— Кое-что вы должны увидеть лично, — сказал Гэррити. — И я знаю, вы потребуете уточнений, которые мы можем представить только при встрече с глазу на глаз. Откровенно говоря, сэр, речь идёт о прямой угрозе национальной безопасности. Даже час-другой могут иметь значение.

Президент Рэндалл задумался. Френк Гэррити редко позволял себе непродуманные действия. Он мог быть несколько зануден, но он был уверенным и скрупулёзным молодым человеком, который не торопился бить во все колокола и по сути он с куда меньшей охотой, чем все остальные члены кабинета, посягал на свободное время Президента. Если Гэррити говорит об угрозе национальной безопасности, то так оно и есть. Рэндалл заинтересовался. Какая неотложная ситуация потребовала полуночной встречи?

— Хорошо, Фрэнк. Поднимайтесь в совещательный зал.

Президент Рэндалл положил книгу на ночной столик, откинул одеяло, снова сунул ноги в шлёпанцы и снял с крючка в гардеробе халат. Что за чертовщина заставила бегать по ночам Министерство юстиции и ФБР? Ни Фрэнку Гэрриту, ни Джесси Педерсену не свойственно пороть горячку. И тот и другой люди осмотрительные и аккуратные — и более того: им даже не хватает воображения и чувства юмора. Из двух этих качеств больше всего его раздражало именно последнее. Необходимость принимать решение всегда приводила их в уныние. Он старался расшевелить эту неповоротливую федеральную бюрократию, постоянно понукая и подкалывая её, но она продолжала оставаться такой же серой и скучной. Ну, ладно… Мысленно представив себе посетителей, он решил переодеться. Неохотно расставшись с халатом и пижамой, он оделся, как привык ходить дома: лёгкая махровая спортивная рубашка и тёмно-синие брюки. Но в знак протеста шлёпанцы у него были на босу ногу.

Он миновал массивную дверь красного дерева и обратился к дежурному агенту Секретной Службы, сидевшему в длинном коридоре; на втором этаже западного крыла Белого Дома располагалась семейная гостиная.

— Сейчас поднимутся Генеральный Прокурор Гэррити и директор ФБР Педерсен, — сказал он. — Зная последнего, я думаю, что он попросит кофе. Мы будем в совещательном зале.

Через девять минут три человека встретились в помещении с зелёными обоями и ковром травянистого цвета; комната была украшена большой люстрой и служила местом президентских встреч с тех времён, когда более ста лет назад Эндрью Джонсон совещался тут с членами своего кабинета. Рэндалл, обращавший внимание не только на стратегические проблемы, но и на мелочи, оставил в стороне кабинетный стол с ножками в виде львиных лап и стоящие рядом с ним удобные кресла. Он усадил гостей на старую софу, оставленный тут предмет мебели викторианских времён, при создании которого совершенно не учитывались возможности и потребности человеческого позвоночника. Гости, которым предлагалось располагаться на этом диване, редко выдерживали дольше, чем необходимо. Сам Рэндалл устроился в старом кресле-качалке с плетёной спинкой, реликвии, оставленной кураторами Белого Дома как живое напоминание о декоре девятнадцатого века. Рэндалл сидел лицом к двум высоким окнам. На расстоянии, за фонтанами Президентского парка и Овалом, он видел освещённый купол Мемориала Джефферсона.

Нити невидимых связей между тремя людьми сразу же стали вибрировать от того напряжения, которое каждый испытывал в присутствии остальных собеседников. Со своей стороны, Рэндалл относился к двум высшим руководителями правоохранительных ведомств, как к неизбежным препятствиям на пути того курса, который он собирался проводить. Они олицетворяли те его связи со старыми политиками, которые он старался разорвать. В их присутствии он чувствовал себя слегка скованным; не было и следа подъёма духа, что он испытал после встреч с теми людьми, которых пригласила в Белый Дом его дочь Кэти. Педерсен, который, выпрямившись, в неудобной позе смущённо сидел на софе, чувствовал себя подавленным рядом с двумя символами верховной власти; оба они превышали его и по статусу и по имеющимся у них правам, но, как ни странно, он был выше их по знанию фактов. Он был профессионалом, вынужденным подчиняться паре любителей.

Что же до Фрэнка Гэррити, который держал на коленях кожаную папку, он был раздосадован, что Педерсен позволил запятнать Бюро гибелью своего сотрудника, и это несчастное убийство в какой-то мере бросает тень на всё Министерство юстиции, на его владения… Отношение Гэррита к своему Президенту было достаточно двойственным. Теоретически он должен был бы восхищаться разнообразными интересами Рэндалла, его стремлением к полной откровенности в общении с самыми разными людьми и его энергией и энтузиазмом, но Гэррити инстинктивно побаивался осложнений, которые могли повлечь за собой эти свойства характера. Этот загорелый, лёгкий в движениях, сорокасемилетний Президент с непозволительным легкомыслием обращался со страной, забыв о тех настроениях, которые владели нацией ещё несколько месяцев назад. Новые политики могут быть великолепны в принципе, но на деле многие американцы начинают ощущать беспокойство. Одним словом, Генеральный Прокурор Гэррити не испытывал доверия к своему Президенту.

Ночной буфетчик осторожно поставил серебряный кофейный сервиз на длинный кабинетный стол и испарился.

— Это для вас, Джесси, — сказал Рэндалл. — Мне не надо. Итак, я предполагаю, что вы, два гончих пса, вынюхали какой-то след, из-за которого мне так и не удастся поспать.

Гэррити с трудом сдержался. Ещё не узнав, в чём суть проблемы, Президент уже старается умалить её значение. Гэррити отрицательно покачал головой, когда Президент предложил ему кофе. Директор ФБР подошёл к столу и налил единственную чашку для себя, после чего вернулся к софе и сел, придерживая на колене блюдце и чашку.

— О’кей, — сказал Рэндалл. — Выкладывайте свои плохие новости.

— Мы чертовски обеспокоены, — сказал Френк Гэррити, роняя слова, как тяжёлые валуны. Он был самым младшим по возрасту в составе Кабинета, но поведение его было свойственно, скорее, самому старому из его членов — неизменно немногословный, старательный работник с ирландским акцентом уроженца Бостона и с розовым лицом. — Я думаю, Джесси должен изложить вам всю историю с самого начала.

Неловко звякнув ложечкой, Джесси поставил чашку с кофе на ковёр и, уперев локти в колени, наклонился вперёд. Он никогда не мог чувствовать себя легко и раскованно в ходе редких встреч с высшей исполнительной властью.

— Почему бы вам не распустить галстук, Джесси? — предложил Рэндалл. — Похоже, он вас душит.

Педерсен расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, но галстук оставил в прежнем положении; он был осмотрителен, как гость, которому хозяин предложил не стесняться и есть ножку цыплёнка при помощи рук.

— Мистер Президент, — начал он, — сегодня рано утром в Нью-Йорке был убит один из наших лучших специальных агентов, негр. Ему дважды выстрелили в спину и, скорее всего, он умер на месте. Этому агенту — его звали Делмар Спрэг — было поручено секретное задание. Он внедрился в организацию городских партизан, известную как «Чёрные Двадцать Первого Февраля», получившую своё название в память того дня, когда на Малькольма Икс было совершено покушение.

— Я знаю подоплёку «Чёрного Февраля», — нетерпеливо прервал его Рэндалл. — Но что вы имеете в виду под словом «внедрился»? Вы хотите сказать, что он шпионил за Ч. Ф?

— Да, сэр, он сообщал об их планах и намерениях.

— Но это же нарушение моих приказов! — вспыхнул Рэндалл, переводя взгляд с Педерсена на Гэррити. — Вы же знаете, что в марте я встречался с чёрными лидерами. Я дал слово, что федеральные власти не будут вести слежку за организациями чёрных. За единственным исключением — если и когда у нас будут весомые данные об их подрывной деятельности. И то лишь по моему прямому указанию. А таких распоряжений я не давал.

— Я это знаю, — сказал Педерсен. Его худые щёки с сероватой кожей порозовели. — С марта мы отозвали всех наших агентов, мистер Президент, но тут в высшей степени нестандартная ситуация…

— Но я дал слово, — продолжал настаивать Рэндалл.