— Естественно, — сказал Уиггинс, — мы бы хотели, чтобы на второй строчке расписалась миссис Кроуфорд. Поскольку вы являетесь владельцем имения, оба мы понимаем, что в соответствии с законоположениями штата Нью-Джерси о правах наследников, миссис Кроуфорд имеет законное право на часть имения, пока она не откажется от него, поставив свою подпись под данным документом. По сути, никаких проблем. Всего лишь формальность.

— Кое-какая формальность, — сухо ответил Тим. Он воочию видел, как решительно Лиз выдвинет челюсть, когда выслушает объяснение относительно своих прав.

— Дай ему другой документ, Пёрли, — приказал Стил.

— Ах, да! — Уиггинс извлёк ещё одну бумагу такого же качества — плотный лист юридического документа. — Конечно, я допускаю, что могут возникнуть некоторые вопросы относительно точности определённых формулировок, то есть, так сказать, не исключена возможность дискуссии, поскольку, как я считаю…

— Дай ему прочесть, — прервал его Стил.

Пальцы, которыми Тим прикоснулся к бумаге, были влажными от пота, и он заметил, что и Уиггинс оставил на документе такие же следы. Сгущающаяся духота превращала помещение в парную. Увлажнившаяся рубашка Тима липла к кожаной обивке кресла. Он снова надел очки для чтения.

«Декларация Независимости содержит упоминание о некоторых самоочевидных правах, среди которых есть утверждение, что все люди созданы равными и что они наделены определёнными неотъемлемыми правами, среди которых имеется право на жизнь, свободу и на стремление к счастью. Перефразируя другой абзац данной Декларации, совершенно очевидно, что «если какой-либо закон становится гибельным для цели самого своего существования, народ имеет право изменить или отвергнуть его, а так же установить новую систему отправления справедливости».

В соответствии с данными положениями, я, Тимоти Раш Кроуфорд-младший, изъявляю желание осуществить справедливость в той мере, в какой она имеет отношение к владениям, известным как Фейрхилл и расположенным в поселении Принстон, штат Нью-Джерси.

Мой отец, покойный Т. Р. Кроуфорд, впервые арендовал данные владения, именовавшиеся Оук-фарм — ныне переименованные в Фейрхилл — в 1933 году, на условии приобретения его в дальнейшем по фиксированной цене. Владения стали семейным домом, в котором я и родился. Мой отец реализовал право на покупку в 1942‑м году, использовав для приобретения имения те доходы, что он получил, продав с торгов дома в Трентоне, которые, в свою очередь, приобрёл на торгах за неуплату налогов во времена депрессии.

Мой отец приобрёл Фейрхилл в полную и безраздельную собственность, свободную от залоговых обязательств, и сделка была законна со всех точек зрения. Мой отец был убеждён, что данная процедура носит совершенно справедливый и морально оправданный характер.

Я же придерживаюсь другой точки зрения. Пусть даже переход Фейрхилла в другие руки был законен, он не был справедливым и морально оправданным, ибо на приобретение Фейрхилла, по сути, пошли трудовые сбережения многих обнищавших чёрных семей, которые, будучи не в силах выплатить залоги в тяжёлые времена депрессии, были вынуждены покинуть свои дома.

Чтобы исправить эту несправедливость, я ныне официально передаю Фейрхилл в распоряжение организации «Чёрные Двадцать Первого Февраля», многие из членов которой являются детьми и внуками тех, кто был вынужден расстаться со своей собственностью, скупленной моим отцом за треть её номинальной стоимости.

Я делаю это по своей свободной воле, без давления и принуждения, питая надежду, что Фейрхилл станет символом новой справедливости со стороны белых по отношению к чёрному населению. И я хотел бы обратиться к моим белым собратьям, чьё благосостояние, полностью или частично, приобретено за счёт аналогичной эксплуатации чёрных, пойти на такое же возмещение, дабы в данной стране полностью исчезли последние следы системы, раскалывавшей нацию с времён рабства.

Я искренне надеюсь, что моё деяние, пусть и скромное само по себе, будет способствовать началу новой эры расовой справедливости и спокойствия, в которой будут гарантированы равные права для всех, независимо от цвета кожи и в ней не будут господствовать привилегии одной расы, полученные за счёт другой.

Подпись — Тимоти Раш Кроуфорд-младший».

Заканчивая чтение, Тим чувствовал, что Стил не спускает с него глаз. Он попытался представить себе его реакцию, если бы он взял перо, начертал бы свою подпись и швырнул бумагу на стол. Им овладело какое-то неудержимое мгновенное желание поступить именно так: подписать и расстаться со всем этим — с Фейрхиллом, с юридической фирмой, с работой. Хоть на месяц, на два. Что это за существование, когда человеку всё время приходится подчиняться условностям и уговаривать самого себя? Но это желание испарилось столь же стремительно, как и возникло. Он поёрзал в кресле. Перед ним был реальный мир, и миражи не должны искажать его очертаний.

— Очень умно, — оценил Тим, обращаясь к Стилу. — Как я предполагаю, это ваша работа.

— Ага. Вместе с Пёрли. Мы старались пользоваться вашим языком. Я бы лично сказал, что тут всё изложено чётко и ясно, как и должно быть. Вы говорите, что умно. Я же говорю, что справедливо.

— И к тому же совершенно не соответствует истине, — возразил Тим. Он был готов завестись, испытывая желание разложить противника по всем статьям — одержать над ним победу пусть не нокаутом, но по очкам. — Вот, например, что это значит: «по своей свободной воле, без давления и принуждения»? Вы вломились в мой дом, имея при себе оружие. И я, и моя жена по вашей воле стали заключёнными, и вы угрожаете нам насилием. Это называется «без давления и принуждения»?

— Какое насилие? Кто-нибудь коснулся вас хоть пальцем?

— Чили Амброс не расстаётся с пистолетом за поясом, — сказал Тим. — У Марша вечно при себе ружьё. Да и при вас огнестрельное оружие.

— Оно нужно нам только для самозащиты, Кроуфорд.

— У Стила был спокойный и холодный голос. — Для вас оно не представляет опасности.

— Вся атмосфера пронизана угрозой применения оружия, и вы это знаете.

— «Атмосфера» — типичный для белых неопределённый термин, который ничего не выражает. Абсолютно ничего.

— Тогда почему бы не позволить нам вести себя, как мы хотим? — осведомился Тим. — И чтобы мы ходили, куда хочется — начав с воскресной школы для детей?

— Потому что это может подвергнуть опасности присутствующих тут чёрных, — сказал Стил. — Мы явились ради определённого дела и мы его сделаем. Не случайно, Кроуфорд, мы тщательно изучали вас.

— Вот уж в чём не сомневаюсь.

Стил не обратил на него внимания.

— И я-то знаю, как вы умеете выворачиваться. — Он вылез из-за стола и несколько минут молча ходил по комнате, засунув руки в карманы. — Пёрли, как насчёт того, чтобы оставить нас наедине? Я хочу немного поболтать с глазу на глаз со своим приятелем — открыть ему глаза кое на что.

— О’кей, Бен, — Уиггинс схватился за свою папку и стал перебирать бумаги, то и дело без толку заглядывая в отделения папки. Наконец он щёлкнул застёжкой и встал. Он посмотрел на два листа, что остались лежать перед Тимом.

— Оставь их, — приказал Стил.

Уиггинс покинул комнату, прикрыв за собой дверь. Воздух в помещении был душный и спёртый. Господи, подумал Тим, погода в Нью-Джерси, как в сезон тропических дождей. Стил устроился в освободившемся кресле.

— Как я уже говорил, — начал он, — человек вы разумный и вам сделано разумное же предложение. Ваш старик обрёл этот дом, выжав кровь и пот из чёрных бедняков Трентона. Чёрт возьми, чем вы заслужили право на него, разве что родились тут? Прав на него у вас не больше, чем у меня. Я даже не должен напоминать вам об этом, Кроуфорд. Я вас знаю. Вы человек, для которого моральные установки имеют значение. И вы знаете, что такое подлинная справедливость. Вы уяснили это в школе и продолжаете придерживаться её. Повернись всё по-другому, если бы мы, чёрные, давили вас, белых слизняков, из века в век, вы бы точно также обращались со мной.