«Журавлиный крик», 1959
Начиная с повести «Журавлиный крик» эмоциональная память Василя Быкова постоянно воспроизводила и анализировала впечатления и чувства, вызванные войной — с ее первого и до последнего дня. Эти чувства у него переросли в сознание предназначения и нравственного долга по отношению к своему поколению, поколению его родителей и, смело можно сказать, грядущим поколениям. Предназначение состояло в том, чтобы рассказать правду о событиях, происходивших в ту страшную войну. А свой долг Быков видел в том, чтобы не отдать войну в перемол пропагандистской машине, использовавшей все бывшее и не бывшее в своих интересах.
Победа лишь прибавила оборотов этой адской машине лжи.
О подобии фашистского и сталинского режимов вслух в СССР заговорили только в позднеперестроечные времена, когда на Западе эта мысль была уже давно не новой. Однако в Советском Союзе подобная литература была запрещена. Да даже если бы и не была запрещена (представим на секунду эту фантастическую возможность) — все равно к пониманию сталинского режима Быков шел собственным путем, через свой жизненный и писательский опыт.
Ранние «военные» повести Быкова — первые шаги на этом пути (нет, не зря все-таки власти с подозрением относились к «лейтенантской прозе»!). Пока режим еще «ни в чем не виноват» — виновата война, трагическое явление в жизни любого человека (кстати, мысль о трагедийности войны уже сама по себе источала запах крамолы — война для советского человека должна была являться не трагедией, а возможностью проявить героизм и преданность партии).
Макмиллин дает следующее краткое описание сюжета «Журавлиного крика», определяя жанр не как повесть, а как роман:
Действие его первого романа, «Журавлиный крик», происходит в 1941 году, в нем описывается несколько часов жизни изолированной горстки солдат, которым была дана невыполнимая задача охранять железнодорожный переезд, прикрывая отход значительной группы советских войск. В конце романа пятеро из шести погибают, но по ходу действия Быков по очереди характеризует каждого из них, показывая, как повлияла на их судьбу война в целом и заведомая обреченность в частности, а также их нравственное и физическое состояние[86].
Несмотря на то что «Журавлиный крик» не привлек к себе такого мгновенного внимания читателей, как следующие произведения Быкова (например, «Третья ракета», 1961), критики со временем всерьез занялись анализом этого короткого романа[87]. Буран, Дедков, Шагалов, Лазарев и многие другие литературоведы не раз возвращались к этому произведению в своих исследовательских работах, а Макмиллин тщательно проанализировал структуру, сюжет и поэтические средства «Журавлиного крика». Он заметил изолированный характер каждой из глав романа, способствовавший индивидуальному описанию персонажей. Добавим, что подобная авторская находка таким образом как бы предоставила каждому персонажу его собственную «жилплощадь») которую он обставил и убрал по собственному вкусу. Повествование в романе ведется от лица молодого новобранца-белоруса Василя Глечика — наивного на первый взгляд, недалекого и кроткого простачка. Однако в конце романа именно Глечику, оказавшемуся на самом деле мужественным и самостоятельно мыслящим человеком, Быков доверяет вынести нравственный приговор как войне, так и неправедному поведению товарища. В тяжелые минуты, оставшись один, Глечик вспоминает детство, мать, свою первую любовь. Эти воспоминания не столько примиряют его с постигшими его горестными обстоятельствами, сколько дают силы выстоять и не покориться им. Его родная природа, запахи и цвет которой всегда с ним, не дает чувствовать себя покинутым и одиноким и поддерживает в нем человечность. Сержант Карпенко, командир подразделения, старый воин, герой Первой мировой и опытный командир, при первом знакомстве отнесся к белорусу Глечику так же, как и к еврею Фишеру, ленинградскому искусствоведу, определив обоих в разряд «никчемных неумех». Старый, внешне грубоватый сержант, однако, осознал свою неправоту по отношению к обоим солдатам. В бою, оказавшемся для сержанта смертельным (а он-то мечтал еще в Первую мировую, что та война будет последней), и Глечик, и Фишер показали себя добросовестными, находчивыми и смелыми солдатами. Сержант Карпенко вначале сомневался и в солдатских качествах хулиганистого Свиста, но тот, несмотря на внешнюю распущенность, тоже оказался человеком долга. Макмиллин характеризует этот персонаж таким образом:
Яркий, но слабовольный Свист — интереснейший характер, чье необычное житье перед войной (рассказанное накануне боя) состояло из ряда мелких преступлений и жульничеств, закончившихся тюрьмой и лагерем. Бессмысленная смерть этого преобразованного боем смутьяна описана автором с ярким трагизмом и становится символом всякой индивидуальной смерти жертв невероятной войны[88].
Макмиллин также первым заметил, что у каждого персонажа романа есть ярко выраженный антагонист. И это действительно так, но контраст между персонажами вовсе не черно-белого цвета; скорее их антагонизм зиждется на разнице в воспитании, образовании, социальном происхождении, месте рождения и многом другом, что органично, но резко отличает людей друг от друга и часто мешает формированию между ними добрых отношений. Эти отношения тем не менее успевают измениться за те несколько часов, что группа солдат проводит вместе перед боем. Карпенко и Фишер — хороший пример такой антагонистичной пары в начале романа. Перед смертью каждый из них избавился от предубеждения по отношению к другому; более того, они оба прониклись глубоким внутренним уважением друг к другу, успев пожалеть о том, первом впечатлении и сопровождавшей его реакции. Однако «прямым» антагонизмом дело не ограничивается — практически все персонажи так или иначе противопоставлены друг другу. Возьмем, скажем, предателя Пшеничного, антагониста Свиста. Первый — сын кулака, сознательно пошедший на предательство, своей изменой противостоит всем участникам группы. «Москва не верила слезам» ни Пшеничного, ни Свиста, и система жестоко поступила с обоими. Однако Свист выбрал геройскую смерть, тогда как над Пшеничным судьба поиздевалась: он добровольно сдался немцам в плен, а те, не захотев с ним возиться, с насмешкой застрелили его. Макмиллин также отметил, что автор романа не показывает даже такого героя, как Пшеничный, с одной лишь отрицательной стороны:
Со всем своим типичным умением он показывает эгоизм и отчужденность Пшеничного не как результат его классового воспитания, а как следствие безобразного отношения к нему советской системы, изуродовавшей его на основании его происхождения. Интересно, однако, что в последних работах Быкова, которые продолжают исследовать истоки героизма и предательства, автор избегает касаться классовых отношений, возможно чувствуя, что даже то, что этот момент привносит в образ Пшеничного в «Журавлином крике», несколько тривиален (т. е. занижен) по отношению к тому, с чем его собственные работы находятся в постоянной полемике[89].
Наиболее отчетлив в романе «Журавлиный крик» антагонизм между Глечиком и Овсеевым, представителем советской «золотой молодежи». Василь Глечик, крестьянский сын, скромный, простой, но романтичный паренек, страстно тоскующий по матери, накануне битвы вспоминающий с ностальгией свое, как ему кажется, счастливейшее детство, — полная противоположность избалованному Овсееву, которому с раннего детства не хватало, как говорится, только «птичьего молока». Привыкший к полному комфорту, он искренне считал, что весь мир, так же как и его домашние, должен крутиться вокруг его персоны, и, следовательно, его жизнь важнее, чем любая другая. Когда они с Глечиком остались одни в траншее, Овсеев решает сбежать с позиции, а на увещевания Глечика не обращает внимания, словно тот — надоедливое и незначительное насекомое по сравнению с ним, Овсеевым. В конце Глечик остается единственным защитником отошедшего батальона.
