— Это уж слишком! — выпалила Оливия, вскочив на ноги. — Кто вам позволил так распоряжаться моей судьбой?! Я не собираюсь становиться монахиней и никогда не собиралась!
К ее удивлению, он улыбнулся, посмотрел на нее с одобрением и слегка кивнул, глядя ей в глаза.
— Конечно, я в этом и не сомневался, — сказал он мягко.
Солнце уже встало и светило в открытое окно, когда Оливия наконец проснулась. Она лежала в полудреме, и вчерашние события, кружась в пестром хороводе, проплывали перед ее мысленным взором. Она потрогала свое запястье, которое он вчера так сильно сжал, и вытащила руку из-под одеяла, чтобы взглянуть, нет ли синяков. Ее запястье «украшали» пять фиолетовых пятен, оставленных его железными пальцами.
— Животное! — прошептала Оливия. — Как он посмел командовать мной в моем собственном доме?
Но его насмешливый взгляд продолжал занимать ее мысли и тогда, когда она наконец вылезла из-под одеяла и умылась.
Из соседней комнаты не доносилось ни звука, и она подумала: «Интересно, когда он наконец уедет? Может, он уже уехал?» С этой мыслью вдруг пришло странное чувство пустоты, и Оливия снова посмотрела на следы на своей руке, прижав ее к груди, и перед глазами возникли сильные руки и гордый профиль. Внизу, в холле, все было уже убрано и вымыто, скамьи и козлы из-под столешниц аккуратно расставлены вдоль стен. Слуги под неусыпным взглядом Кэтрин убирали столовое серебро в огромные буфеты.
— Доброе утро! Выспалась?
— Да, спасибо. Я спала гораздо дольше, чем обычно. Наверное, сильно устала.
Оливия присела на скамью, глядя, как Кэтрин заперла дверцы буфетов и мановением руки отослала слуг в кухню. Она спрятала связку ключей под фартук и села рядом, глядя в сторону и теребя руками аккуратно подшитый подол. Наконец она решилась.
— Я думаю, что вчера ты очень храбро выступила.
Оливия повернулась к ней, не веря своим ушам. Лицо Кэтрин вдруг показалось не таким агрессивным, как раньше. И даже голос как будто стал мягче. Разве это вчерашняя суровая хозяйка, которую она считала своим врагом еще до того, как увидела ее?
Кэтрин почувствовала ее взгляд и повернулась к ней.
— Я не хочу, чтобы мы были врагами, Оливия. Я бы хотела, чтобы мы стали подругами, и мне теперь ясно, как ты беспокоишься за Генриха. Понимаешь, я так сильно его люблю… — Она прикусила губу и отвернулась. — Говорили, что ты очень красива, стоило взглянуть на тебя, и сразу стало ясно, что мне с тобой никогда не сравниться, и что ты непременно окажешься заносчивой. И я думала, что надо сразу поставить тебя на место. Но потом поняла, что все это совершенно не нужно, что ты так же расстроена всем этим, как и я. После смерти отца у Генриха сразу все пошло вкривь и вкось… — Она замолчала, глядя на свои руки, закрутившие подол фартука в плотный валик.
Оливия накрыла ее ладони своими и тихонько погладила их.
— Кэт, мы с тобой обе с самого начала ошибались, правда? Я тоже видела в тебе соперницу, потому что Генрих даже не написал мне о том, что женился…
— Он и это забыл, тупица! — взорвалась Кэтрин. — Про все забывает! А я, когда узнала, что тебе ничего не сообщили, решила, что он просто стыдится меня. — Ее голос опустился до шепота и глаза наполнились слезами.
— Стыдится тебя? — Оливия сжала ее руку. — Даже моя мать не смогла бы подать такой прекрасный ужин, если бы у нее было так мало времени. Я думала, что ты была великолепна, и сказала себе, что обязательно должна у тебя этому научиться. А что касается смелости, так я вчера просто взорвалась! Этот самонадеянный грубиян… кстати, он ведь уже уехал?
— Нет. Они с Генрихом поехали осматривать владения. Мы вчера еще долго разговаривали после того, как ты ушла, и знаешь, он был гораздо любезнее, чем до этого. У него, кажется, много идей, как нам можно помочь.
Сердце Оливии колотилось. Значит, сэр Лоуренс все еще тут. И они вновь встретятся. Его глаза, руки… Она отбросила от себя эти мысли и заставила себя успокоиться. Дура, сказала она себе, человек приехал сюда по делам, ты про это не забыла?
— Сэр Лоуренс сказал, что проведет здесь еще одну ночь. У него есть некоторые предложения. Конечно, он потребует чего-нибудь взамен, но будь я проклята, если представляю, что мы еще можем сделать, кроме того, что уже делаем.
Она окинула взглядом холл, словно что-то могло навести ее на мысль.
— Пойдем, сегодня много дел. Должны привезти рыбу, и если не проследить за этим, то могут привезти слишком мало. — Она встала, расправив свой фартук.
4
Обед удался на славу. Кэтрин держалась раскованно и словно светилась изнутри в своем мягком розовом шерстяном платье, и Генрих не раз поглядел на нее с одобрением. Он выглядел более жизнерадостно, чем накануне, и вел себя как радушный и гостеприимный хозяин. Кэтрин следила за ним и не давала забывать о своих обязанностях.
Сэр Лоуренс опять постоянно обращался к Оливии, как будто хотел загладить вчерашнюю обиду. Его длинный камзол был сшит из узорчатой парчи с вышитой золотом каймой, грудь украшала золотая монограмма, а бедра обвивал золотой пояс, усыпанный драгоценными камнями. На щеках играл румянец, черные волосы были зачесаны назад. Оливия подумала, что он выглядит просто великолепно, и ей никак не удавалось принять безразличный вид, в чем она только что упорно практиковалась в своей комнате.
Взгляд девушки остановился на его золотой монограмме.
— Это вышила твоя родственница или, может быть, подруга, сэр Лоуренс?
— Я так и думал, что ты должна была заметить это, — ответил он с улыбкой. — Моя тетушка вышила это для меня много лет назад.
— Это очень хорошая работа. Я бы так не смогла.
— Судя по тому, что я слышал, ты слишком строга к себе, Оливия. Мне говорили, что ты лучшая золотошвейка в этой части страны.
Зорко, словно ястреб, он следил за ее реакцией. Оливия не хотела быть пойманной на эту приманку, но любопытство взяло верх.
— Тебе сказала это преподобная матушка? — спросила она тихо, чтобы не услышали Кэтрин и Генрих.
Он кивнул.
— Преподобная матушка очень проницательная дама. Она всегда распознает редкостный талант, если встретится с ним.
Возражение застыло на кончике ее языка: «Почему же тогда она так поспешно избавилась от меня? Разве Генрих был единственным, кто не вносил плату?» У нее была еще масса вопросов, но она изо всех сил сдерживала себя, глядя в свою серебряную тарелку. И все-таки задала один-единственный, вертевшийся на языке:
— Если ты знал, что я хорошая вышивальщица, зачем вчера спрашивал, что я умею делать?
— Мне было интересно узнать, что ты согласна делать, чтобы помочь своему брату. Ведь если хочешь помочь кому-то, сначала нужно узнать, на что ты способен. Мне было интересно, как ты оцениваешь собственное мастерство вышивальщицы.
Она видела, что он пытается ее смутить из-за того, что она вчера не сказала ему всей правды. Но ведь это естественно для человека, не приемлющего хвастовства. И он, конечно, все понимал, но специально ставил ее в неловкое положение.
Сэр Лоуренс, в свою очередь, прекрасно понимал причину сердитой складки, появившейся между ее тонкими бровями. Он бы многое отдал за то, чтобы иметь возможность сказать ей больше, чем сказал. Но почва была чересчур ненадежной, и ему необходимо продумывать свои шаги с большой осторожностью, если он хочет приманить птичку, да так, чтобы она при этом не растеряла слишком много перышек. Птичка уже и так нахохлилась оттого, что он никак не мог удержаться, чтобы ее не дразнить. Ему доставляло несказанное удовольствие видеть, как она вспыхивала, и ее глаза гневно сверкали. Однако нужны терпение и твердая рука, если он хочет приручить эту пташку. И если ему удастся то, что он задумал, то награда будет стоить того, чтобы приложить все усилия. С этими мыслями он повернулся к Кэтрин, которая протягивала ему блюдо с засахаренными фруктами, и поблагодарил ее за чудесный обед.