Кое-кто из работников здравницы, сообразуясь с создавшейся обстановкой, стал заново переписывать проспекты. Жирным шрифтом подчеркивалось: «При желании отдыхающего гарантируем сбавление в весе». Делалось это очень просто. Врач спрашивал:

— Похудеть желаете?

— Еще бы!

— Тогда побегайте по лесу.

— Да что вы, доктор! Разве я смогу бегать? — И он тоскливо смотрит на брюшко.

— Сможете! У нас тут все бегают, — сатанински улыбается врач. — Иной у нас так драпанет, что в соседней области разыскивать приходится.

Вскоре в местной газете появилось объявление:

«Администрация заповедно-охотничьего хозяйства доводит до сведения всех граждан района, что, в связи с имеющимся случаем нападения медведей на дикое копытное животное… и ведением медведями обособленного образа обитания после зимней спячки (наконец), дальние прогулки по лесу многочисленных групп и одиночек опасны для жизни».

В лесу сейчас пусто. Некому любоваться живописными полянками. Без пользы пропадают грибы, истекают соком ягоды. Лишь изредка под охраной егерей появляются здесь группы самоотверженных любителей природы. Все молчаливы, сосредоточенны. Задумчиво читают красочные вывески на соснах: «Граждане! Будьте осторожны! В данной местности обитают медведи».

Точно, обитают. Злющие, как черти. Подойдут ночью к палатам, рявкнут по разочку — и тишина в санатории. Да еще и жуткая.

Местное руководство сейчас недоуменно задает вопросы: «Что делать? Как быть?»

В данном случае вопрос решается очень просто! Надо закрыть санатории, дома отдыха, лагеря, вывезти людей из Золотого бора. И пусть там обитают одни медведи. Под чутким руководством товарищей Тугова и Федорова.

Здравствуйте, я ваша тетя!

Петя — хороший мальчик. Скромный, тихий, послушный. Однажды он пришел из школы и сказал:

— Мамочка, ко мне сегодня придет сын профессора. Ты приготовь, пожалуйста, черный кофе. Он любит кофе.

— Кто он? — спросила удивленная мама.

— Я ведь, кажется, сказал: сын профессора, — повысил голос Петя.

Потом мама узнала, что гостя зовут Саша и что он одноклассник ее сына.

Мальчики ушли в другую комнату решать задачки. У мамы задачка посложнее: с чего это вдруг ее Петя сделался сам не свой, пригласив в гости шестнадцатилетнего отпрыска профессора?

Когда она побеседовала с сыном, то поняла: потому Петя не в своей тарелке, что: а) имеются серьезные пробелы в его воспитании и б) Петя оставался бы самим собой, если бы Саша не использовал служебную машину папы в личных целях. Ну а сейчас пункт «а» мы оставим на совести родителей и педагогов, а сами перейдем к следующей проблеме: проблеме родного человека.

Профессор, отец Саши, — известный ученый, мудрый руководитель. Но ему, наверно, никогда не приходило в голову, что плохо и очень плохо, когда сын два квартала едет в школу на «Волге». Дети ему завидуют. Дети по-глупому набиваются в товарищи. Дети учатся быть услужливыми. Дети рады до полусмерти, когда они едут в сашин-папином лимузине.

Профессор — добрый отец. Сам он когда-то знал и окопы, и комнату в общежитии для трех семей. Сейчас он профессор, и, упаси боже, считает он, чтобы сын прошел эти тернии. Папа смиряет гордыню и через год звонит фронтовому товарищу: «Тут мое чадо в твой институт поступает. Присмотри, пожалуйста». Тот смотрит, и чадо чуть ли не строевым шагом попадает в институт. А потом папа еще куда-нибудь пристроит сыночка. Потом еще. Давно доказано, что человеку рейсфедер держать легче, чем, скажем, кайло. Ибо кайло имеет очень далекое отношение к любимой профессии. Но и инженер — не всегда любимая. Зато престижная, солидная, я бы сказал. И, конечно, папа старается. Да и как вроде бы иначе: враги мы, что ли, своим детям?

В нашей школе завучем работал Сергей Михайлович Крутой, скорый на расправу человек. Сын Сергея Михайловича, по прозвищу Балбес, учился вместе со мной. Как-то в шестом классе этот самый Балбес на манер Митрофанушки заявил:

— Не хочу учиться!

— Почему? — спросили мы.

— Не хочу. Все равно потоп будет. Всемировой. Подохнем, как кутята.

Ну, думаем, задаст ему жару отец. Но нет. Балбес тихо исчез из школы. Объявился он через многие годы. Неузнаваемым стал человеком. Грузный, с портфелем, а на лацкане пиджака «поплавок»— институтский значок.

— Где ты пропадал?

— Учился, трудился, — словоохотливо отозвался однокашник. — Мне ведь папаня аттестат раньше вас выписал. Ну, а в институт тогда поступить, да еще на заочный, — пара пустяков.

— Ловко! — И тут я вспомнил — Ну а потоп будет все-таки?

— Потоп? — Он шмыгнул носом, настороженно глядя в мою сторону — не подначиваю ли? — и задумчиво проговорил — Лично я думаю, хрен его знает. Он ведь нас с тобой спрашивать не будет.

Что тут скажешь? Покривил когда-то душой Сергей Михайлович, на преступление решился, чтобы порадеть родному человеку. А в итоге пошел гулять по миру Балбес — командир производства, поджидающий «всемирового» потопа.

Но это, так сказать, уникальный случай, где слепая любовь обернулась изрядным вредом для государства. А ведь совсем не редко, чаще, чем хотелось бы, мы сталкиваемся с менее яркими проявлениями проблемы родного человека. Сколько писано и говорено про то, как папа-начальник насаждает в своем учреждении родственников чуть ли не по седьмое колено. Им и работа поспокойней, и спрос с них поменьше, словом, дела идут, контора пишет, А дела идут плохо, контора беспринципная, семейная. Поэтому есть закон, запрещающий превращать учреждения в семейные кланы. Но ведь не запретишь Ивану Ивановичу разговаривать с Иваном Петровичем. И он звонит. Устраивает своего парубка к Ивану Петровичу и ждет ответного звонка. Все вроде бы в рамках приличий, чин чинарем: никаких подарков или — не приведи господь! — взяток. По дружбе. А если по дружбе, то, мол, и криминала нет. Есть криминал! Использование личных отношений в корыстных целях. Это про тех, кто не в силах уяснить границу, где он начальник, а где — глава семьи.

Он геолог. Она врач. Он работает в поле, она — в Алма-Ате. Он очень скучает, и она, стало быть, тоскует но мужу. Те, кто знает Виталия Алексеевича Зубова, считают, что страдания Вертера по сравнению с его любовью — не больше, чем вздох мальчонки на вечернем киносеансе. Ходит он себе целыми днями по полю, срывает с саксаула желтенькие цветочки, ставит в какую-нибудь тару и на листочке пишет: «Нина». На песке писал, па скалах. А однажды попалась под руку разлинованная бумага, и он начертил полностью: «Зубова Нина».

В конце месяца на Доске Почета экспедиции появилось новое имя: «Зубова Нина. План 262,7 процента». Это на доске. А в карман любящий супруг положил более двухсот рублей. И перестал с той поры Виталий Алексеевич ходить за цветочками в саксаульную рощу, перестал заветным именем размалевывать скалы. Все помыслы только об одном: самый родной человек должен работать лучше всех, ударнее всех, а главное, чтобы заработок крепчал день ото дня.

А Нина Зубова тем временем в Алма-Ате заглядывала в ухо, в горло, в нос и ничуть не беспокоилась о той далекой Доске Почета, где ее имя красовалось на первом месте. И ничего, кстати, не имела против махинаций мужа.

— Не пишите в газету. Мы ведь любим друг друга, — задушевно проинформировал нас В. А. Зубов. — Ведь Нина для меня самая родная!

Да, родная кровь — это не шутка. «Не порть мне кровь», — слышим мы подчас от своих родичей. И мы не портим. Для этого ломаем перед кем-нибудь шапку или сами, дабы угодить родному человеку, даем кому-нибудь по шапке.

Утверждать, что кумовство — опасная болезнь, безусловно, хватить через край. Это явление относится к той части докладов, которую мы начинаем со слова «однако» и в которой призываем, засучив рукава, бороться без пощады.

И кое-где следует начать со скромности. Однажды многие газеты с удовольствием напечатали заметку «За сеялкой… генеральша». Речь шла о том, что жена директора совхоза, генерала в отставке, в трудную для хозяйства пору стала работать сеяльщицей.