Когда церемония похорон закончилась и все разошлись, я решил остаться. Полицейское управление выделило сумму на скромные поминки, устраиваемые в здании участка, у Индихар не было денег даже на это. Индихар скорбела о муже, но еще больше страдала от того, что ее бедность стала известна всем друзьям и знакомым. Для многих мусульман недостойные похороны близких — беда не меньшая, чем сама смерть.

Я не пошел на поминки в участке, и в смятенных чувствах остался рядом со свежей могилой Иржи. Я помолился и процитировал несколько мест из Корана.

— Я обещаю тебе, Иржи, — прошептал я, — что Яварски от меня не уйдет.

Я не питал иллюзий насчет того, что расплата с Яварски успокоит душу Шакнахая или облегчит горе и лишения Индихар с детьми: малышом Иржи, Хакимом и Захрой. Просто я не знал, что еще сказать. Я обвинял себя за тогдашнюю свою медлительность и молился, чтобы никогда больше мне не пришлось стать причиной чужих страданий.

По дороге в участок я продолжал размышлять о похоронах Шакнахая, когда услышал отдаленные раскаты грома. Это удивило меня — грозы редко собираются над нашим городом. Я посмотрел на небо сквозь лобовое стекло, но не увидел ни тучки. По спине у меня поползли мурашки: я подумал, что гром — небесное знамение. Впервые после гибели Шакнахая я ощутил горе в полную силу.

Я начал осознавать, что месть ничего не даст мне. Поимка Яварски и торжество закона не поднимет Шакнахая из гроба и не разрешит для меня загадку, в которой каким-то образом связаны имена Яварски, Реда Абу Адиля, Фридлендер Бея и лейтенанта Хайяра. На меня внезапно снизошло озарение: я понял, что пора мне перестать думать об этой загадке как об одной проблеме с одним простым решением. Наверняка никто из действующих лиц этого спектакля не знает замысла целиком. Я должен преследовать их по отдельности, а затем свести все нити воедино, надеясь в итоге выйти на что-нибудь противозаконное. Если подозрения Шакнахая не оправдаются и окажется, что я занимался ерундой, мне грозит кое-что похуже, чем позор. Мне грозит гибель.

Я поставил машину в гараж и поднялся в свой бокс на третьем этаже полицейского участка. Хайяр редко выходил из своего стеклянного кабинета, и я не думал, что ему удастся меня поймать. Поймать! Черт возьми, я ведь собирался работать!

С тех пор как я последний раз серьезно работал за компьютером, прошло недели две. Я сел за стол и вставил в дисковод кобальтовую дискету.

— Новый файл, — сказал я.

— Название файла, — подсказал механический голос компьютера.

— «Дело Феникса», — четко произнес я. Информации у меня было немного. Сначала выписал имена из тетради Шакнахая и посмотрел на экран. Не пришло ли время вплотную заняться делом Шакнахая?

Все компьютеры в здании были связаны с центральной базой данных полиции. Проблема заключалась в том, что Хайяр не доверял мне, и я имел доступ к информации самого низкого уровня секретности. Используя свой шифр, я мог получить лишь те данные, какие выдавались любому штатскому, обратившемуся в бюро информации. Правда, за несколько месяцев работы в участке я понемногу разузнал все кодовые слова от вышестоящих сотрудников. Остальные, не имеющие доступа к секретной информации, так или иначе получали ее нелегальным способом. Выбора у них не было — иначе они просто не смогли бы работать.

— Поиск! — сказал я.

— Вхожу в информационный массив, — пробормотал аннамезский компьютер с забавным американским акцентом.

— Бухатта, — Исхак Абдул-Хади Бухатта был записан первым в тетради Шакнахая, — жертва, убийца которой еще не обнаружен.

— Шифр, — потребовал компьютер.

В справочнике у меня был спрятан листок бумаги с кодовыми словами. К тому же шифр самого высокого уровня секретности я держал в памяти. Он представлял собой смесь алфавитно-цифрового и стандартного арабского шифра для информационных символов. Я нажал нужные клавиши.

— Принято, — ответил компьютер. — Поиск задан.

Через тридцать секунд на моем мониторе появилось все дело Бухатты. Я пробежал его биографию и обстоятельства смерти: он был убит выстрелом в упор из статического ружья точно так же, как и Бланка. Я поинтересовался, куда отвезли тело, и в конце файла нашел необходимую информацию в рубрике «Заключение медэкспертизы». Вскрытия не было, тело Бухатты отправили в больницу Абу Эмир на площади Аль-Ислам.

— Новый поиск? — спросила машина.

— Нет, — ответил я. — Ввод информации.

— База данных?

— Больница Абу Эмир. Компьютер на мгновение замешкался.

— Настоящий шифр действителен, — решил он наконец. После долгой паузы появились данные.

Когда я увидел оглавление больничного файла, я заказал поиск файла Бухатты. Скоро я нашел то, что искал. Точное совпадение с записями Шакнахая. Сердце Бухатты и его легкие были удалены почти немедленно после смерти и пересажены с последующим вживлением в тело Элво Чами. Я полагал, что информация Шакнахая так же точна и в отношении прочих жертв неразгаданных убийств. Через несколько секунд я увидел список из пяти имен, начиная с Чами, Али Масуд и кончая Чами, Зайд.

— Ваш выбор, — спросил компьютер.

— Чами Элва.

Когда файл развернулся на экране, я внимательно изучил его. Чами был средний, абсолютно незапоминающийся человек, не богач и не бедняк. Женат. Семеро детей: пять сыновей и две дочери. Проживал в довольно зажиточном районе на северо-востоке Будайена. Медицинские записи ничего не могли поведать о его разногласиях с законом, но в многочисленных анкетах и справках содержался весьма важный факт: Элво Чами владел небольшим магазинчиком в Будайене, на Одиннадцатой улице, что находится севернее Улицы. Я хорошо знал этот магазинчик. Чами продавал дешевые восточные ковры в одной части магазина, а другую сдавал пожилой чете пакистанцев, торговавших медными украшениями для туристов. Самым интересным было то, что здание магазинчика принадлежало Фридлендер Бею. Чами, скорее всего, служил у него привратником: на втором этаже находился игорный дом, в котором делались крупные ставки.

Следующим номером я разыскал Бланку Матаро, транссексуалку, чей труп обнаружили мы с Шакнахаем. Ее тело было увезено в другую больницу, где произвели трансплантацию почек и печени для тяжело больной женщины, с которой Бланка никогда не встречалась. В этом тоже на первый взгляд не было ничего необычного — многие завещали свои органы в случае внезапной смерчи, — если не одно обстоятельство: реципиентка, видимо, по странному совпадению оказалась племянницей Умара Абдул-Кави.

Полтора часа я читал досье других лиц из списка Шакнахая. Кроме Чами, двое убитых — Бланка и Андреа Свобик — были так или иначе связаны с Папочкой. Зато я смог доказать, к своему удовольствию, что остальные четверо явно имели отношение к Реда Абу Адилю. Я готов был биться об заклад на крупную сумму, что все упомянутые в списке также имели к нему отношение, но больше это меня не интересовало. Ни Абу Адиль, ни Фридлендер Бей никогда не предстанут перед судом.

Итак, что же я выяснил? Первое: в городе за последние несколько недель произошло по крайней мере четыре нераскрытых убийства. Второе: все жертвы были убиты одинаково — выстрелом из статического ружья с близкого расстояния. Третье: у всех жертв были изъяты здоровые органы и все они значились в списке добровольных доноров после своей смерти. Четвертое: четыре жертвы и четыре реципиента имели прямое отношение либо к Абу Адилю, либо к Папочке.

Я убедился, что предположения Шакнахая подтвердились, хотя Хайяр все равно будет отрицать взаимосвязь этих убийств. Я могу обратить его внимание на тот факт, что все жертвы были застрелены из статического ружья, не повреждавшего внутренние органы, но Хайяр, конечно же, отмахнется от этого. Кроме того, я был уверен, что Хайяр давно знал об этом, именно поэтому он и поручил мне расследовать дело Он Чонга вместо обстоятельств гибели Шакнахая. Моими противниками были люди влиятельные. Но Бог всегда на стороне правого дела, и следовательно, сейчас он был на моей стороне.