Кэтрин и Генрих спорили, стоя на лестнице, но, увидев Оливию, тут же замолчали.

— Ты, должно быть, хочешь, чтобы я показала тебе твою комнату, Оливия, — сказала Кэтрин так, как будто та впервые приехала в этот дом.

— Спасибо, Кэтрин, мне кажется, я еще помню, где она. Отнесли ли наверх мои вещи?

— Э-э, мы тут кое-что поменяли, знаешь ли, — ответила Кэтрин и, пока Оливия не успела возразить, добавила: — Ты теперь будешь жить на самом верху в маленькой комнате.

Конурка, которую отвели Оливии, находилась рядом с большой светлой комнатой, выходящей в холл и на фасад. Ее старые апартаменты были вторыми по величине в доме, но теперь она была рада остаться одна в любом помещении, чтобы только никто не отвлекал ее от мыслей, мечущихся в голове.

Оливия огляделась вокруг. Раньше эта комната служила бельевой. Она отворила дверцу большого дубового шкафа. Это и сейчас была бельевая! В шкафу аккуратными стопками были сложены полотенца, простыни, вышитые покрывала, накидки на подушки и другие вещи. Некоторые из них были ей знакомы. Закрыв шкаф, она взглянула на узенькую кроватку и небольшой сундук для одежды, которые были поставлены здесь специально для нее. Больше ничего в этом маленьком чуланчике и не поместилось бы. Чтобы открыть створки неширокого окошка, ей пришлось взобраться на сундук. Вид запущенного двора подтверждал, что дела брата и впрямь пришли в упадок.

Спустившись вниз, Оливия увидела, что в холле царит деловое оживление. Кэтрин вновь надела фартук и теперь командовала слугами, покрывавшими пол свежим камышовым настилом, и распоряжалась, чтобы в тяжелые чугунные подсвечники, подвешенные к стропилам, вставили свечи и в массивном каменном камине разложили свежие ветки вечнозеленых растений. Она сразу же увидела Оливию.

— Конечно, я обычно сама этим не занимаюсь, но у нас не хватает рук, а Генрих сейчас никого не может прислать мне в помощь. Ему тоже туго приходится.

— Ты ожидаешь кого-то? — спросила Оливия, удивляясь, зачем такие приготовления теперь, когда монахини уже уехали.

— Да, ожидаю. Сэр Миддлвей объезжает свои владения, и сегодня мы ждем его к ужину. — Она прервалась, чтобы разбранить нерадивого мальчишку-слугу и надавать ему оплеух. — Он останется здесь ночевать. Если бы ты не приехала, мы могли бы отвести ему бель… — Она запнулась, но остановилась вовремя и закончила фразу —…твою комнату.

Так вот о чем они спорили! Леди Генрих Джиллерс хотела отобрать у меня комнату еще до того, как я ее получила! В ответ на замешательство хозяйки Оливия изобразила сладчайшую улыбку. Кэтрин, как бы оправдываясь, продолжала:

— Генрих только что сообщил, что вчера приезжал эконом из монастыря, чтобы оповестить о приезде сэра Миддлвея. Он вспомнил об этом только тогда, когда увидел монахинь! У меня иногда возникают сомнения в том, все ли у твоего брата в порядке с головой!

И она постучала пальцем по виску с выражением отчаяния на лице.

— А как об этом узнал монастырский эконом? Ведь монастырь не относится к владениям Миддлвея, он принадлежит ордену цистерцианцев.

— Понятия не имею, — с раздражением ответила Кэтрин. — Важно другое. Сэр Миддлвей будет недоволен, когда увидит, в каком состоянии пребывают его земли и собственность. Будет чудом, если он нас всех не вышвырнет отсюда и не передаст все это кому-нибудь, у кого хватит денег, чтобы поднять хозяйство.

Она устремилась на кухню, и вуаль развевалась за ее спиной как сигнал бедствия.

Оливия прикрыла глаза, чтобы не видеть царившей вокруг нее суеты, и думала о том, что ей сказала Кэтрин. Та явно понимала, в каком печальном положении находилось поместье, и значит, знала об этом и тогда, когда выходила замуж за Генриха. Что же заставило ее решиться на этот шаг? Может, она отчаялась найти мужа, учитывая солидный возраст? А теперь сэр Миддлвей сам увидит, насколько серьезны проблемы. Но он, наверное, не слишком удивится, потому что чума скосила множество людей, и простых, и высокородных, поэтому рабочей силы везде не хватало. Последствия чумы переживали и в замке, и в монастыре, и в усадьбе, и в хижине.

Оливия вспомнила, как много лет назад сэр Миддлвей уже приезжал сюда. Она тогда была маленькой девочкой, ведь это случилось еще до того, как ее отвезли в монастырь. Он был пожилым джентльменом, седым и строгим, но с мелодичным голосом, который поразил девочку, привыкшую к северному диалекту. Должно быть, он теперь совсем старый и, наверно, очень усталый после всех поездок по владениям.

Оливию не заботило, что надеть на торжественный ужин по случаю приезда сэра Миддлвея, но она с наслаждением вымылась и расчесывала волосы до тех пор, пока они не заблестели как светлая медь. Монахини изо всех сил пытались искоренить у девочек мысли о телесных радостях, но старались напрасно, поскольку эти радости были все равно недоступны для обитателей монастыря.

Оливия отложила гребень из слоновой кости и заплела волосы в две косы. Затем уложила их петлями по бокам головы и подумала о том, как хорошо было бы, если бы Кэтрин прислала ненадолго свою горничную, чтобы та сделала ей более сложную прическу. Но сейчас единственным украшением станет узкий золотой обруч, подаренный ей на десятилетие. Оливия укрепила его в волосах так, что он спускался на лоб, и надеялась, что не будет выглядеть чересчур просто в глазах знатного гостя. Надев поверх рубашки свое выгоревшую голубую тунику, она достала из сундука длинный пояс голубого цвета из плетеной кожи и несколько раз обернула его вокруг талии. Быстрый взгляд на свое отражение в крошечном поцарапанном зеркальце подтвердил, что она вполне готова спуститься вниз к ужину.

Звуки голосов, доносившиеся из открытого окна, замерли, и топот лошадей слышался теперь у конюшен позади дома. Выглянув из окна, Оливия увидела всю процессию и подумала, что Генрих и Кэтрин не зря так хлопотали. Судя по всему, лошади гостей должны были занять всю конюшню.

Конюх, одетый в черную с зеленым ливрею, провел огромного черного жеребца, за которым следовали лошади, навьюченные поклажей свиты сэра Миддлвея. Одежда, провизия, вино, фураж — все, что могло понадобиться во время путешествия по отдаленным владениям, длившегося целый месяц. Несмотря на долгий путь, гости отнюдь не выглядели толпой бродяг. Вся свита была одета в одинаковые ливреи с золотыми гербами, вышитыми на груди и на спине, на всех лошадях были одинаково украшенные богатые сбруи, попоны с зелено-золотой каймой и монограммой Миддлвея в каждом углу. Да, этот человек путешествовал с большим размахом!

Оливия отодвинулась от окошка с насмешливым выражением на прелестном личике. Раз уж его конюхи и слуги одеты лучше, чем она, то хозяин, конечно, выглядит как павлин, и на него не может произвести ровно никакого впечатления серенькая деревенская мышка.

Они стояли в дальнем конце холла и разговаривали — Кэтрин в желтом, Генрих, которому очень шла его туника цвета тусклого золота, и высокий, элегантный мужчина, черноволосый и поразительно красивый.

Оливия ухватилась за перила. Нет, это невозможно, подумала она. Перехватив удивленный взгляд Генриха, гость повернулся и увидел ее. И тут Оливия окончательно убедилась, что это и впрямь тот мужчина, которого она видела у калитки гербариума — гость настоятельницы Антонии. Она медленно подошла к ним, в голове билась одна-единственная мысль: произошла какая-то ошибка, которую она не может понять.

Оливия успела отметить, что он был одет в коричневое с черным, но теперь это было дорожное платье — короткая коричневая туника подчеркивала его могучую грудь и узкие бедра, шерстяной плащ с капюшоном был наброшен на одно плечо, и в складках плаща запутались завитки его густых черных волос. Длинные сильные ноги в узких черных штанах были обуты в высокие сапоги мягкой кожи. Все вместе производило впечатление силы и власти.

Генрих заговорил.

— Сэр Лоуренс, позволь представить тебе мою сестру Оливию.

— Большая честь для меня, мадмуазель. Я не заслуживаю того, чтобы меня за такое короткое время представили сразу двум прекрасным дамам.