— Он потребовал какую-то подпись?

— Нет. Я дал ему слово.

— Чёрт возьми! — Дилл снова не смог удержаться от изумления, и Тим почувствовал прилив гордости, которая не нуждалась в объяснениях — во всяком случае, пока он не вспомнил об оскорбительном рукопожатии.

— Вы расскажете Амбросу? — спросил Тим.

— Нет. Пустая потеря времени. Чили предан лишь Гамалу… Когда наступит час, нам всем придётся навалиться на Чили. Боитесь?

— Немного, — признался Тим. — Но я буду делать то, что должен.

В ночи возник низкий носовой звук, словно гигант прочищал горло. Они сразу же поняли, что это такое. Уже несколько часов мегафон не подавал признаков жизни, и вот сейчас его проверяли на Грейт-роуд. Они застыли в ожидании.

— Члены Ч. Ф., — наполнил помещение громовой голос. — Говорит губернатор Данзиг. Сейчас одиннадцать часов сорок шесть минут. Как вы знаете, более двух часов назад дома на Силвер-Лейк в Калифорнии и у Александрии на реке Святого Лаврентия были освобождены вашей организацией. Все члены Ч. Ф. спокойно покинули место действия. Никто из них не был ни задержан, ни допрошен властями.

Тим уставился на Дилла. В лёгкой надменной усмешке молодого человека не было и следа смущения.

— Я ещё раз повторяю, что вам предложена амнистия, — продолжал Данзиг. — Ныне у вас нет ни одного шанса на победу. Игра закончена. Выходите без оружия и возьмите с собой семью Кроуфордов и миссис Дору Уилкокс. Вы сможете удалиться, и вам никто не будет чинить препятствий. Жду ответа.

Последние отзвуки голоса растаяли в ночи. Затем со стороны дома раздался усиленный техникой голос Чили Амброса.

— Я уже говорил вам. И повторяю в последний раз… Нет! По нулям… ты усёк это, губ? Понимаешь меня?

Слова гулко донеслись со склона холма и стихли в той стороне, откуда лучи прожекторов шарили по небу.

— Тим? Что там за шум? — Из комнатки по другую сторону холла донёсся сонный голос Лиз.

— Ничего особенного, малышка, — ответил Тим. — Я подойду через минуту.

Он повернулся к Диллу.

— Вы мне солгали.

— Нет. Я говорил правду. Только не всю.

— Почему освободили эти два дома?

Дилл коротко рассказал обо всём, что он слышал и что видел по телевизору — о вмешательстве Президента Рэндалла и о соглашении по поводу двух черных членов совета директоров.

— А здесь всё наоборот, — сказал Тим. — Белый человек в комитете чёрных.

— Ага, — ухмыльнулся Дилл. — Разве не прелестно?

— Вы говорили мне, — обвинил его Тим, — что вам можно доверять. И знаете, Дилл, вы мне не нравитесь.

— Кого это волнует? Господи, вы ведёте себя так, словно на приёме с коктейлями. Кроуфорд, да я вами сыт по горло.

— Отныне я буду говорить только с Беном.

— Нет, — отрезал Дилл. — Вы будете делать то, что я скажу, потому что нам ещё придётся иметь дело с Чили. Для вас это важно не меньше, чем для нас. Так что наберитесь храбрости. И будьте готовы, что вам придётся замарать свои нежные ухоженные ручки.

Они глядели друг на друга, но, несмотря на охвативший его гнев, Тим не мог не признать, что Дилл прав. Развернувшись, молодой человек вышел из дома.

— Тим! — снова позвала его Лиз. — Пожалуйста, иди сюда.

Он вошёл в комнатку, как всегда, заваленную вещами Лиз — лыжи, наборы кистей, портативная пишущая машинка, журналы, теннисные ракетки. Ни Холли, ни Скотта не разбудил мегафон и они, свернувшись калачиками, мирно спали в своих кроватках. Он подошёл к кровати Лиз. Она притянула его к себе и поцеловала.

— Что там такое, Тим?

— Поднимайся и пойдём поговорим. Я хочу тебе кое-что рассказать.

Она накинула халатик поверх ночной рубашки, вслед за ним миновала холл и устроилась в одном из кресел. Хотя в помещении царил полумрак, который был не в силах рассеять свет настольной лампы, было заметно, что три дня и почти четыре ночи в роли пленницы сказались на ней. Загар её поблёк, волосы висели беспорядочными прядями и она беспомощно моргала, словно её муж предстал в ночи инквизитором, приступающим к очередному допросу. Если вторжение обеспокоило и в то же время восхитило Тима, оно губительно сказалось на Элизабет Кроуфорд, красавице, чья бодрость и жизненная энергия всегда вызывали зависть у её подруг.

Он рассказал ей всё, что случилось в последние несколько часов. Она слушала его молча, не прерывая и лишь изредка поглядывая на него. Куда чаще она с преувеличенным вниманием рассматривала царапину на пальце, откуда была извлечена заноза.

— Итак, ты отдал этим людям половину наших облигаций, — сказала она, когда Тим кончил повествование, — не сказав мне ни слова.

— Мы всегда исходили из того, что половина средств принадлежит тебе, а половина мне, — сказал он.

— Не сказал ни слова. — Видно было, что отсутствие доверия со стороны Тима поразило её больше всего. — А что, если и я отдала свою половину на какую-то благородную цель? И больше не слышала о ней.

Он присел на подлокотник большого кресла и закурил.

— Я могу спросить, почему ты так поступила, но не оспаривать твоё право поступать с деньгами, как ты считаешь нужным.

— Предполагалось, что эти облигации когда-то перейдут к Скотту и Холли. — Она сказала это как-то безжизненно, словно у неё не было больше сил справляться с грузом жизненных трудностей.

— Они унаследуют в десять раз больше, чем другие дети, может, даже тот мир, в котором они смогут жить… — он прервался на полуслове.

— И ты считаешь, что какой-то маленький фонд сможет преобразовать мир? Ты в самом деле так думаешь?

— Он будет этому способствовать, — упрямо сказал он. Тим понимал, к чему ведёт спор и интуитивно чувствовал, что окажется в дураках.

Она равнодушно посмотрела на него, словно он был чужим, чьё присутствие в её жизни чувствовалось самым минимальным образом. Она мрачно усмехнулась, покачала головой и снова стала старательно изучать царапину на пальце.

— На самом деле, всё это полный абсурд, — наконец сказала она. — Ты помнишь, о чём мы спорили в тот субботний вечер, когда в библиотеке появился Стил?

Он кивнул. Неожиданное возникновение Стила навсегда запечатлелось в памяти. Тим намёками обвинял её, что она увлечена либеральными идеями, не испытывая искренней веры в них, а она возражала ему, что он невежественен, высокомерен и, как устрица, сидит в своей раковине.

— А теперь, значит, мы поменялись ролями, не так ли? — с ноткой горечи спросила она. — Ну что ж, значит, я глупая, скупая, бестолковая белая женщина, а ты беспредельно великодушен и благороден.

— Да нет же. Всё не так.

— Чёрт побери, вот тут ты прав — всё не так, — взорвалась она столь знакомой ему вспышкой. — И знаешь, почему, Тим? Потому что фактически ты сломался под давлением банды грабителей, которые, вооружённые до зубов, ворвались в наш дом, под угрозой оружия загнали нас в угол и потребовали отдать дом. — Теперь слова лились у неё потоком. — Я ни за что не поставила бы свою подпись, чтобы ублажить их, а ты отдал им пятьсот тысяч. Пятьсот тысяч долларов! Боже мой!

Затянувшись, Тим аккуратно стряхнул пепел. Он медлил с ответом, надеясь, что Лиз как-то успокоится. Но она смотрела на него в упор, наливаясь гневом.

— Лиз, я думаю, ты не понимаешь, с чем мы столкнулись, — медленно произнёс он, осторожно подбирая слова. — Неужели ты не осознаёшь, что случится, если и наш дом, и другие не будут как можно быстрее освобождены, и Данни кинет клич к Гамалу?

Он обрисовал ей возможное развитие событий — тысячи захваченных домов, треск автоматных очередей в пригородах, вмешательство армии, пылающие города. Она внимательно выслушала его.

— Но, Тим, ты в любом случае предложил бы Стилу эти деньги, — продолжала настаивать она. — Ты бы сделал это, даже не зная о Гамале.

— Нет. Я не уверен, как бы повёл себя в таком случае. — Но в глубине души он не мог не признаться, что идея пришла к нему задолго до воскресенья.

— Конечно, всё было бы точно так же, — твёрдо сказала она. — И естественно, ты дал слово, так что можно считать, что все документы уже подписаны. Так?