Уитлэм проглотил остатки кофе из своей чашки.

— Погоди, дружище, я отвезу тебя обратно через минутку, но сначала хочу кое-что тебе показать. Тебе понравится, пойдем.

Фальк попрощался с Сандрой, которая все еще всхлипывала, и последовал за Уитлэмом в уютный домашний офис. С другого конца коридора доносились звуки телевизора: там явно смотрели мультики. Обстановка в офисе была гораздо более мужской, чем в той части дома, которую он уже видел. Мебель тут стояла видавшая виды, но явно любимая хозяевами. От пола до потолка тянулись полки, на которых теснились книги — в основном посвященные спорту.

— Да у вас тут целая библиотека, — сказал Фальк, изучая содержимое полок. Все виды спорта, от крикета до рысистых бегов, все типы изданий от биографий до альманахов. — Вы явно большой любитель.

Уитлэм склонил голову в шутливом поклоне.

— Диссертация у меня была на тему современной истории, но, честно говоря, все мои исследования сосредоточились на истории спорта. Скачки, бокс, истоки договорных матчей и так далее. Все самое интересное. Но мне нравится думать, что я все еще знаю, как работать со старыми, пыльными рукописями.

Фальк улыбнулся.

— Должен признать, ваш образ плохо вяжется с пыльными старыми рукописями, — сказал он.

— Внешность обманчива! Я роюсь в архивах, что твой крот. Кстати говоря, — тут он вытащил из ящика письменного стола большой конверт и протянул Фальку. — Я подумал, тебе это может быть интересно.

Фальк открыл конверт и вынул оттуда ксерокопию группового снимка. Это была черно-белая фотография: юноши из крикетной сборной Кайверры 1948 года, облачившись в свою лучшую форму, выстроились перед камерой. Лица были чересчур мелкие, расплывчатые, выцветшие, и все же он сразу узнал знакомые черты — вот он, сидит в середине первого ряда. Его дед. Фальк почувствовал, как у него теплеет в груди, когда увидел в командном списке внизу, мелким шрифтом: капитан: Фальк, Дж.

— Это просто фантастика! Где ты это нашел?

— В библиотеке. Благодаря своим навыкам матерого архивариуса, — Уитлэм ухмыльнулся. — Я тут занимался понемногу расследованиями спортивной истории Кайверры. Чисто из личного интереса. И наткнулся на это. Подумал, тебе должно понравиться.

— Просто фантастика! Спасибо.

— Забирай. Это просто копия. Если хочешь, я как-нибудь покажу тебе, где можно найти оригинал. Там, наверное, должны быть еще фотографии примерно того же времени. Может, он где еще есть.

— Спасибо! Скотт, правда. Это просто потрясающая находка.

Уитлэм облокотился о стол. Достал из заднего кармана антифальковский флайер и смял его в комок. Бросил в корзину для бумаг. С легкостью попал.

— Ты уж прости насчет Сандры, — сказал он. — Ей и так приходилось тут нелегко. Идея сбежать из города к расслабленной деревенской жизни не сработала для нас обоих. А уж после этого кошмарного дела с Хэдлерами все стало только хуже. Мы-то думали, что уезжаем сюда от таких вот вещей. А такое ощущение, что попали из огня да в полымя.

— Но то, что случилось с Хэдлерами, — такая редкость, — сказал Фальк.

— Знаю, но… — Уитлэм бросил взгляд в сторону двери. Коридор был пуст. Он понизил голос.

— Она очень чувствительна к любого рода насилию. Между нами, на меня в Мельбурне как-то напали грабители, и кончилось это — ну, так себе.

Он опять глянул на дверь, но раз начав, явно почувствовал необходимость выговориться.

— Отмечали в пабе на Футскрее^[7] день рождения другана, ему сорок стукнуло, и вот я решил срезать по переулкам до станции — ну, как все делают. Но в этот раз там были эти четверо парней. Совсем еще дети, правда, но у них были ножи. Они перегородили дорогу мне и еще одному человеку — я его не знал, просто еще один доходяга, который решил срезать путь, — и вот мы влипли. Все как по учебнику — деньги, телефоны гоните, — но в какой-то момент все пошло не так.

— Они перепугались, сорвались. Меня избили, пинали ногами, трещины в ребрах, все дела. Но другой парень получил нож в живот, истек кровью прямо на асфальте. — Уитлэм сглотнул. — Мне пришлось оставить его там, чтобы позвать на помощь, потому что те уроды забрали мой телефон. К тому времени, как я вернулся, скорая уже приехала, но было уже слишком поздно. Врачи сказали, что он уже умер.

Уитлэм опустил глаза. В пальцах он крутил скрепку для бумаг. Потом потряс головой, будто стараясь прочистить мозги.

— В общем, сначала то, а потом еще и это. Так что можно понять, почему Сандра не особо счастлива. — Он слабо улыбнулся. — Но, наверное, такое сейчас можно сказать про любого в этом городе.

Фальк порылся в голове, пытаясь найти хоть одно исключение. У него не получилось.

Вернувшись в номер, Фальк встал у окна, глядя вниз, на главную городскую улицу, которая была абсолютно пуста. Уитлэм подбросил его до самого паба и дружески помахал на прощанье, на глазах у всех. Фальк посмотрел ему вслед, потом двинулся на другую сторону стоянки, взглянуть, так ли плохо обстояли дела с его машиной, как ему помнилось. Дела обстояли гораздо хуже. Выцарапанные в краске слова ярко отсвечивали в угасающем свете дня. Вдобавок кто-то сунул пачку все тех же флайеров под дворник на лобовое стекло.

Он незамеченным проскользнул вверх по лестнице и остаток вечера провел, лежа в постели и проглядывая остатки бумаг с фермы Хэдлеров. Глаза у него слезились. Было уже поздно, но нервы у него все еще были, как натянутые канаты бесконечного кофепития у Сандры Уитлэм. Снаружи, светя фарами, проехала машина. Самка опоссума размером с небольшую кошку пробежала по проводам; на спине у нее висел детеныш. Потом все опять замерло. Сельская тишь.

Вот к чему никак не могли привыкнуть выходцы из больших городов, вроде Уитлэмов, подумал Фальк. Тишина. Ему понятно было их стремление к идиллической сельской жизни. Эта идея владела многими умами. В середине многочасовой пробки, в лишенной собственного сада квартире она могла показаться исключительно привлекательной. У всех у них в голове возникали одни и те же образы — вот они дышат свежим чистым воздухом, вот здороваются с соседями. Вот дети питаются овощами со своего огорода и начинают ценить простой сельский труд. Но вот они переехали, и грузовая фура скрылась за горизонтом. Они оглядываются и видят кругом только оглушающий простор чистого поля. Пространство — вот что доставало их в первую очередь. Его было слишком много. Его было столько, что в нем можно было утонуть. Когда ты глядишь в окно и вдруг понимаешь, что между тобой и горизонтом нет ни единой живой души, это может быть странным и пугающим переживанием.

А вскоре до них доходит, что овощи здесь растут совсем не так охотно, как укроп на подоконнике в их городской квартире. Что каждый зеленый росток приходится чуть не силой вытягивать из нещедрой земли, а соседи чересчур заняты, проделывая то же самое в промышленных масштабах, и им не до радостных приветствий. Нет никаких ежедневных поездок по пробкам на работу, но ездить вообще особо и некуда.

Фальк не винил Уитлэмов. Всегда одно и то же. Он такого навидался, еще когда был ребенком. Вновь прибывшие глядели кругом себя, видели всю эту пустоту, все эти чертовы просторы, эту неприветливую землю, и на их лицах всегда было написано одно и то же: Мы и не думали, что оно будет так.

Он отвернулся от окна, вспомнив детские рисунки в школе, — суровость здешней жизни проникла даже в них. Грустные рожицы и бурые пейзажи. Рисунки Билли Хэдлера были не такими печальными, подумал Фальк. Они несколько раз попадались ему на глаза, когда он был в доме Хэдлеров, — яркие цвета, жесткая от краски бумага. Самолетики, из которых выглядывают улыбающиеся люди. Множество вариаций на тему машинок. По крайней мере Билли не грустил, как многие другие ребята, подумал Фальк. И чуть не рассмеялся от абсурдности этой мысли. Билли был мертв, но, по крайней мере, ему не было грустно. Почти до самого конца. В конце, наверное, ему было очень, очень страшно.