Жак пожал плечами:

— Да, но Чири без тебя прекрасно управлялась.

— Как и прежде, если я правильно помню.

Я выжал в бокал маленькую дольку лайма и заглотил напиток одним махом.

— Значит, ты зашел сюда так поздно выпить пивка на халяву? Или как?

Жак слабо улыбнулся мне.

— Я кое о чем хотел тебя спросить, — сказал он.

— Я понял.

Я покачал пустым стаканом. Чири лишь брови подняла — ей казалось, что я и так уже изрядно выпил, и таким образом она давала мне это понять.

Но я был не склонен реагировать на ее осуждающие взгляды. Чири обычно не вмешивалась в чужие дела, считая, что у каждого психа своя программа. Я снова подал знак, на сей раз жестче, и она, кивнув наконец, смешала еще «Белой смерти». Она прошла в мой конец бара, со стуком поставила стакан передо мной и ушла прочь, не говоря ни слова. Я не понимал, что ее так разволновало.

Жак медленно потягивал свое пиво, затем поставил стакан в самую середину подноса.

— Марид, — сказал он, уставившись на миленькую сексобменку Лили; которая устало дотанцовывала на сцене, — не поможешь ли ты Фуаду?

Что я могу сказать о Фуаде? На Улице он известен как аль-Манхус, что значит «вечный лопух» или что-то вроде этого. Фуад — высокий тощий парень с гривой грязных волос, зачесанных валиком. В детстве он, наверное, перенес кучу дегенеративных заболеваний, поскольку его руки тоненькие и хрупкие, словно сухие жердинки, с огромными распухшими суставами. У него, как я знал, всегда добрые намерения, но вид жалкий, щенячий. Он так отчаянно хочет быть любимым и так старается угодить, что иногда просто достает окружающих. Некоторые из клубных танцовщиц используют его в качестве посыльного — гоняют за едой или по поручениям, за что никогда ему не платят и даже не благодарят. Когда я о нем думал, а такое бывало не часто, мне было его немного жаль.

— Фуад не слишком-то умен, — сказал я. — Он до сих пор так и не может понять, что эти шлюхи, в которых он постоянно втюривается, обчистят его как липку при первой же возможности.

Жак кивнул:

— Я говорю не о его способностях. Я хочу спросить: ты помог бы ему, если бы дело касалось денег?

— Ну, он, конечно, зануда… Однако не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь сделал что-нибудь такое, что повредило бы другим. Не думаю, чтобы у него хватило на это пронырливости. Да, думаю, я бы ему помог. Поживем — увидим. Жак глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Хорошо, слушай, — сказал он. — Он хочет, чтобы я сделал ему большое одолжение. Скажи, что ты об этом думаешь.

— Время, Марид, — сказала с того конца бара Чири.

Я посмотрел на часы. Было уже половина третьего. В баре кроме нас было еще только двое посетителей, и они сидели тут уже почти час. За это время больше никто не пришел, только Жак. Мы не планировали других дел на вечер.

— Ладно, — сказал я танцовщицам, — дамы могут одеться.

— Bay! — воскликнула Пуалани.

Она и еще четверо танцовщиц побежали в раздевалку — надевать уличную одежду. Чири занялась подсчетами. Двое посетителей, которые только мгновение назад были поглощены бессмысленным разговором с Кэнди и Винди, растерянно уставились друг на друга.

Я встал и погасил верхний свет, затем снова сел рядом с Жаком. Мне всегда казалось, что на свете нет более одинокого места, чем будайинский бар в момент закрытия.

— Чего на сей раз хочет от тебя Фуад? — устало сказал я.

— Это долгая история, — ответил Жак.

— Ужасно. Почему ты не пришел восемь часов назад, когда я был более склонен выслушивать долгие истории?

— Только послушай. Сегодня днем Фуад пришел ко мне, и вид у него был плачевный. Ты понимаешь, что я имею в виду. Можно было подумать, что намечается конец света, а он только что обнаружил, что его на это событие не пригласили. Короче, я перекусывал в «Утешении» с Полу-Хаджем и Махмудом. Явился Фуад, приволок с собой стул и сел. И к тому же стал жрать из моей тарелки.

— Ну да, это на него похоже, — сказал я. Я взмолился к Аллаху, чтобы Жак добрался до сути дела быстрее, чем Фуад.

— Я дал ему по рукам и сказал, чтобы он валил отсюда, поскольку у нас важный разговор. На самом деле ничего серьезного не было, просто я не хотел с ним возиться. Тогда он сказал, что ему нужна помощь, чтобы вернуть свои деньги. Саид спросил его: «Что, Фуад, опять одна из этих тружениц тебя обчистила?» Но Фуад сказал — нет, совсем не то. Тут он достает официальную с виду бумажку и отдает ее Саиду, который глядит на нее и передает мне, а я смотрю и отдаю Махмуду. «Что это такое?» — говорит Махмуд. «Это чек на двадцать четыре сотни киамов», — отвечает Фуад — «Как ты его добыл?» — спрашиваю я. «Долгая история», — отвечает он.

Я закрыл глаза и приложил ледяной стакан к своей гудящей голове. Я мог бы вставить блокировщик боли, но он остался в коробочке на столе в моих апартаментах.

— Жак, — тихо и угрожающе спросил я, — ты сказал, что это долгая история, а теперь Фуад говорит, что это долгая история. Я не хочу выслушивать долгие истории. Ладно? Не мог бы ты просто пробежаться по главным моментам?

— Конечно, Марид, не беспокойся. Он сказал, что копил эти деньги несколько месяцев, чтобы купить подержанный электрофургон у какого-то типа в Расмийе. Он сказал, что жить в фургоне ему будет дешевле, чем снимать квартиру, и что у него были планы отправиться в Триполи повидаться со своими.

— Фуад оттуда родом? Я этого не знал.

Жак пожал плечами.

— Короче, он сказал, что этот тип из Расмийи назначил ему цену за фургон в двадцать четыре тысячи киамов. Фуад клялся, что он в прекрасном состоянии, и его только нужно кое-где подвинтить, и что он взял все свои деньги и выписал банковский чек на имя этого типа. А днем, когда он прошел пешком весь путь от Будайина до Расмийи, оказалось, что тот уже продал фургон кому-то другому, после того как пообещал придержать его для Фуада. Я покачал головой:

— Фуад есть Фуад. Что за безнадежный сукин сын!

— Итак, он протопал всю дорогу назад, вошел в восточные ворота, нашел нас в кафе «Солас» и рассказал нам о своем горе. Махмуд просто рассмеялся ему в лицо, а у Саида торчал Рекс, его трахательный модик для голубых, так что ему было не до Фуада. Но мне его даже жалко стало.

— Ох, — сказал я. Я забеспокоился, услышав о том, что Жак кого-то пожалел. Если бы это было правдой, то небеса разверзлись бы или еще что-нибудь такое случилось. Однако небеса вроде бы были в порядке.

Жак беспокойно завертелся на табурете.

— Ну, похоже, Фуад никогда не имел своего банковского счета. Он держал деньги в старой коробке из-под сигар или где-то еще. Потому ему и пришлось выписывать банковский чек. Вот он и остался теперь с банковским чеком на чужое имя и никак не может вернуть свои двадцать четыре сотни киамов.

— Ага, — сказал я. Я начал понимать, в чем сложность дела.

— Он хочет, чтобы я оплатил ему чек, — сказал Жак.

— Так оплати.

— Не знаю, — сказал Жак. — Слишком большая сумма.

— Тогда не плати.

— Да, но…

Я раздраженно посмотрел на него:

— Ладно, Жак, какого черта ты от меня хочешь?

Несколько мгновений он смотрел в свой пустой стакан. Я никогда не видел его в таком замешательстве. За многие годы он не раз со злобной радостью напоминал мне, что я наполовину француз, наполовину бербер, в то время как он превосходит меня на целого европейского деда. Наверное, ему пришлось изрядно побороться с собой, прежде чем прийти просить у меня совета.

— Магрибинец, — сказал он, — за последнее время ты приобрел репутацию человека, который умеет улаживать дела. То есть решать проблемы и все такое.

Да уж конечно. С тех пор как я стал невольным мстителем у Фридландер-Бея, мне приходилось разбираться прямо и жестоко со всякого рода плохими парнями. Я представлял себе, как они перешептываются: «Берегись Марида — теперь он может всем нам кости переломать».

Я начал становиться в Будайине силой, с которой нельзя не считаться. И не только в Будайине — в остальной части города тоже. Временами у меня бывали дурные предчувствия на этот счет. Как бы ни интересовали меня задачи, которые ставил передо мной Папа, частенько бывало, что мне хотелось спокойно управлять своим маленьким клубом, несмотря на всю привлекательность той силы, которой я теперь обладал.