– Настя. – Алекс обожала произносить это имя. Она взяла девушку за руку и, притянув к себе, прижала ее к фюзеляжу самолета. Чувствуя лишь очертания тела летчицы под толстым слоем одежды, Алекс задрожала от удовольствия. Она зарылась лицом в шею Насти. Волосы девушки пахли армейским мылом и слегка отдавали металлическим запахом самолетного радиатора, но сквозь эти запахи пробивался теплый и сладкий естественный аромат молодого тела.

– Почему сегодня? В такой холод!

Настя поцеловала Алекс в ухо.

– Потому что завтра я отправлюсь на гауптвахту, и кто знает, что будет дальше. – Настя отстранилась. – Пойдем.

Девушка повела американку мимо бомбардировщика к планеру и поднырнула под его крыло. Лунный свет сюда не попадал, бок планера был равномерно темным, но Настя уверенно продвигалась вперед, пока не нащупала дверную ручку. Дверца со скрипом открылась.

– Да здесь же ничего не видно! – шепотом сказала Алекс. – Мы точно во что-нибудь врежемся.

– Нет, я все проверила. Припасы еще не загрузили. Пойдем, не бойся. – Настя аккуратно зашла внутрь и потянула Алекс за собой.

Журналистка повиновалась, но, оказавшись внутри планера, словно ослепла. Что с закрытыми, что с открытыми глазами – все равно. Алекс вытянула руку и нащупала край скамьи, располагавшейся вдоль фюзеляжа. Она неуклюже шла по деревянному полу до тех пор, пока, хихикнув, не наткнулась на Настино колено.

– Это безумие, ты же понимаешь, – сказала Алекс.

– Знаю. Иди сюда.

– Сюда? Это куда? – Американка снова издала смешок, но продолжала потихоньку продвигаться вперед.

Вслепую нащупав летную форму Насти, Алекс прилегла рядом с девушкой и теперь стала уже искать губами, а не руками в перчатках Настино лицо под ушанкой. Наконец, Алекс нашла ароматную, но холодную кожу, и рассмеялась.

– У меня такое чувство, будто я обнимаю стопку чистого белья, в глубине которой где-то прячешься ты.

– Смелее! Ты обязательно меня отыщешь. Я здесь, и я жду тебя. – Настины руки в толстых перчатках сомкнулись вокруг шеи Алекс и притянули американку.

Целоваться в полной темноте, не видя возлюбленную, было очень странно. Обоняние и восприятие вкуса обострились: Алекс остро чувствовала запах шерстяной ткани, овчины, армейского мыла и сладко-соленый вкус Настиных губ. Затем журналистка заметила, как перестает что-либо различать, подчиняясь основному инстинкту, рождавшемуся где-то в глубине ее существа и требовавшему животного удовлетворения. Это было дикое желание соединиться с Настей, слиться с ней воедино и раствориться в ней.

Опершись на локоть, Алекс стащила зубами перчатку со своей руки, и стала расстегивать Настину шинель, обнажая шею. Алекс стала целовать теплую кожу и ласкать ее языком. Пуговицы на Настиной гимнастерке доходили лишь до середины груди, и процесс раздевания застопорился. Но Алекс уже так возбудилась, да и Настя прошептала: «Да, дотронься до меня, пожалуйста. Я так этого хочу».

Журналистке удалось забраться рукой под гимнастерку снизу и расстегнуть Настины брюки-галифе. Алекс плавилась от желания, удивляясь, что ведет себя, как неловкий подросток. Слепой подросток.

Настя подалась к ней всем телом, шепча ободряющие слова, когда Алекс положила ладонь на ее горячий живот. Алекс ласково и осторожно гладила Настю, дожидаясь, пока согреется ее рука, а потом провела пальцами по последнему опасному участку, достигнув колючей поверхности. Журналистка положила ладонь сверху и слегка сжала, она продолжала в этом духе словно ласкала грудку маленькой птички. Вскоре тихое постанывание Насти подсказало Алекс, что можно продвигаться дальше, и тогда она скользнула пальцем между складочек и вошла в девушку.

– Ох! – глухо простонала Настя, накрыв вторгнувшуюся в нее руку Алекс своей ладонью. Американка снова поцеловала девушку, теперь уже настойчивее. Их по-прежнему разделяла плотная одежда, и Алекс могла ласкать возлюбленную лишь в двух горячих местах.

Настя ответила на поцелуй с не меньшей страстью. Ее дыхание, вырывавшееся из груди короткими толчками, согревало щеку Алекс. Войдя глубже, американка почувствовала, что ее пальцы натолкнулись на препятствие, которое было уничтожено следующим толчком. Потрясенная Алекс на мгновение остановилась, поняв, что только что лишила Настю девственности.

Но если Насте и было больно, это не ослабило ее пыл. Она уже не просто целовала, а кусала Алекс. Ритмичные движения пальцев журналистки, судя по всему, распаляли ее все больше. Алекс подразнила Настю, лаская снаружи, сколько хватило терпения, а потом снова вошла в горячее, изнывавшее от желания лоно. Настя стала подниматься навстречу каждому движению. В полной темноте Настино тело ударялось о пальцы Алекс, совершая первобытные движения, похожие на набегавшие на берег волны.

Достигнув пика, Настя задрожала и обхватила Алекс за плечи, протяжно и тихо выдохнув ей в шею. Девушки лежали не шевелясь, словно время и пространство исчезли.

Глухой стук о стенку планера заставил их обеих встрепенуться. Кто-то был снаружи, совсем близко. Настя и Алекс замерли на месте, вслушиваясь в темноту. Зазвучали неразборчивые мужские голоса, распознать можно было лишь ругань. Пилоты бомбардировщиков Туполева! Какого черта они делали на летном поле вместо того, чтобы спать в своих блиндажах? Судя по всему, они бродили вокруг женских землянок, затевая что-то нехорошее. Алекс с удовольствием задала бы им перцу, если б сама не была в сомнительной ситуации.

Наконец, голоса стихли: мужчины ушли, но Алекс продолжала неподвижно лежать в темноте. Она почувствовала, как Настя поправляет свою одежду.

– Все хорошо? – спросила американка.

– Конечно, хорошо. Я вне себя от восторга, – прошептала Настя. – Что ты со мной сделала?

Алекс едва слышно хихикнула.

– У тебя раньше такого не было? Я так счастлива быть твоей первой. Для меня это тоже было в новинку, то есть я хочу сказать – с женщиной.

– Что бы это ни было, я хочу повторить. Но, пожалуй, не сейчас.

– Да, давай выбираться отсюда, пока эти мужики не вернулись. Сомневаюсь, что смогу найти выход.

– Вдоль стены идут скамейки. Там, где они кончаются, и будет дверь.

Алекс встала на колени и, протянув вперед руку, нащупала скамью.

– Да, скамейки прямо здесь.

Настя встала на колени рядом с журналисткой, и вместе они добрались до последней скамьи. Алекс пришлось повозиться, чтобы найти дверную ручку. Она медленно приоткрыла дверь.

Над летным полем, окутанным темнотой стоял тусклый сине-серый свет; его оказалось достаточно, чтобы девушки разглядели летчиков, прислонившихся к хвосту одного из Туполевых. Чтобы их не заметили, девушкам пришлось пробираться вдоль другого борта ближайшего бомбардировщика. Алекс молча, не рискнув говорить даже шепотом, взяла Настю за руку и побежала.

Лишь добравшись до Настиного блиндажа и попрощавшись, журналистка поняла, что забыла в планере свою перчатку.

Утреннее построение перед столовой носило скорее неформальный характер, но сегодня атмосфера была напряженной, поскольку всем было известно, что три лучших летчицы полка отправились на гауптвахту. Майор Казар поднялась на маленькую трибуну и, не упомянув отсутствовавших девушек, подвела краткие итоги последних операций и зачитала текущие задания. Утренние вылеты отменялись: Сталинград стал приоритетной задачей, а на базу приехали грузовики. Всем девушкам предстояло помогать мужчинам перегружать припасы из грузовиков в планеры для скорейшего вылета.

Напоминать, что храбрые солдаты, сражавшиеся в сталинградском «котле», в начале зимы отчаянно нуждались в продовольствии и боеприпасах, не требовалось. К двум часам дня погрузка на бомбардировщики и планеры была завершена. В полтретьего Алекс наблюдала за их взлетом в сопровождении четырех Яков-1, за штурвалами которых сидели летчицы 586-го полка. Но ни Насти, ни Кати среди них, разумеется, не было.

– Я заметила, что сегодня вы работаете в одной перчатке. – Алекс вздрогнула от неожиданности, услышав голос позади себя. – Должно быть, это ваше. – Майор Казар протянула ей меховую кожаную перчатку. Перчатки были тоньше, чем у советских летчиц, их нельзя было перепутать, и Алекс не оставалось ничего другого, как нагло выкручиваться.