― Я понимаю ваше смущение, Ольга Максимовна, и поэтому позвольте нить разговора, так сказать, взять и свои руки?

― Не возражаю. Но, может быть, я поставлю чай?

― С удовольствием.

Оля отстучала каблуками на кухню, провожаемая архи-заинтересованным взглядом Вадима Сазоновича. Удовлетворенно кашлянув, он поднялся с дивана и подошел к книжному шкафу. Через полминуты Вадим Сазопович подытожил:

— А всемирочки-то нет. И раритетиков не вижу.

— Простите, что вы сказали?

― Я говорю, а не поставить ли нам музыку? Оля вышла из кухни.

— К сожалению, магнитофон забарахлил.

— Вот что значит в доме нет хозяина! — удовлетворенно воскликнул Вадим Сазонович.

Оля расставила на столе чашки, придвинула гостю сахарницу, раскрыла коробку конфет и спросила:

— Вам покрепче?

А в мыслях промелькнуло: «Господи, и на кой он мне сдался этот чаехлеб! Шугануть бы его… Нельзя. Сама вроде бы зазвала. Ах, мама, мама!»

― На ваш вкус, Ольга Максимовна, — откуда-то издалека услышала она и снова подивилась взгляду гостя. Не глаза, а ценники. Сейчас он на свет рассматривал чашку, определяя качество фарфора. Подытожил: — Саксонский. Итак, я беру нить разговора в свои руки. Это ваша квартира?

— Нет, мамина.

— Нормально! — без энтузиазма прокомментировал сообщение Вадим Сазонович. — Пойдем дальше. Замужем, простите, не бывали?

— Не приходилось, хотя…

― Что хотя? — быстро спросил Вадим Сазонович в предвкушении пикантного признания.

Оля подержала паузу, отпила глоток чаю и сказала:

― Хотя… хотела бы.

― Нормально! — растянул губы в кислой улыбке потенциальный жених. — Я в том смысле, что это нормальное желание. А мне, Ольга Максимовна, не везет. Все какие-то мымры попадаются.

— И часто не везет?

— Понимаю, тут хвастать нечем, но я обжигался трижды. И странная закономерность: когда ухаживаешь, предложение делаешь и все с цветочками да с конфетками — не девушки, а золото. Но зато после загса, хоть караул кричи. За один месяц в мымру превращается. Только прошу не беспокоиться, Ольга Максимовна, официально я совершенно бездетный. Алиментов никому не плачу и платить не собираюсь.

Вадим Сазонович манерно оттянул мизинец и потрогал им несуществующие усы. Жест был до такой степени некстати, что Оля почувствовала раздражение.

— Я коплю на машину, Ольга Максимовна. И, между нами говоря, близок к цели. Сейчас это модно. Простите, а у вас есть машина?

Оля, чтобы не выдать свои чувства взглядом, прикрыла глаза рукой.

— Есть, — ответила она спокойно. — «Мерседес-бенц» последнего выпуска.

— Нормально, — привстал со стула Вадим Сазонович. — Наверное, оттуда привезли? — Он кивнул головой.

— Оттуда. И кое-какие сбережения есть. Доллары, фунты, сертификаты.

Вадим Сазонович так и замер, зависнув над стулом. Потом нетвердыми руками подтянул к ноге портфель, раскрыл его и выложил на стол коробку конфет и букетик цветов.

— Это вам, Ольга Максимовна. За разговором чуть не забыл про подарочки.

Настроение у гостя улучшилось. Вежливая улыбка преобразилась в обволакивающе-значительную, тембр голоса зазвучал проникновеннее, глаза слегка затуманились.

— А я все думаю: чей это мерседес бегает по городу? Кстати, за рулем сидел мужчина.

— Это мой дядя.

— А вы, я посмотрю, широкая натура: кому-то доверить мерседес…

В любой другой ситуации Оля бы совершила антиобщественный поступок, но не в этой. Она всеми фибрами презирала гостя с глазами-ценниками, презирала себя за то, что согласилась на эту авантюру с объявлением. Оля сказала:

— Вадим Сазонович, а ведь вы написали не только мне.

Вадим Сазонович откинулся на стуле и рассмеялся.

— Нормально! В проницательности вам не откажешь. — Он неожиданно посерьезнел — Да ну их всех, знаете, куда?.. Сейчас я на ваших глазах весь список… Хотите?

— Конечно, хочу.

Снова руки Вадима Сазоновича нырнули в портфель, извлекли на свет какие-то листочки и с ожесточением разорвали их на клочки.

— Вот так мы! Вот так, — приговаривал он. — Мне никого не надо. А теперь, что я должен сделать?

Ольга поднялась со стула и, уверенная, что скажет эту фразу с презрением, вдруг сорвалась на крик:

— А теперь идите вон!

Вадим Сазонович ничего не понял: по лицу его пробегали то жалкая улыбка, то испуг, то зачем-то хмурились брови.

— Нормально! — громко прошептал он.

— Вон. я сказала! — Оля выбежала на кухню и не видела, как пришелец судорожно сгреб в портфель цветы и конфеты, а секунду поразмыслив, смахнул туда и бумажные клочки. В дверях он крикнул, доведя свой голос до обличающего рокота:

— Мерседес-бенц! Да у такой дуры, как ты, велосипеда никогда не будет. Мымра!

Когда пришла мать, Оля уже не плакала. Но по хмурому виду дочери Нина Васильевна догадалась о ее состоянии.

— Это я во всем виновата. Прости, дочка, — со вздохом проговорила она.

Оля закусила губу и ничего не ответила.

― Если хочешь, то я никуда не буду уходить. Порядочный поймет, ну а если какой прощелыга заявится, то я найду, что ему сказать.

— Хватит, мама. Я никого не хочу видеть: ни прощелыг, ни порядочных.

― Как знаешь, — покорно отозвалась Нина Васильевна и настороженно посмотрела в сторону двери. Оттуда послышались какое-то шарканье, кашель и следом громкий стук в дверь.

― О господи, кого это нелегкая принесла! Звонок ведь есть, — удивилась Нина Васильевна и громко разрешила: — Войдите!

В ответ — стук в дверь. Нина Васильевна вскинула глаза на часы, пожала плечами и сама открыла дверь. Слегка посторонившись, она пригласила:

— Входите, пожалуйста!

Оля уловила растерянность в голосе матери. Она повернула голову и увидела, как чья-то нога с трудом преодолела порог, а потом появился и ее владелец: сухой смуглый старик с клинообразной седой бородкой. Из-под белых бровей неожиданно светились молодые глаза. Он подал Нине Васильевне руку и сказал:

— Здравствуйте, уважаемая хозяйка. Как ваше здоровье?

― Спасибо, пока не жалуюсь.

― Здоровы ли дети? — мелкими шажками подходя к Оле и подавая ей руку, спросил он. — Вижу, дочка, по глазам, что ты здорова и приветлива.

― Садитесь, пожалуйста. — Оля пододвинула стул. ― Спасибо, дочка. — Гость сел, осваиваясь посмотрел по сторонам и лишь потом заговорил: — Думаю, что уважаемые хозяйки удивляются: зачем это, скажут, старый Курмантай Джаксыгельдинович…

— Ой, батюшки! — всплеснула руками Нина Васильевна.

— Понимаю, хозяйка, — кивнул головой Курмантай Джаксыгельдинович, — что трудно будет со мной разговаривать. У нас, у казахов, принято к пожилому человеку обращаться так: если он Абильмажин — зови его Абике, если Сапаргали — Саке, если Курмантай, как меня, зови Куреке.

— Ку-ре-ке, — улыбнулась Оля. — Дядюшка Куреке.

— Видишь, как просто. Но если человек неуважительный, глухой к старшим, он может глупость сказать. — Глаза Куреке озорно блеснули. — Знаешь, как мне однажды сказали? Дедушка Кукарек. А я ему говорю: почему Кука-рек? Я ведь не петух.

Гость, судя по всему, любил над собой подтрунивать и был доволен, когда его шутки вызывали смех.

— Веселый вы человек, дядюшка Куреке, — сказала Оля и поняла, что ей удалось начисто прогнать горечь от предыдущего визита.

— Ты сейчас будешь смеяться, дочка, когда узнаешь, зачем я пришел.

— Я думаю, что вы агитатор.

— Ошибаешься, дочка. — Из домоуправления?

Куреке издал цыкающий звук, который на всех языках мира обозначал бы «нет».

— Тогда… — ей не хотелось в это верить, потому что старик ей был очень симпатичен.

— Ты объявление писала в газету? — спросил Куреке.

— Да-к вы что — жених? — не очень приветливо спросила Оля.

— Я не жених, — ответил он и, чтобы весомей прозвучала следующая фраза, сделал паузу. И потом — Но я пришел за невестой.

― Какая чепуха!

— Не торопись, дочка. Это не чепуха. Я пришел за невестой для моего сына.