— Пойдем, маленькая птичка! Ты сегодня уже достаточно полетала. Ты улетела от меня, а я тебя вновь поймал. Так что мы оба победили, правда?

Напряжение наконец отпустило ее, и, не отвечая ему прямо, она заново повязала свою льняную повязку, заправив под нее растрепавшиеся кудри. Он продолжал держать ее поводья, любуясь ее тонкой талией и грациозной линией спины и вспоминая, какая она прекрасная наездница. Приведя себя в порядок, она протянула руку за поводьями. Одно долгое мгновение они скрестили взгляды, словно шпаги — все еще пылающий негодованием взгляд Оливии и стальной, неумолимый, требующий покорности взгляд сэра Лоуренса. Наконец она опустила голову, признав свое поражение.

— Хорошо, — сказал он с одобрением.

Перемены, думала она, камни, положенные для перехода через реку! Ерунда. Она предпочла бы мост, а также право свободного выбора — переходить или нет, а если переходить, то — когда! Но она заставит его заплатить за все.

— Ты бывала в Кемберлендском аббатстве, Оливия?

Его вопрос прозвучал как раз вовремя, потому что в эту минуту она думала о том, где они остановятся на ночь. Словно он читал ее мысли.

— Нет, сэр, я раньше не бывала так далеко от нашего поместья. Эти места мне не знакомы.

Он повернулся к ней и посмотрел на нее.

— Аббат, отец Даниэль, — необыкновенно милый человек, он был близко знаком с моим отцом. Он также знаком с настоятельницей Антонией. — Он помолчал, ожидая от нее реакции при упоминании имени их общей знакомой.

— Это мне известно.

— Известно? — К ее молчаливому удовольствию, на этот раз удивился он, а не она. Оливия постаралась, чтобы ее голос звучал небрежно, изо всех сил пытаясь спрятать улыбку.

— Да, мне известно, что он и настоятельница Антония знакомы.

— Он приезжал в ваш монастырь, Оливия?

— Только однажды. — Ей так хотелось заставить его выспрашивать у нее все, и было любопытно, почему ему так важно знать, насколько близко они знакомы.

— Недавно?

Его интерес к этому вопросу был так очевиден, что она больше не смогла сдерживаться и звонко рассмеялась. Ее смех был как переливы серебряных колокольчиков. До этого он только однажды видел, как она смеется, и теперь был совершенно заворожен ею. Ее красивые ровные зубки так лукаво поблескивали, глаза так искрились, что Лоуренс не мог не заразиться ее весельем.

— Скажи мне, Оливия, — с улыбкой спросил он, — зачем он мог приезжать к вам? Я никак не могу догадаться. Ага, подожди! — Он сделал предупреждающий жест рукой. — По-моему, я понял. Это имеет отношение к шитью золотом, не так ли? Вы выполняли работу для аббатства?

— Несколько лет назад, — отвечала Оливия, — отец Даниэль и его ризничий приезжали в наш монастырь. Я встречалась с ними, но они, конечно, меня не запомнили. Я показала им некоторые работы, которые мы выполняли в нашей мастерской. Им понравилась шелковая напрестольная пелена с нарядной каймой. Это у них было первое вышитое украшение, потому что братству цистерцианцев лишь недавно разрешили использовать их. Они в этом от нас сильно отстали, — снова рассмеялась она. — Потом мы вышили для них ризы и подарили им.

— Подарили? Ты хочешь сказать, настоятельница Антония подарила?

— Да. Я думала, что ты знаешь, что цистерцианцам запрещено заказывать кому-либо такие вещи — ну, то, что можно надеть на себя. Они могут только принимать дары.

— Не удивительно, что она с трудом сводит концы с концами, — пробормотал сэр Лоуренс и вновь обратился к ней. — И ты сама работала над этими вещами?

— Да, конечно. Мне тогда было лет тринадцать, и преподобная матушка назначила меня старшей. Я это хорошо помню. Моя подруга Маргарет тоже работала вместе со мной. Нам было так весело!

— Весело?

— Ну да, ведь раз мы были заняты таким важным делом, нам разрешалось пропускать службы.

— Ага. Значит, у вас оставалось лишнее время, чтобы работать над вышивками?

— Да, считалось, что так. Но на самом деле мы с Маргарет удирали… — Она замолчала, закусив губу, чтобы не рассмеяться.

— Ну-ка, давай, расскажи мне! Вы удирали…

— …Чтобы потихоньку поглазеть на братьев-мирян. Они нас, конечно, не видели!

Завидев кавалькаду Миддлвея, брат Бернард, веселый и румяный распорядитель дома для гостей аббатства, вышел навстречу гостям.

— Добро пожаловать, сэр Лоуренс. Мы ждали вас несколько дней назад, но у тебя, несомненно, было слишком много дел, — сказал он, радостно улыбаясь Оливии.

— Брат Бернард, позволь представить тебе мою нареченную, Оливию Джиллерс.

— Джиллерс? Так ты значит из бригхельмских Джиллерсов. Твой отец, сэр Генрих, не раз у нас останавливался. Мы вдвойне рады видеть тебя у нас, сестра!

Оливия уважительно присела перед ним в реверансе. Сэр Лоуренс взял ее за руку, и она успела заметить его одобрительный взгляд.

— Благодарю тебя, брат Бернард, ты очень добр.

— Наш аббат приглашает вас зайти к нему перед ужином, сэр Лоуренс. У него гостит отец Пит, аббат монастыря Честерфилд, и потому все наши комнаты для гостей заняты. Однако ваша комната, разумеется, свободна.

Он отпер дверь большим железным ключом из связки, висевшей у него на поясе, и Оливия увидела уютную комнату, из окон которой было видно аббатство. Она хотела спросить, где же ее комната, но что-то помешало ей.

«Просто следуй за мной и смотри, что я буду делать», — сказал ей Лоуренс, когда по дороге в аббатство Оливия, чувствуя испуг и неуверенность перед предстоящей новой жизнью, спросила у него, как ей себя вести. Так что теперь она только бросила быстрый взгляд на будущего мужа и убедилась в том, что не ошиблась, промолчав в этот раз.

— Благодарю, брат Бернард, это очень любезно с твоей стороны. Я знаю, нам здесь будет очень удобно.

Когда брат Бернард ушел, Оливия повернулась к сэру Лоуренсу. Хотя то, что нареченных разместили в одной комнате, было самым обычным делом, она не могла скрыть от него своего страха и досады. Его ничуть не удивило, когда она спросила о комнате для нее. Глядя в сузившиеся, сердитые глаза сжавшейся от страха Оливии, он понимал, что должно последовать, и почти жалел ее. После длинного, богатого событиями дня теперь еще и это… Что же странного в том, что она рассердилась?

— Вот твоя комната, Оливия, а также и моя. — Он сложил руки на груди и приготовился отражать атаку.

— Нет, я не могу быть с тобой в одной комнате! Я никогда не делила комнату с мужчиной… никогда… — Она показала рукой на кровать, глаза ее были широко раскрыты, и в них стоял ужас. — Здесь же только одна кровать… где ты будешь спать?

Он ответил ей, не произнеся ни слова, но и не оставляя у нее ни малейших сомнений в том, что ей предстоит. Его взгляд скользнул по Оливии. На губах его играла легкая улыбка.

— Это просто нелепо! Я пойду и поговорю с братом Бернардом. Пусть они найдут для меня еще одну комнату.

Она метнулась к двери, но он загораживал проход. Словно запертый в клетке зверь, подумал он, и хотя она очень нравилась ему такая — отчаянная и разъяренная, сэр Лоуренс понимал, что должен как можно быстрее утихомирить ее, пока не принесли вещи. Он отошел от двери, и Оливия, думая, что проход теперь свободен, рванулась вперед, но попала прямо в его железные объятья. Она попыталась вырваться, но он был слишком силен.

— Оливия, послушай! Послушай, маленькая птичка! Давай решать наши проблемы по очереди, что ты на это скажешь?

— Нет! Я хочу уйти отсюда… — Она не желала слушать его и как пойманная птица билась в его руках, но тщетно.

— Хорошо, успокойся! Мы поговорим с братом Бернардом после ужина. Но сейчас мы должны приготовиться к встрече с аббатами и другими гостями. Ты же не захочешь пойти на ужин в таком виде, правда?

Он поговорит с братом Бернардом? Он только что обещал ей это? Оливия наконец перестала биться, осознав его слова. Ей так хотелось, чтобы он успокоил ее, чтобы понял, как ей страшно. Но не обман ли это, чтобы остановить ее? Она подняла голову как раз в тот момент, когда он наклонился к ней. Его серо-стальные глаза глядели в упор. Он мягко положил ее руку себе на плечо. Послушно, словно во сне, она подчинилась этому и закрыла глаза, почувствовав на своих губах его губы — горячие, крепкие, опытные. Все привычные слова положенного протеста вылетели у нее из головы.