— Я хотел, чтобы ты увидела все это, — сказал Лоуренс, — потому что предметы облачения, которые ты видела в нашей мастерской, предназначаются именно для этого собора. Через два года Лестер Гормэн станет новым архиепископом. Эти вещи специально заказаны для его возведения на престол. Я думал, что тебе следовало увидеть собор, может быть, возникнут какие-нибудь новые идеи. Я был прав?

Оливия кивнула, глаза ее зажглись воодушевлением.

— Конечно, всегда полезно знать, где будут носиться эти вещи, какие там цвета, какое освещение. Вообще, какого размера будет помещение. Но это гораздо больше, чем я могла себе представить. Знаешь, Анет следует нашить побольше блесток на митру, раз ее должны будут видеть с такого расстояния. И еще цвета… Ну-ка, интересно… Нам надо принести материалы сюда. — Она покачала головой. — Нет, слишком бледно. — По ее лицу было видно, что у нее в голове идет напряженная работа, и она пытается представить себе, как будут выглядеть наполовину готовые вещи в этом огромном соборе. Она схватила его за руку. — Мне надо посмотреть еще кое-что, пойдем скорее!

Она повлекла его за собой к поперечному нефу собора, шедшему с севера на юг. Наконец они остановились под невысокой, широкой в основании башней. Ее глаза вновь загорелись при виде мягких серо-зеленых тонов витражей в пяти стрельчатых окнах башни. Она потянула Лоуренса за руку.

— Гляди, Лоуренс! Смотри туда. Нет, надо, чтобы глаза были полузакрыты. Теперь видишь очертания вон тех округлых узоров, идущих до самого низа? С красными сердцевинами?

— Да, теперь вижу. Они в каждом окне разные.

— Совершенно верно! А что, если повторить эти узоры в вышивке облачения? Взять за основу зеленый и красный, как здесь, но только сделать цвета намного ярче, так, чтобы они играли. Тогда их будет видно отовсюду, правда?

— Миледи, — улыбаясь, сказал Лоуренс. — Я думаю, что это ты должна была выбирать рисунки. Где же ты была?

Она улыбнулась печальной улыбкой и покачала головой.

— Прямо дух захватывает от всего этого. Но на вещах, которые я видела в мастерской, совсем другие узоры. А мы должны создать вещи специально на конкретного человека и для места, где он будет их носить.

— Но у нас в запасе всего два года. Нам хватит этого времени, чтобы сделать все заново?

Она лихорадочно соображала, не замечая, что и он, и она говорят «мы», а не «я» или «ты». Она отлично понимала, что если сейчас присоединится к работе, то времени им хватит. А если бы можно было еще пригласить ее монастырскую подругу Маргарет, а может, и еще кого-нибудь, то они закончат еще раньше! Но эти вопросы нельзя решать прямо здесь.

— Дай мне подумать, — сказала она.

А я ведь клялась отплатить ему за все, напомнила самой себе Оливия, глядя в зеркало на то, как искусные руки Карины заплетают и укладывают ее волосы в золотые сетки по бокам головы. Как я переменилась… Ее отражение открывало все признаки расцвета женственности, нового знания, полноты жизни. Перед ней была красивая женщина с гордо посаженной головой, одетая в новое платье из фиолетового с розовым отливом шелка и парчовый фиолетовый с золотом жакет. Спереди были нашиты золотые пуговицы, гармонировавшие с сетками и золотой выделкой ее мягких кожаных туфель. Да, все очень изменилось.

Но он? Он заманил меня в свою мастерскую, зная, что и мне этого хотелось больше всего на свете. И точно так же он заманил меня в свое сердце, зная, что я и сама этого хотела. Я пытаюсь сопротивляться, но уже не понимаю, зачем… Сдаваться ему так легко. Почему же он всегда одерживает верх надо мной? Ну да, вспомнила! Я же клялась, что заставлю его заплатить за то, что он лишил меня права выбора!

Но так ли это? Разве я не сама все решила? Оливия дотронулась до золотого обода, пересекавшего ее лоб, вспоминая тот необъяснимый, странный момент в саду, когда она сама выбрала свою судьбу. Руки дамы в зеркале дотронулись до груди, как бы напоминая о его победе над ней. Любит ли он ее так же сильно, как она? Или это любовь… к победе? Мое тело принадлежит ему, и он, конечно, догадывается, что моя любовь — тоже. Теперь ему еще нужно, чтобы я работала в мастерской. Но если во всем уступать, то чем же отплачивать? И нужно ли мне это на самом деле? Не сделаю ли я хуже только себе? Она поглядела в глаза своему отражению, прекрасно зная ответы на все свои вопросы.

За спиной дамы в зеркале появилось лицо мужчины, и в первое мгновение ей показалось, что это — часть ее грез наяву. Но прикосновение рук Лоуренса убедило Оливию в реальности происходящего. Словно ее кожа была оперением птицы, сидящей у него на руке, его пальцы продолжали гладить ее, а глаза смотрели прямо в глаза. Лишенная воли, не в состоянии уйти от этой ласки, она смотрела, как эти руки опустились под платье, обхватили груди, и глаза закрылись сами собой, когда он склонился к нежной шее. О Боже…

В обществе Элизабет и Арчибальда ужин продлился дольше, чем всегда. Ужинали в большой общей комнате, а не в главном холле, как обычно. Не многие дома могли похвастаться комнатой, специально отведенной для проведения времени всей семьей, но Лоуренс хотел следовать недавно появившейся моде собираться в более интимной обстановке с близкими или с деловыми гостями. Так что теперь все четверо могли спокойно поговорить, с удовольствием поглощая рыбные биточки, куски жареного цыпленка, облитые медом и посыпанные толчеными травами, и тушеные устрицы. Лоуренс рассказал Арчибальду и Элизабет об идее Оливии сделать вышивки, повторяющие рисунки на витражах.

— Но разве нам хватит времени, чтобы начать все сначала? — спросил Арчибальд, раскрывая устрицу ножом. — Тоня и Анет за два года не успеют. И у нас даже еще нет рисунков. Давайте подумаем. Может, мы кого-нибудь вспомним, кто мог бы работать с нами? Из тех, кто хорошо владеет мастерством.

— Все крупные мастерские, которые я знаю, находятся в Лондоне, — откликнулся Лоуренс, — и я полагаю, что и у них, как и у нас, недостает рабочих рук после чумы. Я слышал, что им уже приходится помногу раз повторять одни и те же рисунки, чтобы сэкономить время и деньги.

— Постойте! — воскликнула Оливия, вертя в руках обсахаренное печенье в форме звездочки. — Когда я ехала из монастыря с матерью Лаурой… — ее глаза встретились с глазами Лоуренса, — …она сказала мне, что некоторые из девушек тоже скоро уедут оттуда… — Оливия осторожно подбирала слова, не уверенная в том, что Арчибальд и Элизабет вполне осведомлены о ее обстоятельствах. — Они все искусные вышивальщицы, а отнюдь не подмастерья, и к тому же весьма опытные. Я бы им доверила любую работу, начиная с митры и кончая ризой!

— Ах, это ученицы тети… настоятельницы Антонии? — Элизабет опасливо взглянула на Лоуренса, надеясь, что ее оговорка прошла незамеченной, но мысли Оливии уже унеслись далеко вперед.

— Моя подруга Маргарет — очень искусная вышивальщица, и, кроме того, некоторые из наших девушек живут в Корнуэлле. А что, если… — Она опять искоса взглянула на Лоуренса и увидела, что он тыльной стороной поглаживает высокую ножку своего бокала, точно так же, как он недавно гладил ее шею. Их глаза встретились, и они мгновенно поняли мысли друг друга. Смутившись, Оливия отвернулась. — Прошу меня извинить, я вскоре к вам опять присоединюсь, — сказала она, встала из-за стола и с покрасневшим лицом выскользнула из комнаты.

Она не пошла к себе, ноги сами собой привели ее к крытому проходу, который вел в мастерскую. Ключей опять почему-то не было на обычном месте, но Оливия решила, что Лоуренс просто не запер комнату, хотя это и было необычным для столь позднего времени. Взглянув на полную луну, сиявшую на почерневшем небе, она подумала, что и при таком свете найдет рулон основы и уголь, чтобы набросать рисунки. Странно все-таки, подумала она, толкнув двери мастерской, что Лоуренс оставил ее незапертой, особенно если вспомнить, как он обеспокоился, когда это случилось в прошлый раз.

Стоя посреди комнаты, озаренной лунным светом, и глядя на призрачные, покрытые тканью рамы, она вспомнила, какие тяжелые чувства они вызвали в ней, когда предстали ее глазам в первый раз. Теперь же она ощущала себя в мастерской как в надежном убежище, где можно воплотить свою потребность к творчеству. Она уже любила это место.