— Как же-с, приехал, он и сейчас здесь, снял комнату на втором этаже, — сообщил хозяин.

— А перед ним не приезжали ль в карете молодой барин и барыня? — продолжал допрашивать пристав.

— Приезжали-с, мы им тоже комнату дали на втором этаже, там у нас комнаты для важных господ. Барин молодой, в офицерском мундире, а у барыни на лице покрывало — вот как у них. — Щапов кивнул на Полину. — И тот барин, который с бородой, тоже меня спрашивал об этой паре: в какой комнате они остановились, да как их зовут. Но мы-то имен у постояльцев не спрашиваем — разве что они сами захотят назваться. Но эти не назвались. И даже еды никакой не попросили, сразу в комнату пошли.

— Наверное, в дороге поели, — предположила хозяйка.

Но тут, словно опровергая ее слова, наверху лестницы появился молодой постоялец и объявил:

— Эй, любезные, принесите-ка нам с барыней пирогов и вина.

Увидев приезжих, юноша слегка смутился и с легким поклоном невнятно их поприветствовал. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Венгерка, наброшенная на плечи поверх рубашки, указывала на его принадлежность к военному сословию. Он был невысок ростом и наружность имел довольно неприметную, но, вместе с тем, в его простом и открытом лице было что-то весьма располагающее.

— А позвольте, сударь, поинтересоваться, — выступил вперед пристав, — каково ваше имя и звание, откуда вы родом?

Молодой человек немного растерялся от неожиданного допроса, но, видимо, привычка к дисциплине и почтение к официальным лицам были у него в крови, а потому он без всяких препирательств ответил:

— Зовут меня Николай Егорович Чашкин, мой отец был полковым лекарем, а я служу…

Но договорить он не успел: наверху вдруг раздался пронзительный женский крик. Юноша бросился к комнатам второго этажа так стремительно, что Полина даже не успела удивиться тому, что он — Николай Чашкин, племянник Василисы. А через несколько секунд наверху прогремел выстрел и почти одновременно с ним послышался стук в ворота. Приставы и Алексей, а следом и Емельян, тут же устремились вверх по лестнице. Перепуганные хозяйка и служанка подняли было крик, но Емельян, оглянувшись на них, приказал:

— Молчите, глупые бабы, всех постояльцев всполошите! Ступайте открыть ворота, слышите — стучат.

Полина на пару мгновений замерла в растерянности, а потом тоже побежала к месту происшествия.

Картина, открывшаяся взору во второй от лестницы комнате, была ужасна. На полу возле стола, неловко вывернувшись, лежала женщина, которую, несмотря на ее залитое кровью лицо, Полина без труда узнала: то была Иллария. Последняя не шевелилась, не издавала ни звука и, судя по всему, была уже бездыханна. На полу и возле стола поблескивали осколки разбитого зеркала. А возле самого порога стонал и пытался ползти бородатый убийца, чей зловещий образ преследовал Полину уже два месяца. Он был еще жив, несмотря на огнестрельное ранение в грудь. Его пальцы свело судорогой, и потому он не мог выпустить из руки окровавленный нож, которым, судя по всему, и была убита Иллария. А Николай Чашкин, выстреливший в убийцу, готов был сделать это еще не раз, но приставы держали его за руки, а Алексей пытался образумить:

— Пойми, парень: если ты его сейчас убьешь, мы так и не узнаем о нем всей правды. И себя подведешь под арест. Первый выстрел ты сделал, защищая женщину, а дальнейшие твои выстрелы уже не простятся.

— Что мне жизнь, что мне свобода без нее?.. — со слезами отчаяния проговорил Чашкин и опустился на колени возле тела Илларии.

Помощник пристава, осмотрев убитую, заметил:

— Прямо ножом в затылок попал, злодей, под кость черепа. Самый что ни на есть разбойный удар. Удивительно, как она еще закричать успела. Наверное, в последний момент увидела его в зеркале.

И тут раздался хрип раненого убийцы:

— Я не хотел убивать эту женщину. Она сидела спиной к двери, и в темноте я ее принял за другую. А потом, когда разобрался, то и сам оторопел…

Полина, повинуясь внезапному порыву, выступила вперед, откинула с лица покрывало и спросила:

— А за кого ты ее принял? Уж не за меня ли?

Убийца зарычал и, казалось, потерял сознание, но уже в следующий миг, собрав силы, стал умолять:

— Христа ради, перевяжите рану, остановите кровь… лекарство приложите… Спасите, а там пусть меня судят.

— Некому тебя спасти, я во врачевании не силен, — сказал Емельян. — Вот ежели бы брат мой Терентий был дома, то он бы помог. Он, когда у Худоярских служил, набрался премудростей от лекарки Василисы.

— Василису Чашкину тоже убил этот человек, — объявила Полина, указывая на раненого, и, повернувшись к молодому человеку, добавила: — Слышите, Николай? Перед вами — убийца вашей тетушки.

— Да кто ж он, этот злодей?! — вскричал юноша и в ярости снова хотел накинуться на преступника, но Алексей и приставы его удержали.

— Успокойтесь, остыньте, сударь, мы сами его допросим… если успеем, — сказал Федюнин и оглянулся на Алексея: — Может, здесь кто-то знает его имя?

И вдруг со стороны коридора раздался голос:

— Я знаю. Это Ульян Худоярский. А говорили, что он на каторге помер…

Все разом повернулись к двери. На пороге стоял крепенький мужичок со светильником в руке. Из-за его спины выглядывали любопытные лица хозяйки, служанки и нескольких постояльцев.

— А вот и брат мой вернулся! — обрадовался Емельян. — Ну, он вам тут поможет, а я пока успокою людей.

Он пропустил в комнату Терентия, а сам вышел в коридор, затворив за собою дверь.

— Ульян Худоярский?! — воскликнул Алексей. — А я боялся, что мне придется отдать под суд своего родственника. Ведь этот негодяй назвался моим дядей Галактионом, которого я давно не видел и забыл, как он выглядит. Но ты, Терентий, точно уверен, что это Ульян?

Терентий поднес светильник к лицу раненого и утвердительно кивнул:

— Точнее, сударь, не бывает. Я же у Якова Валерьяныча двадцать лет служил, пока вот ейный сынок Куприян меня не прогнал. Я ж хорошо помню время, когда Яков Валерьяныч с братцем этим разругались и выставили его из дому с проклятием.

Федюнин наклонился к преступнику с вопросом:

— Вы подтверждаете, что ваше имя — Ульян Худоярский? И вы сбежали с каторги?

— Подтверждаю… — прохрипел раненый. — Спасите меня, ведь умру…

— Сам умирать боишься, а как женщин убивать!.. — снова подскочил к нему Чашкин. — Злодей поганый!..

— Погодите, юноша, — остановил его Алексей. — Это хорошо, что злодей боится умереть. Значит, мы заставим его говорить. — Он повернулся к Худоярскому. — Вот что, Ульян. Тебе не окажут помощи, пока ты не расскажешь всей правды. Говори, как у тебя оказались бумаги моего дяди.

— Я не могу говорить, у меня нет сил… перевяжите, я теряю кровь, — стонал раненый.

— Ничего, у тебя хватит сил рассказать, что ты сделал с Галактионом Дугановым, — заявил Алексей. — Ты убил его?

— Так вышло… случай был такой, — задыхаясь, пробормотал Худоярский. — Я, когда с каторги сбежал, встретил Галактиона в придорожном трактире… возле Оренбурга… Мы с ним сели в карты играть. Я его обыграл, потом он напился… а дальше не помню… нет силы вспомнить…

— Ну, так я тебе скажу, теперь мне все понятно. — Алексей придвинул скамью и сел возле раненого, внимательно глядя ему в лицо. — Ты украл бумаги Галактиона, предварительно расспросив его о родственниках и знакомых. Когда он напился, ты увез его из трактира, по дороге поменялся с ним одеждой, потом убил его и, наверное, изуродовал ему лицо, чтобы несчастного не узнали и приняли за тебя. Так было дело? Я спрашиваю: так?

Худоярский, избегая прямого взгляда Алексея, молча кивнул.

— А ко мне в дом ты проник, чтобы меня обворовать, а может, даже и убить? — продолжал допрашивать Алексей. — Ты ведь, наверное, хотел отомстить мне за дуэль с твоим сыном?

Но раненый вместо ответа прикрыл глаза и замер, словно лишившись чувств.

— Ну что, барин, прикажете перевязать его? — спросил Терентий. — А то ведь, похоже, скоро околеет.