— Час от часу не легче. А где сам жених? Почему он не пришел?

Старик вдруг потупился, морщинистой рукой стал разглаживать скатерть и, наконец, собравшись с мыслями, глухо проговорил:

Ты не обижайся, дочка, на Куреке. Я всегда говорил правду. И я сейчас скажу правду. Он у… жены.

— У какой жены? — в два голоса спросили Нина Васильевна и Оля.

У своей жены. Оля ладонью ударила по столу и вскочила с дивана.

― Да-к какого же… Мама, я скоро чокнусь с этими женихами! Разбирайся с ними сама! Все! — И Оля стремглав выскочила на кухню.

― Как нехорошо получилось, — сказала Нина Васильевна, и нельзя было понять, кого она осуждает.

― Нехорошо, — сразу согласился Куреке. — Вас, простите…

― Нина Васильевна.

― Рахмет. Горе у меня, Нина Васильевна. Большое горе. Было у меня четыре сына. Джигиты. Двое погибли на фронте. Нурлан умер мальчиком. И вот остался один сын. Тридцать шесть лет ему. Жена у него есть. А беда у них такая, что нету детей. Двенадцать лет нету и, врачи сказали, не будет. Как же так: мне умирать скоро, а я не видел внуков. Чем прогневал я аллаха?.. Да, Нина Васильевна, чуть не забыл! Ваша дочка знакома с моим Адильбеком. Они на пароходе за границу ездили. И фотокарточка у него есть. Других фотокарточек нет, а вашей дочки есть. Почему бы это, а?

― Кто их разберет, нынешнюю молодежь?!

― Это ваша дочка молодая. А у моего сына и седые волосы появились. Да вы, может, его знаете. Он большим начальником в районе работает. Начальник, а детей нет.

― И все-таки странно, Куреке: почему он сам не пришел?

— Гордый он.

― Ой ли? — усмехнулась Нина Васильевна.

Куреке внимательно посмотрел на хозяйку и покачал головой.

― Умный вы человек, Нина Васильевна! — просто сказал он. — Когда Адильбек прочитал газету, он не поверил, что ваша дочка написала туда. Она, говорит, и без газеты каждый день женихам отказывает. Иди, говорит, отец, узнай она ли это. Вот я и пришел. Приветливая у тебя дочка, Нина Васильевна. Хорошей матерью и хозяйкой будет. Мамина дочка.

— Мамина дочка, — задумчиво повторила Нина Васильевна, отгоняя случайно забредшие воспоминания.

― Я что хочу сказать, — почему-то громче обычного сказал Куреке, — нет у них в семье уважения друг к другу. Чужие они. А без детей совсем чужие,

— Ну и развелись бы, зачем мучиться?

— И я так говорю. Но у них, у начальников, какой-то обычай непонятный.

― Интересно, что за обычай?

― Если муж уйдет от жены, то его с работы прогоняют. А если жена уйдет от мужа, то его опять с работы прогоняют.

— Неужели?

― Мне Адильбек сам рассказывал. Говорит, если муж уходит, то он распутник, а если, говорит, она уйдет, то какой же ты начальник, если даже собственная жена тебя не уважает и уходит к другому мужчине. Вот так у них, Нина Васильевна.

― Не приведи господь быть таким начальником!

— Я так думаю, Нина Васильевна: пусть Адильбек уходит из начальников, зато семья будет у человека. И я среди внуков умру спокойно. А работу он всегда найдет: инженер-металлург. Помогите мне, Нина Васильевна.

― Боюсь, в этих делах я плохой помощник, — и понимая, и сочувствуя гостю, сказала Нина Васильевна.

Откуда-то издалека в комнату проникла залихватская песня не то про тучку, не то про кучку, которая по просьбе солистки должна была куда-то улететь. Песню тут же перекричало с десяток мальчишечьих голосов, умудрившихся развернуть спортивное сражение в песочке под грибком. Прогнать бы их подальше, но «дальше» было занято гаражами предприимчивых родителей, успешно подменивших хлопоты о недисциплинированных наследниках заботами о послушных лошадиных силах. И вот так каждый день: чем ближе к вечеру — тем больше шума. Но полной неожиданностью для Нины Васильевны был вопль, приглашавший ее выйти на балкон.

― Гражданка, это я — телемастер, — раздался голос снизу.

― А-а, явился. Заходи, коли пришел.

― А нельзя, — жалобно попросил телемастер, — если мой товарищ заберет ваш телевизор и мы его дома отремонтируем? У нас и машина есть.

― Еще чего не хватало! — объявила Нина Васильевна и захлопнула балконную дверь. — Куреке, давайте пройдем на кухню и попьем чаю.

― Спасибо, Нина Васильевна, с удовольствием.

Оля, не поднимая глаз, молча прошла мимо Куреке и заняла место на диване. С полным безразличием она встретила телемастера, который от порога бочком двинулся к телевизору.

― А где же взвод автоматчиков? — спросила она.

― Сейчас будет, — хмуро пообещал телемастер. — Сеня, заходи!

На зов в комнате мгновенно объявился здоровущий парень и принял позу, напоминающую стойку боксера.

— Пока без надобности, Сеня, — снова сказал телемастер и, не рассчитывая, что его услышат, присовокупил: — Психи!

Но Оля услышала.

— Это кто — психи?

— Я ничего не говорил, — сразу стал отнекиваться телемастер, — Сеня подтвердит. Я его как свидетеля взял. На всякий случай. А по-честному, гражданочка, если бы не бригада, я сюда бы и свататься не пришел.

— Нашелся мне жених, — насмешливо отозвалась Оля. — Палкой, что ли, в наш дом гнали?

— Палкой не палкой, а когда ваша мать пожаловалась начальству, нашей бригаде сказали: лишат премии. Пришлось мне отдуваться. А знали бы они, какие тут живут…

— Какие, кто? Я сейчас маму позову.

— А я ничего не сказал. И свидетель есть. Скажи, Сеня?

— Трус несчастный! — сказала Оля.

— Сеня, записывай. По-моему, начинается.

Сеня снова вскинул руки и слегка наклонил корпус. Но ничего не происходило. Оля спокойно сидела на диване и мило улыбалась ребятам.

— Игорь, по-моему, ты зря, — пробасил здоровущий парень. — Симпатичная девушка.

— Ага, симпатичная. Ты бы еще на ее маму посмотрел, — без вдохновения строжился мастер.

— Да брось ты, Игорь!

Оля подошла к шкафу, потянула за корешок книгу, а потом, ладонью вбив ее на место, сказала:

— Давайте не будем ссориться, ребята. Согласны, Игорь, Сеня?

— Я ведь говорил. — Щеки Сени в один миг налились румянцем.

— На всякий случай, я — Оля…

— Я ведь говорил, симпатичная девушка, — сказал Сеня и обратился к Игорю: — Я пошел к машине. Гуд бай, Оля!

Он чинно поклонился, осуждающе посмотрел на Игоря и лишь потом удалился:

― Гуд бай. Ну и денек выдался!

― Что-нибудь случилось? — без всякого участия поинтересовался Игорь, потому что он начал работать и терпеть не мог в это время молчать. А Оля, наоборот, не признавала равнодушных собеседников и в этих случаях в разговор, как в огонь, подливала масла. Она сказала:

― Пустяки. Дала объявление в газету, и все равно никто замуж не берет.

— Это хорошо, когда никто замуж… — в своей манере начал Игорь, но, подсознанием уразумев, что слова складываются не те, что они необычны для поддакивания, замер с открытым ртом и отверткой на весу.

― Объявление в газете? — переспросил он. — Какая чушь!

— А почему чушь?

― В наши-то годы — заочные женихи и невесты?

— Что тут особенного?

― Я хочу сказать, не для молодых это. А для тех, кто обжегся, у кого дети и кто смотрит на жизнь не через розовые очки: ах, романтика, ах, любовь! Им нужен просто надежный партнер в жизни. Таким людям должно быть за тридцать.

― Посмотрите-ка! А что, за тридцать любви не бывает?

― Бывает. Если очень повезет. Но за тридцать ищут не любовь, а надежность.

— Нет, вы его послушайте! Вам-то откуда об этом знать? Я понимаю, когда об этом судит пожилой, умудренный опытом человек, а тут…

― По поводу женитьбы, — перебил ее Игорь, — есть одна хорошая притча. Приходит к мудрецу юноша и спрашивает: «Скажи мне, учитель, жениться мне или нет?» Мудрец подумал-подумал, а потом махнул рукой. «Делай как знаешь, — ответил он, — все равно раскаиваться будешь».

— Забавно. И что из этого следует?

— А следует то, что личные встречи иногда по году, по два, по пять лет и то не гарантируют счастливого брака. А тут — через газету. Блажь это! Просто мы сегодня разленились до такой степени что уже и в постель приглашаем через газету. Все остальное у нас есть: баня — в квартире, уборная — в квартире, за водой, или, как говорят, по воду, никуда ходить не надо, дров запасать не надо. Я это называю одним словом — рассолдатились. Сегодня мы так напугали друг друга всевозможными стрессами, перегрузками, что боимся с девушкой познакомиться. Мол, вдруг она пощечину залепит, а мне переживать потом, мучиться. Куда проще: дал объявление в газету и жди почтовых извещений. Ну не прав я?