— Помню, помню.

— Ну и как же от этого лечат?

— Сначала в бокс заводят, ну, а потом, если не поможет, в милицию сдают.

— Хватит заливать-то, а то ученый больно. Ты толком объясни.

— Стоматологи — это зубные врачи. Уловил?

— Уловил.

Вот, наконец, и гардеробная. Дмитрий взял из пальто ключ, вручил его брату, объяснил как проехать, пожал Руку…

— А все-таки, Митяй, я одну ошибочку засек.

— Какую?

— В слове ординаторская. Надо: орденаторская. — И он торжествующе посмотрел на младшего брата.

У Гали с утра было приподнятое настроение. Не просто хорошее, а приподнятое. Так бывает, когда что-то должно случиться. Галя в приметы не верила: ну, например, когда нос зачешется или ладошка. Смешно сказать, но есть и такие, которые в кошек верят. Перейдет киса дорогу, а ты стой, жди, чтобы кто-нибудь первым пересек кошачий маршрут. В общем, глупости это! А вот в приподнятое настроение Галя верила: сегодня случится необычное и обязательно приятное. Хотя, с другой стороны, что может произойти необычного и приятного у медсестры, которая на целые сутки уходит дежурить в инфекционное отделение?

Но так лили иначе, утречком Галя с особой тщательностью сделала прическу, самую малость подсинила веки и только для фона чуть-чуть оттенила алые губы черным карандашиком, а на щеке посадила аккуратную мушку-завлекалочку. Если бы Нинка ее увидела, то она бы сказала: «Ты сегодня, Галка, извини за выражение, как богиня».

По дороге на работу у Гали никаких происшествий не произошло, если не считать того, что какой-то двухметровый верзила чуть не наступил своими ластами на ее миниатюрную ножку. Таких надо по одному на дрезине возить, а не в общественном транспорте. Дылда, несчастный!

И в отделении ничего сначала не произошло. Галя приняла дежурство, расписалась, где положено, посмотрела в тетрадочку, кому какие лекарства положены, кому уколы и… Подменная вдруг без всяких эмоций объявляет:

— Галя в третью палату артист поступил. Балакин его фамилия. Слыхала про такого?

У Гали сначала в глазах стало темно, а потом разноцветные фигуры заплясали. Вот оно, предчувствие!

— Балакин?! Евгений Балакин! Боже мой! Слыхала ли я про Балашиха? А ты слыхала про Шаляпина, Смоктуновского?.. Вот кто такой для нашего Верхнепужнинска Евгений Балакин!

— Если он такая ценность, — сказала подменная, — ты бы хоть спросила, что с ним?

— Что с ним? Что с Евгением Балакиным? — вскричала Галя.

— Пищевое отравление. Спит он сейчас. Ну я пошла. Счастливого тебе дежурства!

Евгений Балакин лежал в отдельной палате. Галя вен издергалась, пока, наконец, начался утренний обход и она могла совершенно законно присоединиться к дежурному врачу. Балакин и на больничной койке выглядел, извините за выражение, как бог, и Галя с трудом сдержала себя, чтобы не зааплодировать, как это всегда с ней бывало, когда на сцене появлялся верхненужнинский кумир.

— Как себя чувствуем, Евгений Васильевич? — ласково спросила врач, присаживаясь на табуретку у изголовья Балакина.

— Спасибо, отвратительно, — хмуро отозвалась знаменитость и на чем свет стала поносить артиста Кустовского, который накормил Балакина протухшей севрюгой. — Я ведь перед тем, как закусить ей, — брезгливо говорил Евгений Васильевич, — говорю ему: «Кустовский, воняет», а он меня успокаивает: мол, она вторую неделю воняет, а я, как видишь, жив-здоров. Вот и закусил.

— А как же Кустовский?

— Что ему сделается? Он может хоть декорациями закусывать, — не то позавидовал, не то осудил Балакин.

В этот момент взгляд Балакина почему-то задержался на лице Гали. Впрочем, ясно почему. В глазах Гали посверкивали слезы, рука, обхватившая лацканы халата, была так сильно сжата, что стала белее материи, да и во всей галиной позе было столько решимости, что гнусный отравитель Кустовский, обладай он хотя бы зачатками телепатических способностей, должен был в этот момент купить билет на ближайший рейс самолета.

— Это паша медицинская сестра, — откуда-то издалека услышала Галя голос врача. — Зовут ее Галина Александровна.

— Очень приятно, — некстати сказала Галя и едва не протянула ладошку.

— Можно, я буду звать вас Галей? — совсем как на сцене попросил Балакин и лизнул медсестру глазами.

— Можно.

— Я думаю, через недельку мы вас поднимем, — заверила врач Балакина и кивком головы подала знак медсестре, чтобы та сопровождала ее дальше.

Балакину в палату занесли телевизор, подключили телефон, и поэтому Галя и думать-то не думала, что она увидится с артистом раньше того часа, когда ей полагалось разносить лекарства. А тут вдруг — бац! — над входом в третью палату замигала сигнальная лампочка. Это значит — звали ее, дежурную медсестру. Галя мельком посмотрелась в зеркальце, поправила шапочку и направилась к палате.

— Вызывали, Евгений Васильевич?

— Да, Галочка. Скукота у вас тут.

— А телевизор?

― Хм, телевизор, — хмыкнул Балакин. — Прокрутил три программы, и такое впечатление, что все ветеринары перешли на работу в телевидение. Посидите со мной, а?

— Но я ведь на работе.

— Полчасика хотя бы.

― Хорошо, — согласилась Галя и присела на краешек табуретки.

— Мне кажется, Галочка, мы с вами где-то встречались, — проникновенным, очень хорошо поставленным голосом сказал Балакин.

— Ну что вы, Евгений Васильевич! — засмущалась Галя. — Какие могут быть встречи у принца и золушки.

Это вырвалось так неожиданно и, наверное, глупо, что Галя тут же ладошкой прикрыла рот.

― Ой, извините!

— А вы, Галочка, не лишены… — Чего Галочка не лишена, Балакин так и не сказал, но зато так грустно и задумчиво посмотрел на девушку, что та, не будь при исполнении обязанностей, взяла бы и… и… и… позволила бы себя поцеловать. Да! В щечку!

— Вы были на последней премьере?

— Два раза. И еще на репетиции.

— Вот откуда мне знакомо ваше лицо! Ну и как вы находите мою роль?

― Я в средине третьего акта плакала и в эпилоге, — тихо призналась Галя.

— Эх, слышал бы это Матрасевич! — кулаком в ладонь ударил Балакин, и в глазах его полыхнули стоп-сигналы. — Ну ничего! Галочка, вы теперь на премьерах будете сидеть рядом с главным режиссером. Я об этом позабочусь. И не стесняйтесь своих чувств, Галочка: плакать так плакать, а если смеяться, то так, чтобы Мефистофель позавидовал. Нет, Галочка, вы явно не лишены. Ну, а вам известно, юная моя поклонница, что меня приглашают в Москву, во МХАТ?

— Да, — кивнула головой Галя, — я слышала, что вы прямо в лицо всем артистам сказали, что вас из Москвы телеграммами замучили. И только чувство патриотизма… Не уезжайте, Евгений Васильевич!

Балакин забарабанил пальцами по одеялу, выдержал приличествующую просьбе паузу и сказал:

— Ну ладно, я подумаю…

Как в тумане Галя вспоминает те минуты, когда артист Балакин стал рассказывать о своей чудовищно нелегкой творческой судьбе. Распределение ролей, репетиции, прогоны, гастроли…

— Аплодисменты, цветы — все это фигня, Галочка. Потому что за каждым хлопком в ладоши, за каждым лепестком розы — моя испарина, пот, ни с чем не сравнимый творческий нот. Который час? — без перехода, встревоженно спросил Балакин.

И только этот будничный «который час» вывел Галю из оцепенения. Молитвенно сложенные руки безвольно опустились на колени.

— Пять минут первого, — ответила она.

— А мне на двенадцать укольчик прописан. Но, я думаю, пять минут не страшно.

— Конечно, не страшно.

— Ох, и не люблю я эти уколы! — поворачиваясь на живот, пожаловался артист Балакин и чуть-чуть приспустил больничные штаны. — Потом неделю сидишь, как на еже.

Галя принесла шприц, отломила головку у ампулы и сделала укол.

— Ой, что это на лопатку попало? — спросил Балакин.

Ну не скажет ведь Галя, что это ее слеза капнула ему на спину…

Жил человек. Не знал ни горюшка, ни забот. Работал. Получал, какую положено, зарплату. Однажды он заметил, что его сосед Пал Палыч палец о палец не ударит, а живет припеваючи. Человек полюбопытствовал: как это так? Наверное, жулик ты, Пал Палыч?