли и островов. Нам нужна победа! И мы выиграем её не кровью наших граждан, а терпением. Время работает на нас! Если мы продержимся два месяца — а мы продержимся, ибо у нас достаточно средств и продовольствия, — мы выиграем эту войну. Сейчас же нам надо сделать два дела: вывезти из наших загородных поместий людей, скот и все продовольственные запасы и подготовиться к обороне стен нашего города. У Архидама не хватит сил, чтобы взять наш город штурмом с ходу, а запасов продовольствия ему хватит не более чем на два месяца. Далее я расскажу вам о нашем войске, флоте и казне. Но прежде чем я сделаю это, прошу экклесию принять решение об обороне: мы вывозим с полей в город всех людей, всё имущество и выбираем стратегию ведения войны — оборону.

Политические противники едва не стащили Перикла с Камня. Пникс взорвался яростными криками. От ораторов требовали краткости. Болтунов просто сгоняли с трибуны. Тех, кому удалось выступить, набралось более десятка. Почти все они говорили против Перикла и требовали его немедленного отстранения от должности. Обвинения, которые сыпались на него с трибуны, были те же, которыми все последние месяцы питалась городская молва: он опустошил казну, он боится Архидама, он осквернил город убийством Фидия и порочной связью со снохой. Лишь одно обвинение было новым: он предательски отдаёт врагу Аттику без боя, сняв пограничные заставы.

Стратеги могли бы выступить в его защиту, но он попросил их этого не делать: обрушившись на него, экклесия могла бы заодно отстранить от должности и других стратегов, обезглавив таким образом армию и флот в самый канун войны.

Поняв, что ничего нового она уже не услышит, экклесия потребовала, чтобы Перикл снова поднялся на Камень.

Ему сначала не давали говорить, но сами афиняне быстро успокоили крикунов.

Он сказал:

— Или вы принимаете решение об оборонительной войне, или я слагаю с себя полномочия стратега.

Экклесия приняла решение об обороне.

В тот же день потянулись со всех сторон в Афины повозки с женщинами, детьми, телеги, нагруженные скарбом, зерном, амфорами и пифосами; в поместьях запылали деревянные постройки, а по северным дорогам в сторону Эвбеи запылили стада овец и вьючных животных — афиняне перегоняли их из пригородных имений на пастбища Эвбеи. Торопились.

Враги Перикла и тут постарались обвинить его в том, что он слишком поздно созвал экклесию и предложил эвакуацию сельских жителей в Афины, что враг вот-вот подойдёт к городским стенам, захватив в поместьях людей вместе с их добром. Но ничего такого не случилось: армия Архидама двигалась медленно по границе Беотии и Аттики и лишь на десятый день достигла Энои, афинского укреплённого города, и разбила возле него лагерь, готовясь к его осаде. Стало очевидно, что Архидам решится на вторжение в Аттику, лишь взяв штурмом Эною. Предполагая это, Перикл предусмотрительно, ещё до выхода Архидама на Истм, усилил гарнизон Энои, после чего крепость стала практически неприступной. Поняв это, Архидам всё откладывал и откладывал штурм Энои, а афиняне между тем полностью увезли с полей всё своё имущество, перегнали скот на Эвбею и укрылись за неприступными городскими стенами.