Наверху, рядом с миссионерской станцией, шум реки никогда не был слышен, обычно Маутер нес свои воды неспешно и довольно лениво. Шелест его вод можно было различить лишь у самого берега. Но теперь он бушевал, его чистая и прозрачная вода пожелтела от грязи, и переселенцы беспомощно наблюдали за тем, как тонут фундаменты их новых домов, когда река, бурля и пенясь, вышла из берегов. Расположенные у самого Маутера участки залило очень быстро. Несколько часов вода бурлила, перекатываясь через них, а затем остановилась, превратившись в ровное, как зеркало, озеро, сначала желтоватое, затем серебристо-серое. Когда наконец прекратился дождь, река вернулась в свое русло, а грязь осталась.
– Ил удобрил почву, – продолжал Оттфрид. – Господь…
– Господь мог отправить свое послание и до того, как я выкорчевала все лишнее на этом лугу, перекопала его и засеяла семена на десять фунтов! – со злостью ответила Ида. – Очень мило с Его стороны наградить меня теперь плодородной землей, но тем самым Он уничтожил весь мой труд. И твой тоже, мы…
– Ты богохульствуешь! – Голос Якоба Ланге прозвучал, словно раскат грома, словно глас карающего ангела, когда он резко оборвал дочь. – Как ты смеешь? А ведь вполне может быть, что именно жеманничанье и постоянные жалобы наших женщин стали причиной Его гнева… И непослушание наших сыновей.
Старшие поселенцы были недовольны тем, что некоторые из младших сыновей в последнее время отказывались обрабатывать поля и заниматься строительством домов, подряжаясь мостить дороги. При поддержке правительства Новозеландская компания начала прокладывать улицы в Нельсоне, за что платила довольно хорошо. Молодым людям это показалось более интересным и выгодным занятием, чем строить в Санкт-Паулидорфе дворы и мастерские, которые потом унаследуют старшие братья. В Нельсоне они познали свободу и уже не хотели подчиняться традициям, а значит, своим отцам и пасторам. Впервые в жизни у них был выбор, и самые смелые сделали его в пользу приключений.
– Никто тут не жеманничает!
Ида резко возразила отцу, но вспышка ярости, которая только что сжигала ее изнутри, уже погасла. Теперь она не чувствовала ничего, кроме усталости, как и каждый день после свадьбы. Кроме того, бунтовать было бессмысленно. Якоб Ланге не слушал аргументов женщин. Если они просили купить ткань на платья, вещи для домашнего обихода или необходимый инвентарь для работы в саду, мужчины считали это мотовством. В Рабен-Штейнфельде, говорили они, в этом не было надобности. Ида и другие женщины могли сколько угодно повторять, что без шерсти они не смогут прясть, что мужчины сами настаивали на том, чтобы оставить почти всю посуду в Мекленбурге. Инструменты для работы в саду переселенцы с некоторой неохотой все же закупили, но они не справлялись с твердой почвой туссока, связанной крепкими корнями травы. Грабли и лопаты легко ломались. А те немногие платья, которые женщины привезли со старой родины, за это время так истрепались, что едва не распадались на части. Но мужчины не хотели смотреть правде в глаза. В Рабен-Штейнфельде семьи обеспечивали себя сами, здесь же все нужно было сначала купить, а затем доставить по реке на лодке.
– Но нам же нужно что-то есть!
Несмотря на усталость и упреки отца, Ида заставила себя говорить. С первого дня потопа она снова и снова вспоминала слова Карла: «Земля на реке Маутер – это на самом деле болото. Это значит, что ее затапливает всякий раз, когда наступает половодье, – а это случается регулярно, и зимой, и летом». Если сейчас ничего не произойдет, если мужчины срочно не передумают, эта беда, возможно, повторится снова.
– А теперь первый урожай смыло…
– Тем лучше, с Божьей помощью вырастим второй! – заявил Ланге. – До тех пор Новозеландская компания должна нас поддерживать. В сельском хозяйстве случаются неудачи.
Ида вздохнула. Верно, Новозеландская компания продолжала присылать продукты переселенцам. Это было прописано в договоре, им должны были помогать до тех пор, пока земля не принесет плоды. Однако с каждой поставкой рацион сокращался. Свежих овощей и фруктов почти не было, приправы, масло, не говоря уже о мясе, стали роскошью. Обычно им привозили сушеное мясо, которое приходилось варить несколько часов, прежде чем оно становилось съедобным, хотя и совершенно безвкусным. К тому же возникала проблема с хранением продуктов. В лагере всем по-прежнему не давали покоя крысы, многие продукты пропадали. Женщины уже пришли к тому, что стали собирать дикорастущие травы или, надеясь на удачу, варить коренья местных растений. Иногда им удавалось найти что-то вкусное, что привносило некоторое разнообразие в меню, но чаще вся семья страдала от боли в животе или от поноса.
На подобные эксперименты Ида еще не решалась, для этого ей просто не хватало сил. При этом она была не против тяжелой работы, еще в Рабен-Штейнфельде она не покладая рук трудилась на полях и в саду. Однако тогда по ночам ее не домогался Оттфрид. Ида не представляла себе, как это выдерживают другие женщины, может быть, их мужья были не настолько активны или сами они были не так чувствительны. Ида же по-прежнему с трудом выносила, когда Оттфрид бросался на нее, входил внутрь и повторял это действо столько раз, сколько у него получалось. Ей было противно ощущать его дыхание на своей шее, когда он наконец засыпал, придавив ее своей тушей. Его храп не давал ей спать, объятия причиняли ей боль. Отдохнуть женщина могла только тогда, когда он уезжал в Нельсон, – к счастью, он ездил туда довольно часто.
Считалось, что Оттфрид знает английский язык лучше всех и обладает твердым характером. Участие в экспедиции Уэйкфилда в Вайрау принесло ему уважение всех поселенцев, поэтому старейшины поселка снова и снова поручали ему делать закупки в Нельсоне. Обычно в такие дни он брал лодку утром и появлялся только на следующий день вечером, а иногда приходилось ждать заказанные товары даже два дня. Ида наслаждалась свободой, но расплачивалась за нее, когда Оттфрид наконец возвращался. От него каждый раз пахло алкоголем – и в последующие дни тоже. Иде это казалось странным, пока она не обнаружила среди его инструментов бутылку виски. Судя по всему, совершая сделки для односельчан, он брал из выделенных денег некоторую сумму, чтобы посетить паб и купить что-то лично для себя. Некоторое время Ида размышляла, не заявить ли об этом, но тут он пришел домой за забытыми инструментами и застал ее со своей бутылкой виски… С тех пор у нее появилась новая причина бояться его. Впрочем, только это и было настоящей причиной – в конце концов, то, что случалось ночью, приходилось терпеть всем женщинам. «Это часть совместной жизни», – снова напомнила ей Стина Краузе, когда она наконец не выдержала и доверилась самой юной из замужних женщин. Мужчины ничего не могут с этим поделать, они ведь не нарочно причиняют женщинам боль.
– Наоборот, тем самым они доказывают свою любовь к нам! – твердо стояла на своем Стина. – В конце концов, таким образом они дарят нам детей.
Но, когда Ида заявила Оттфриду о своих подозрениях, он причинил ей боль совершенно намеренно. Она не сомневалась, что он снова нарочно сделает ей больно, если она выдаст его тайну.
– Я заключаю отличные сделки для общины! – оправдывался потом Оттфрид, когда немного успокоился. Оставив на время угрозы, он теперь попытался объяснить свой взгляд на ситуацию испуганной Иде. – Поэтому вполне справедливо отчислять себе за это небольшое вознаграждение.
Вспомнив слова Карла, Ида задумчиво потерла щеку, а затем решительно подавила вспыхнувший страх. Кто-то должен объяснить ее отцу, Оттфриду и остальным, что Господь, если Он вообще имеет отношение к этому наводнению, хотел сказать им только одно: поселитесь в другом месте!
– Нам придется заново заложить фундаменты домов, помолиться об этом и… Собственно, поэтому я и пришел, Оттфрид… Поблагодарить Господа за чудо! – Якоб Ланге радостно воздел руки к небу, а затем показал на холмик на равнине, на котором уже виднелось красивое здание церкви. – Смотри, мальчик! И ты тоже, Ида! Господь продемонстрировал недовольство некоторыми нашими поступками, но свой дом Он пощадил! Поэтому мы будем продолжать работу! Завтра земля просохнет, и мы сможем начать все сначала!
