Встал вопрос: из чего делать плоты? «Из плащ-палаток!» — приказал капитан Кучеренко, сразу правильно оценивший идею Дмитриева. Однако плащ-палатки необходимо было в плоты превратить. Надеть на каркасы. А где их взять?
Снарядили людей в лес. Рубили кустарник, выбирая ветки подлиннее. Все это потребовало много времени. Потому и задержалось так долго подразделение капитана Кучеренко у болота. Капитан метался между солдатами, торопил их, прекрасно понимая, что они и без того делают все, что могут.
Десантники, сосредоточенные, хмурые, были похожи сейчас на прилежных ребят из авиамодельного кружка Дворца пионеров, мастерящих планер. Но это мастерили не планер. Это срабатывали хрупкое, ненадежное, примитивное сооружение, с помощью которого сотни людей попытаются преодолеть участок земли, по которому никакой нормальный человек никогда бы не пошел, предпочтя сделать несколько лишних километров в обход.
А они вот нет. Они были вполне нормальными, больше того, умными, толковыми ребятами, но они играли. На этот раз никто в них не стрелял, никто их жизни не угрожал. И те их сверстники, что сидели в окопах по другую сторону болота, были их товарищами, и через несколько дней они вместе будут пить «обильный чай» в солдатской чайной, сражаться в волейбол в спортзале или идти в увольнение к знакомым девушкам.
Так к чему все это?
И тем не менее они играли в эту игру. Они играли в нее, потому что в любую минуту она могла перестать быть игрой.
Вероятно, нет на свете другой профессии, в которой бы человек столь молниеносно переходил из одного качественного состояния в другое, как в профессии солдата. Сейчас он солдат, но вот прозвучал сигнал боевой тревоги, и он уже не просто солдат, он — боец. Сигнал войны для всего народа отсекает прежнюю мирную жизнь от новой. Первым это ощущает солдат. И потому никто не считает учение игрой. Называют — да, но не считают.
Жестокий опыт войны показал, что плохо играющих ждет поражение.
Как известно, армия может быть лишь в двух состояниях: она или воюет или готовится к войне. Так вот учение — это лучшая подготовка к войне. Даже если армия и не мыслит ни на кого нападать, а лишь защищать свою Родину, защищать мир. Даже в этом, а быть может, именно в этом случае армия должна обладать особо высокой боеготовностью.
…Вот и мозгуют гвардейцы капитана Кучеренко, как лучше «сыграть», как преодолеть болото, вот и мастерят «болотные плоты».
Но тут возникла новая проблема. Ночь ушла, наступило утро, хотя и пасмурное, но достаточно светлое, чтобы люди в зеленых комбинезонах, ползущие по болоту, оказались видны как на ладони. Тогда капитан Кучеренко решил использовать парашюты. Срочно отцепили белые купола, чтобы ими укрыться. Теперь по этому поросшему кустами болоту можно будет проползти сравнительно незаметно. Во всяком случае, другого выхода не было.
Когда все было почти готово, плоты подтянуты к болоту, парашютные покрывала в руках, маршруты намечены, лишнее снаряжение оставлено на берегу, к замполиту второй роты подошел рядовой Долин и, глядя в сторону, спросил:
— Товарищ гвардии лейтенант, а как же Золотцев?
— Золотцев? — занятый совсем другими мыслями замполит не сразу понял, о чем речь. — Золотцев? Его ищут. Сейчас вылетает вертолет.
— А где он его будет искать? — настаивал Долин.
— Облетит местность раз, два. Надо будет, десять. Не мог же он в землю провалиться.
Но Долин, словно нарочно, высказал то, чего больше всего опасался замполит.
— В землю-то нет, — тихо сказал Долин, — а если в болото?..
Оба замолчали. Наконец Долин, глубоко вздохнув, как делает человек, решившись наконец прыгнуть в холодную воду, заговорил:
— Товарищ гвардии лейтенант! Там, в самолете, мне Золотцев сказал, что его и некоторых других, вроде бы для эксперимента, не как всех, бросают с автоматической системой, а с самостоятельным раскрытием…
Лейтенант побледнел. Он начал догадываться.
— Ну? — спросил он хрипло.
— Соврал он? — Долин устремил на замполита взгляд, в котором было отчаяние.
— Конечно соврал! Дальше-то что? — Лейтенант схватил Долина за плечо.
— Он сказал, — теперь хрипло говорил Долин, — оп сказал… чтоб я… что, мол, забыл на земле отстегнуть автоматическую систему, что, мол, попадет, если командир роты узнает, что…
— Дальше, дальше! — торопил замполит.
— Попросил, чтоб я отстегнул ему, я хотел лейтенанту… а он говорит: «Молчи, а то попадет мне». Я ж не знал… Я думал…
— Ты отстегнул?
— Да, — шепотом произнес Долин.
— Эх ты! — Лейтенант даже застонал. — Что же ты наделал, Долин, что наделал?!
Но замполит мгновенно взял себя в руки, начал задавать Долину быстрые, точные вопросы:
— Вы сидели рядом? Он перед тобой прыгал?
Через несколько минут замполит и командир роты уже докладывали капитану Кучеренко:
— Товарищ капитан, мы тут подсчитали, взяли точное время выброски, расстояние, высоту — это все известно. Он, видимо, хотел прыгнуть затяжным. Значит, должен был приземлиться где-то в этом квадрате. А вот если что-нибудь не так: раньше раскрыл, например, то в квадрате… Конечно, это догадки, но надо вертолетчикам сообщить.
Вскоре в эфир понеслось: «Борт вертолета № 22, борт вертолета № 22 (позывных радист капитана Кучеренко не знал). Я — „Звук-15“, я — „Звук-15“. Сообщаю информацию…»
Пилот вертолета был опытный наблюдатель. Не прошло и пятнадцати минут, как он обнаружил почти скрытое в кустарнике на краю болота, окружавшего в этом месте лесистый холм, неподвижное тело. А еще через полчаса солдаты уже спускались на землю по раскачивавшейся на ветру веревочной лестнице с зависшего на малой высоте вертолета.
Золотцев был без сознания. Солдаты бережно переложили его в специальную люльку, осторожно подтянули в кабину вертолета. И пока летели к аэродрому, находившийся в вертолете врач осматривал Золотцева. Он мрачно и недоуменно качал головой.
У Золотцева нашли открытый перелом обеих ног. И то, что с подобным ранением он сумел проползти такое большое расстояние (вертолетчики точно установили и место падения, и весь путь Золотцева), вообще выжить, казалось врачу чудом.
Золотцева доставили на аэродром, и ожидавшая его там санитарная машина, включив сирену, помчалась в городскую больницу.
Капитан Кучеренко коротко доложил обо всем подполковнику Круглову, подполковник Круглов — начальнику штаба Воронцову, оставшемуся за комдива.
— Ну, что с ним теперь делать? — сокрушенно сказал начальник политотдела полковник Логинов, когда Воронцов передал ему сообщение Круглова.
— С кем, с Золотцевым? — не понял Воронцов.
— Да нет, — устало махнул рукою Логинов, — с Золотцевым все ясно. А вот с Долиным этим.
— Как что? — удивился начальник штаба. — Вернемся и отправим его на гауптвахту.
— Эх, Алексей Лукич, на гауптвахту легче всего. На гауптвахту он сам побежит с радостью, лишь бы грех искупить. А вот как сделать, чтоб дошло до него все это. И не только до него, но и до всей роты, всего полка. В армии любое наказание — воспитательная мера. Это и гусю ясно. А что ж за воспитательная мера, которая только самого провинившегося и воспитывает! Грош ей цена. Нет, брат, в армии на каждой самой малой мелочи надо учить людей. — И, помолчав, добавил: — И самому учиться. Хоть ты лейтенант, хоть полковник, хоть генерал…
— Да что вы мне, товарищ полковник, популярную лекцию о воспитании читаете? Я, как вы изволили только что констатировать, полковник и науку сию с юных лет изучаю.
— Изучил?
— Смею надеяться, не хуже вас.
— Значит, хреново изучил, — жестко сказал Логинов, — потому что после случая с Золотцевым я себе двойку выставляю.
— Да вы-то тут при чем? Тысячи людей в дивизии. Среди них наверняка найдутся и лихачи, и нерадивые, и просто не очень способные. Что ж, вы всех знать должны, за всех отвечать? А вашим замполитам тогда что делать?
— Каждого знать, конечно, не могу, — Логинов задумчиво смотрел на потухшую сигарету, которую уже добрых десять минут бесцельно держал в руке, — этого не могу. Но я обязан знать, обязан быть уверенным, что каждый заместитель командира полка по политчасти знает, что каждый его замполит роты знает каждого своего солдата. Вот это я обязан обеспечить. За это я отвечаю.
