Мы прошли по пустому полю ярдов тридцать, не пытаясь оказать сопротивления. И тем не менее аль-Бишах подошел сзади и двинул меня по затылку прикладом винтовки. Я упал на колени, в глазах заплясали цветные точки. Голова раскалывалась от боли. Меня чуть не вырвало.

Рядом я услышал протяжный стон и, обернувшись, увидел Фридландер-Бея, беспомощно распростертого возле меня на земле. То, что жирный коп ударил Папу, разозлило меня больше всего. Я шатаясь поднялся на ноги и помог Папе встать. Его лицо посерело, взгляд был невидящим. Хорошо, если у него нет сотрясения мозга. Я медленно повел старика к открытому люку вертолета.

Аль-Бишах смотрел, как мы поднимаемся на борт. Я не обернулся в его сторону, но за ревом вертолетных моторов услышал, как он прокричал:

— Еще раз покажетесь в Наджране, и вы — трупы!

Я показал на него пальцем.

— Радуйся, пока можешь, гнида! — крикнул я. — Недолго осталось!

Он только ухмыльнулся в ответ. Второй пилот вертолета захлопнул люк, и я попытался поудобнее устроиться на жесткой пластиковой скамье рядом с Фридландер-Беем.

Я сунул руку под кафию и осторожно ощупал затылок. Когда я вынул руку, на пальцах была кровь. Я повернулся к Папе и с радостью увидел, что лицо его снова обрело краски.

— Ты в порядке, о шейх? — спросил я.

— Хвала Аллаху, — ответил он, слегка поморщившись.

Больше мы ничего не сказали, поскольку наши слова потонули в реве вертолетных двигателей. Я сидел и ждал, что случится дальше. Сержанта аль-Бишаха я поставил в списке вторым после лейтенанта Хаджара.

Вертолет сделал круг над летным полем и устремился к какой-то таинственной цели. Долгое время мы летели прямо, ни на дюйм не отклоняясь от курса. Я сидел, охватив руками голову, мучительно пульсирующая боль в затылке отсчитывала секунды. Потом я вспомнил, что у меня есть набор нейтральных программ. Я вынул их, снял кафию и вставил модик, блокирующий боль. И сразу почувствовал себя в сто раз лучше, к тому же я сумел обойтись без химии и болеутоляющих препаратов. Однако долго я этим пользоваться не смогу, иначе это тяжело отразится на моей центральной нервной системе.

Я ничем не мог помочь Папе. Он молча страдал, пока я лежал, прижимаясь лицом к пластиковому окошечку в двери люка. Долгое время я не видел внизу ни огонька, ни города, ни деревни, ни даже одинокого дома. Я решил, что мы летим над водой.

Когда солнце начало подниматься впереди и справа по борту, я понял, что ошибался. Все это время мы летели на северо-восток. Согласно моей мысленной карте это означало, что мы направляемся в самое сердце Аравии. Я и не представлял, как мало населена эта часть мира.

Я решил убрать блокирующий боль чип через полчаса после того, как его вставил. Я выдернул его, ожидая, что меня вновь охватит волна боли, но был приятно удивлен. Теперь это была обычная, вполне переносимая головная боль. Я снова надел кафию. Затем встал с пластиковой скамьи и пошел к кабине пилота.

— Доброе утро, — сказал я первому и второму.

Второй пилот повернулся и посмотрел на меня.

Он долго рассматривал мое княжеское одеяние, однако удержался от вопросов.

— Сядь на место, — сказал он. — Не дергай нас, пока мы пытаемся управлять этой хреновиной.

Я пожал плечами.

— Будто мы не могли весь путь пройти на автопилоте. Вы вообще-то умеете водить?

Второму пилоту это не понравилось.

— Иди на место, — сказал он, — или я прикую тебя к скамье.

— Да я не хотел причинить вам беспокойства, — сказал я. — Никто ничего нам не сказал. Разве у нас нет права узнать, куда мы направляемся?

Второй пилот отвернулся.

— Слушай, — сказал он, — вы со стариканом убили какого-то несчастного сукиного сына. И теперь у вас больше нет никаких прав.

— Какой ужас, — пробормотал я и пошел назад к скамье.

Папа посмотрел на меня. Я лишь покачал головой. Он был небрит, лицо его прочертили дорожки грязи, он потерял свою феску, когда аль-Бишах ударил его по затылку. В полете он, однако, пришел в себя и был почти таким, как прежде. У меня было предчувствие, что нам обоим вскоре понадобится вся наша сообразительность.

Пятнадцатью минутами позже я почувствовал, что вертолет снижается. Посмотрел в окошечко и увидел, что мы уже не движемся вперед, а висим над красновато-бурыми барханами, что тянутся во все стороны до самого горизонта. Вертолет протяжно зажужжал, над люком загорелся Зеленый свет. Папа коснулся моей руки, но я не мог объяснить ему, что происходит.

Второй пилот отстегнул ремень безопасности и выбрался из кресла. Осторожно прошел через грузовое отделение к нашей скамье.

— Прилетели, — сказал он.

Что значит «прилетели»? Тут один песок. Ни деревца, ни даже кустика!

Второму пилоту было на это наплевать.

— Я знаю лишь то, что мы должны выкинуть вас здесь, в землях Байт Табити.

— Что такое Байт Табити?

Второй пилот хитро ухмыльнулся.

— Это племя бадави, — сказал он. — Остальные племена зовут их леопардами пустыни.

«Да, ты прав», — подумал я.

— И что сделают с нами эти Байт Табити?

— Ну, не думаю, что они примут вас как давно потерянных братьев. Советую установить с ними добрые отношения.

Мне все это не нравилось, но что я мог поделать?

— Значит, вы просто собираетесь посадить вертолет и выбросить нас в пустыне?

— Нет, — покачал головой второй пилот. — Мы не будем садиться. У вертолета нет песчаных фильтров. — Он потянул рычаг и открыл люк.

— Но мы же в двадцати футах над землей! — вскричал я.

— Ну, это можно исправить, — сказал второй пилот.

Он поднял ногу и выпихнул меня наружу. Я упал на теплый песок, пытаясь сгруппироваться в момент удара. К счастью, я не переломал себе ног. Вертолет поднимал сильный ветер, бросая песок мне в лицо. Я едва мог дышать. Я попытался использовать кафию по назначению — чтобы прикрыть ею нос и рот от искусственной песчаной бури. Прежде чем я успел обернуться, я увидел, как пилот выталкивает из люка Фридландер-Бея. Я сделал все, что мог, чтобы смягчить Папе падение. Он тоже ушибся не слишком сильно.

— Это убийство! — крикнул я, перекрывая шум вертолета. — Мы здесь не выживем!

Пилот развел руками.

— Байт Табити на подходе. Можете полежать здесь до их появления.

Он сбросил нам пару больших фляг. Затем захлопнул крышку люка. Мгновением позже вертолет сделал круг по восходящей и полетел назад.

Мы с Папой остались в одиночестве посреди Аравийской пустыни. Я поднял фляги и встряхнул их. Они обнадеживающе булькнули. Интересно, на сколько дней нам этого хватит? Я подошел к Фридландер-Бею. Он сидел под горячим утренним солнцем и потирал плечо.

— Я могу идти, племянник мой, — сказал он, предвосхищая мой вопрос.

— Думаю, тогда нам следует идти, о шейх, — сказал я. У меня не было ни малейшего понятия насчет того, что делать дальше. Я не знал, где мы и куда нам направиться.

— Давай сначала помолимся Аллаху, чтобы он указал нам путь, — сказал он.

Почему бы и нет? Папа решил, что мы сейчас в чрезвычайной ситуации, потому нам не следует тратить нашу драгоценную воду для омовения перед молитвой. В такой ситуации разрешено использовать чистый песок. А его было в избытке. Он снял свои башмаки, я — сандалии, и мы были готовы приблизиться к Аллаху, как предписывает благородный Коран.

Он определил направление по восходящему солнцу и повернулся лицом к Мекке. Я расположился с ним рядом, и мы повторили привычные стихи молитвы. Когда мы закончили, Папа вдобавок прочел стих из второй суры Корана, включающий строки: «И на того, кто нападает на вас, нападайте так же, как он».

— Хвала Аллаху, владыке миров! — прошептал я.

— Велик Аллах! — ответил Папа.

Теперь пришло время подумать, как нам выжить.

— Думаю, нам нужно как следует все обмозговать.

— Размышления — не для пустыни, — сказал Папа. — Мы не сможем надумать себе ни еды, ни воды, ни защиты.

— Вода у нас есть, — сказал я, протягивая ему одну из фляг.