По крыше ударило что-то твердое, словно с небес прилетела одинокая здоровенная градина, шумно прокатилась и упала в сад.

— Хурма, — сказал Борис. — Незрелая хурма.

— А похоже на метеорит. И уже ведь не первый раз. Интересно, сколько же плодов этой самой хурмы доживает до января?

— Не бойся, в январе купим, сколько надо, — сказал Борис.

Ольга промолчала.

— Если захочешь, — добавил он.

В крышу снова что-то ударило и с громом прокатилось вниз.

— Хур-мо-пад, — пробормотала Ольга и устало затянулась дымом. — Господи, хоть бы на море сходить. может, дождь перестанет.

Борис встал, поднялся по лестнице в комнату на втором этаже и вскоре вернулся с большим пляжным зонтом.

— Пошли.

Ещё издалека стало ясно, что на море волна. Ветра не было совсем, а вот волна откуда-то была — не то чтобы слишком сильная, вовсе не штормовая, но о купании на сегодня, да и завтра, пожалуй, можно забыть. Валы появлялись метрах в ста от берега, надвигались тяжело, вырастая из глубины, страшные в своём неуклонном стремлении разрушать, и на высшей точке, пенясь, падали в камни, словно сражённые пулей солдаты в атаке, которые ещё не знают о том, что они убиты.

— Море бьёт копытом, — сказал Борис.

Он воткнул зонтик в холодную гальку и присел под ним на корточки.

На пляже было пусто, только несколько мальчишек от нечего делать кидали камнями в лениво качающийся на волнах буёк. Мелкий дождь им был не страшен. Камни ложились рядом с буйком, который продолжал неторопливо, словно посмеиваясь над мальчишками, вздыматься и нырять.

Ольга, закутанная в лёгкий плащ, встала на большой прибрежный валун, и к её ногам тут же поползла солёная морская пена.

— Не двигайся, — сказал Борис.

Он сделал несколько чёрно-белых снимков и несколько цветных.

— Ну как? — крикнула Ольга, оборачиваясь к нему. Море за её спиной, как и сто тысяч лет назад, катило валы.

— Отлично. Очень здорово получилось. Мне кажется, это самые лучшие из всех… здесь, конечно, нужен Пракситель. Хочешь посмотреть?

— Да ладно, потом. Пришлёшь мне по интернету.

Он стоял, сжимая в руках фотоаппарат, и смотрел на неё, щурясь от мелкого дождя.

— Как хочешь, — сказал он наконец.

Ольга влезла под зонт уже озябшая и раздражённая.

— Хочу домой. Что это за отдых? В комнате целый день сидеть? На что смотреть? Даже телевизора нет. Благодарю покорно. И на экскурсию не выберешься. Фу ты, господи! Лучше бы я никуда не ездила совсем.

Борис поднял камень, прицелился в буёк, но кидать не стал.

— Чего же поехала-то?

— А не знаю. Зря поехала. Я думала, мы с тобой встретимся, как тогда. и всё будет так же.

— Ну и что тебе не так?

— Ты мне не так. Море это не так. Всё мне не так.

— Да, заметно, — сказал он и опять прицелился в буёк.

— Ты в этот раз какой-то скучный. Погода плохая. Соседи — идиоты. Завтра уеду, если ничего не изменится.

— Что может измениться? Море? оно всегда гостеприимное. Только погода, — сказал Борис. — Но погода для тебя — меньшее из зол. Я-то не изменюсь, да и соседи вряд ли.

— Ну и очень плохо.

Борис сделал плавное движение рукой, как бы собираясь бросить камень, но не бросил. И потом ещё раз повторил это движение.

— Ну, кидай уже, что ли!

Он улыбнулся Ольге одним ртом.

— Ты стала ядовита, как медуза. И всё время чего-то требуешь. Развлекайте её, видите ли.

— Да, я — женщина, и меня нужно развлекать!

— Я ж тебя сколько раз вечером на дискотеку звал. Сама не хочешь.

— Смотреть на эти пьяные рожи?..

— Почему — пьяные рожи? Обычные отдыхающие люди.

— Благодарю покорно, — повторила Ольга.

— Можно поехать в аквапарк. А вообще, совсем не обязательно куда-то ездить. Комната в нашем распоряжении. Давай вернёмся туда и займёмся любимым делом, — сказал Борис, беря её за руку. — Я помню тебя совсем другой.

Ольга вырвала руку и отвернулась:

— Спасибо, что-то сегодня не хочется.

Борис взглянул на неё неторопливо, спокойно. Он уже знал всё, что будет дальше. Ничего не изменишь.

— Пойдём домой, — сказал он. — Пехтерев обещал сегодня прочитать новую главу.

— Опять слушать этот бред?

— Всё развлечение, — сказал Борис, вытаскивая зонтик из гальки. Ольга осталась сидеть, обняв руками колени.

— Ты не идёшь?

Она взглянула на него снизу вверх с какой-то жалобной весёлостью.

— Знаешь, я, наверное, замуж выхожу.

Борис медленно сложил зонт, убрал в сумку покрывало.

— Ты решила это только сейчас?

— Да.

— Хорошо.

— Что хорошо-то?

— А дело в том, что я тоже, наверное, женюсь.

— Не ври. Ты это только сейчас придумал. Даже не знаю зачем: или чтобы отомстить, или чтобы мне не было больно с тобой расставаться.

— Да тебе уже и не больно.

— Так ты врёшь насчет женитьбы?

— Женюсь, если она согласится.

— Что за женщина-то? — с ревнивым интересом спросила Ольга. — Красивая, молодая?

— Да просто женщина. Неважно. Я ведь у тебя не спрашиваю.

— А ты спроси, я отвечу.

— Зачем мне? Обойдусь.

Ольга резко встала и поморщилась от боли в отсиженных ногах.

— Ну вот и прекрасно. Всё выяснилось. Вечером я уезжаю. А сейчас пойдём слушать Пехтерева.

— Пойдём.

Они неторопливо двинулись с пляжа. Отошли шагов двадцать, когда Борис, что-то вспомнив, повернулся и, почти не глядя, бросил камень. Со звонким щелчком он отскочил от твёрдой пластмассовой поверхности буйка, и мальчишки восторженно завопили.

— Ишь ты, снайпер, — проворчала Ольга.

Пехтерев приехал на пару дней раньше.

Борис с чемоданом стоял в тени дома и ждал хозяйку, и тут из ванной вышел какой-то человек в длинных и широких семейных трусах.

— Василий Иванович Пехтерев. Самобытный русский писатель, член творческого союза, автор восьми книг прозы и трёх поэтических сборников! — представился он, пожимая руку Борису и испытующе глядя ему прямо в глаза своей полуседой бородкой. Он был невысок, толст, благостен на вид.

— Вот это да! — сказал Борис с неподдельным восхищением. Он даже забыл представиться в ответ. — Самобытный русский писатель. Где бы добыть ваши книжки?

— А я подарю, подарю! — радостно вскинулся Пехтерев и побежал к себе в комнату, подтягивая трусы.

Оказалось, он привез две пачки своих книг, чтобы раздаривать направо и налево. «Пусть народ знает Пехтерева! Его надо знать!»

Пока он бегал за книжками, Борис обнял Ольгу, возвращавшуюся с моря. День был солнечный, великолепный, морской. Ольга повязала на бедра легкое голубое парео и шла под широкополой соломенной шляпой, слегка усталая и разомлевшая от солнца. Её хотелось немедленно взять на руки, отнести в комнату и любить. Она отдавалась бы безропотно и бессильно, и это только ещё больше возбуждало бы его.

Он поцеловал Ольгу, взял её руку в свою.

— Ну, как ты?..

— Хорошо.

— Я скучал.

— Я тоже.

Он отступил на шаг, но руку её не выпустил.

— Ты ещё лучше, чем тогда.

Она улыбнулась.

— Ну и где твоя. наша комната? — поправился он.

— Там же, где и раньше.

— Отлично. Отлично.

Он смотрел на неё и не мог насмотреться. Два года прошло. Снова обнял. В это время появился Пехтерев с книжкой в руках. Обомлел в отдалении. Несколько секунд смотрел на Ольгу и Бориса, потом резко развернулся и ушёл.

Теперь он старался не здороваться с Борисом, прошмыгивал мимо него по утрам на пляж — грузный бородатый гном с полотенцем на плече — а если уж не было никакой возможности избежать встречи, то бурчал себе под нос что-то невнятное.

— Он за мной ухаживал два дня, — тихо сказала Ольга.

— Ну, понятно, — усмехнулся Борис. — Ты, конечно, позволяла ему это.

— Я же женщина.

Так Борис и остался в неведении относительно произведений Пехтерева.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы совсем. Василий Иванович установил традицию читать по вечерам вслух на кухне, когда отдыхающие собирались ужинать. Так что волей-неволей, главу за главой, они должны были внимать исполнению его новоизданного романа, который назывался «Ширь родины моей». За две недели писатель рассчитывал управиться. Посидев так пару вечеров, Борис решился на крайний шаг: хотя квартирная хозяйка и была недовольна, но ужинать он стал у себя в комнате.