— Вы — пациент этой больницы, — сказала медсестра не то спрашивая, не то утверждая. Она была: не умнее лифта.

— Палата 1540, — честно сказал я.

— А это двадцатый этаж. Что вы здесь делаете?

— Хочу навестить Фридлендер Бея.

— Минутку. — Она нахмурилась и сверилась с экраном компьютера. Ясное дело — такой проходимец, как я, не числился в списке ее фаворитов.

— Ваше имя?

— Марид Одран.

— Вот, нашла. — Она взглянула на меня. Ну теперь-то, когда меня опознали, она же должна была проявить ко мне хоть толику уважения! Ничуть не бывало. — Заин, проводи мистера Одрана в палату номер один, — велела она охраннику.

Заин кивнул.

— Сюда, сэр! — указал он.

Я последовал за охранником по паркету коридора, свернул направо за угол и остановился у дверей квартиры номер один.

Я не удивился, увидев там стоявшего на страже одного из Камней.

— Хабиб? — спросил я, надеясь, что хоть один мускул дрогнет на его лице. Я проскользнул мимо него, опасаясь, как бы он ненароком не ухватил меня своей могучей дланью, однако, похоже, все двери передо мной были раскрыты. Наверное, сейчас Говорящие Камни видели во мне заместителя Фридлендер Бея.

Шторы в квартире были задернуты, свет — выключен. Повсюду благоухали цветы в вазах и изысканных горшках. В воздухе стоял одуряющий сладкий запах. Если бы это были мои апартаменты, я бы непременно попросил сестру отнести часть цветов другим больным.

Папочка неподвижно лежал в кровати. Выглядел он скверно. Я знал, что ожоги у него были те же, что и у меня: лицо и руки покрывала такая же белая мазь. Волосы Фридлендер Бея были аккуратно причесаны, однако, судя по щетине, его не брили несколько дней, очевидно, из-за ожогов на лице. Он дремал с полуоткрытыми глазами. Соннеин одолел его: видно, ему приходилось терпеть побольше моего.

Бросив взгляд в приоткрытую дверь соседней комнаты, я заметил Юсефа, дворецкого Папочки, и его камердинера Тарика. Они перебрасывались в карты за столом. Заметив меня, они было встали, но я приветливо махнул им рукой, поощряя продолжать игру. Я сел на стул возле Папочки.

— Как твое самочувствие, о шейх? — спросил я. Фридлендер Бей открыл глаза, и я понял, что он борется с дремотой.

— Обо мне тут хорошо заботятся, мой племянник, простонал он.

В его словах не содержалось ответа на мой вопрос, но я не стал повторяться.

— Ежечасно я молюсь о твоем выздоровлении. Он сделал попытку улыбнуться.

— Хорошо, что молишься, — с трудом переводя дыхание, отвечал он. — Ведь ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня.

Я развел руками:

— Я только выполнял свой долг.

— И пострадал из-за меня.

— Это пустяки. Главное — что ты жив.

— Я в неоплатном долгу перед тобой, — устало проговорил Фридлендер Бей.

Я покачал головой:

— Я выполнял волю Аллаха и был лишь орудием в Его руках.

Папочка нахмурился. Видимо, несмотря на уколы соннеина, он испытывал неприятные ощущения.

— Как только я встану на ноги и мы вернемся домой, ты позволишь мне вознаградить тебя должным образом.

Ну нет, подумал я, не хватало мне еще одного Папочкиного подарочка!

— А сейчас, — спросил я, — не потребуется ли тебе моя помощь?

— Скажи мне, как начался пожар?

— Грубая работа, о шейх! — возмущенно воскликнул я. — Сразу же после того, как нас увезли, Кмузу нашел спички и обгоревшие тряпки, пропитанные горючей жидкостью.

Папочкино лицо стало мрачным, в глазах засветилось пламя.

— Этого я и боялся. Какие у вас есть еще улики? Кого ты подозреваешь, племянник?

— Пока никого, но как только выйду из больницы, займусь этим.

Казалось, Папочка остался доволен моим ответом.

— Ты должен пообещать мне, — сказал он.

— Что, о шейх?

— Когда узнаешь, кто совершил поджог, ты убьешь его. Пусть знают: нас не напугаешь.

Я заранее знал, что Папочка попросит об этом. Скоро мне придется заводить тетрадь, чтобы записывать имена и адреса тех, кого я должен убить по его просьбе.

— Да, — пообещал я, — он умрет.

Я вовсе не обещал, что убью сукиного сына собственноручно. Скорее я имел в виду, что все мы смертны. Может быть, я препоручу это дело Говорящим Камням. Они напоминали ручных леопардов. Время от времени их надо было спускать с привязи — поохотиться.

— Хорошо, — согласился Фридлендер Бей, закрывая глаза.

— Я хотел бы обсудить еще два вопроса, о шейх, — нерешительно заговорил я.

Он снова открыл глаза. Сейчас Фридлендер Бей как никогда походил на умирающего.

— Прости меня; племянник, что-то я неважно себя чувствую. Еще до пожара мне было скверно. А сейчас стало еще хуже.

— Здешние доктора разобрались, в чем дело?

— Они ничего не смыслят. Назначают все новые и новые анализы. Я страдаю от их невежества и неуважительного отношения.

— Доверься им, о шейх, — посоветовал я. — Меня здесь лечат совсем неплохо.

— Да, но ты же не дряхлый старик, который тщетно цепляется за жизнь. Каждая из их варварских процедур отнимает у меня год жизни.

Я улыбнулся:

— Ты преувеличиваешь, о шейх. Они должны найти причину твоего недомогания и устранить ее. К тебе вернутся прежние силы.

Палочка нетерпеливо махнул рукой, показывая, что не хочет продолжать разговор на эту тему.

— И что же ты хотел спросить у меня?

Я медлил, думая, как бы поделикатнее задать ему два весьма щекотливых вопроса.

— Первая просьба касается моего слуги Кмузу, — сказал я. — Ты утверждаешь, что я спас тебя из огня, но Кмузу точно так же спас меня. Я обещал ему, что попрошу у тебя награды за это.

— Конечно, сынок. Он заслужил ее.

— Я тут додумал… не подаришь ли ты ему свободу?

Папочка молча осмотрел меня. Лицо его не выражало никаких эмоций.

— Нет, — медленно проговорил он, — еще не время. Я придумаю для него какую-нибудь другую заслуженную награду.

— Но…

Тут Фридлендер Бей жестом прервал меня. Даже болезнь не сломила его воли, и я не осмелился настаивать.

— Конечно, о шейх, — смиренно произнес я. — А вторая просьба касается вдовы и детей Иржи Шакнахая, офицера полиции, с которым мне довелось работать. У его семьи сейчас серьезные финансовые затруднения, и мне хотелось бы сделать для них что-нибудь большее, чем просто предложить денег. Я прошу твоего разрешения пожить им в нашем доме, хотя бы некоторое время.

Папочка ясно давал мне понять, что разговор окончен.

— Мой милый мальчик, — еле слышно прошептал он, — пусть будет так, как ты хочешь. Это хорошее решение. Я поклонился.

— Больше не смею беспокоить тебя. Пусть Аллах дарует тебе мир и благополучие.

— Я буду скучать без тебя, сынок.

Я встал и заглянул в другую комнату. Юсеф и Тарик, казалось, целиком ушли в карточную игру, но я был уверен, что они не пропустили ни единого слова из нашего разговора. Когда я был у дверей, Папочка уже вовсю храпел. Я постарался прикрыть за собой дверь как можно тише.

Лифт доставил меня на мой этаж, и я снова улегся в постель. С удовлетворением отметив, что завтрак из печени уже унесен, я снова включил телевизор, но тут в палату вошел доктор Йеникнани — в прошлом ассистент нейрохирурга, проводившего операцию на моем мозге. Доктор Йеникнани был смуглым, свирепого вида турком, изучавшим философию и суфийский мистицизм. Мы подружились с ним в период моего первого пребывания здесь, и я был рад видеть его снова. Взглядом отключив телевизор, я обернулся к доктору.

— Как себя чувствуете, мистер Одран? — спросил доктор Йеникнани.

Он подошел к моей постели и улыбнулся. Его зубы едва ли можно было назвать белыми даже на фоне смуглого лица и пышных черных усов.

— Можно присесть?

— Будьте как дома, — пригласил я. — Итак, вы пришли сообщить мне, что мои мозги окончательно испеклись на пожаре, или же это просто дружеский визит?

— У вас там особенно нечему испекаться, — оптимистически начал доктор Йеникнани. — Нет, я просто хотел поинтересоваться, как вы себя чувствуете и не смогу ли я быть вам чем-нибудь полезен?