— Как ты хороша!..

Дальше перед Полиной все плыло, словно в тумане. Близость с Алексеем была молчалива; лишь однажды, в минуту наивысшего напряжения страсти он повторил прерывистым голосом «дорогая, милая». Но слова любви в эту ночь не были произнесены ни разу.

Несмотря на свой малый опыт, Полина сознавала, что Алексей привлекателен как мужчина и любовник; иногда ей хотелось забыться в его объятиях, ощутить настоящую страсть, — но что-то мешало, что-то неуловимой преградой отделяло ее от мужа. Она все еще стеснялась его, словно он был чужим. Возможно, всему виной были сомнения в его чувствах. Полине почему-то казалось, что, обнимая ее, Алексей мечтает об Илларии.

После близости она лежала молча, сдерживая дыхание и не решаясь заговорить с Алексеем. Он тоже некоторое время молчал, потом поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.

Слушая монотонный шум дождя за окном, Полина постепенно погружалась в дремоту. Кажется, ей снилось что-то тревожное — может быть, те два зловещих всадника, которые уже преследовали ее когда-то, — но, проснувшись утром, она не вспомнила свой сон.

Алексея рядом не было, и Полина решила, что, когда она уснула, он покинул ее спальню. Несколько мгновений она размышляла, считать ли такой его поступок учтивым или обидным. Но прийти к определенному выводу она не успела, поскольку дверь в спальню вдруг распахнулась и на пороге появился Алексей, уже полностью одетый. Полина, вспомнив, что так и заснула обнаженной, невольно покраснела и подтянула одеяло к самому подбородку.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он и, подойдя к жене, поцеловал ее в щеку. — Я вот что решил. Нам с тобою надо отвлечься от неприятностей и пожить в уединении, пока не утихнет весь этот скандал. У меня есть охотничий домик на озере, верстах в двадцати отсюда. Об этом домике мало кто знает, и нас не потревожат. Почему бы не пожить там дней десять? Ты согласна?

— Конечно. Только надо сообщить бабушке, что мы уезжаем. Отъезд сегодня?

— Да, сразу после завтрака.

— Ну, тогда… — Она смутилась, не зная, как попросить его покинуть спальню. — Тогда я прямо сейчас начну одеваться.

— Одевайся, я пришлю горничную.

Алексей улыбнулся и вышел из комнаты.

Еще никогда время не тянулось для Полины так медленно и, вместе с тем, не летело так быстро, как в эти десять дней, проведенных в охотничьем домике на берегу озера. Вначале ее смущало почти полное уединение с Алексеем, — ведь поблизости не было никого, кроме четы пожилых слуг, которые жили во флигеле и обслуживали хозяев незаметно, редко появляясь им на глаза.

Но скоро она почувствовала себя значительно свободней, потому что уединенная жизнь оказалась вовсе не скучна и почти не оставляла времени для сомнений и раздумий. Дни были заполнены пешими и конными прогулками по лесу, катанием в лодке по озеру, а также утиной охотой и рыбной ловлей, о которых раньше Полина не имела ни малейшего представления.

Погода установилась ясная, не дождливая, но солнце светило уже неярко, и осенняя прохлада давала о себе знать, а потому по вечерам Алексей разжигал камин, возле которого было приятно беседовать обо всем на свете.

Но приближалась ночь — и сердце Полины начинало учащенно биться. В домике у супругов была общая спальня с широкой кроватью, где они каждую ночь сближались, словно именно теперь, с опозданием, наступил их медовый месяц.

Полина уже не стеснялась Алексея и скоро почувствовала, что ей приятны его ласки. А потом, в одну из ночей, она вдруг испытала сокрушительный, ни с чем не сравнимый восторг: ей показалось, что стены раздвинулись и комната наполнилась звездами, гирляндами цветов и нежным шепотом ласкового моря. Задыхаясь, она всем телом прильнула к Алексею и сквозь стон произнесла его имя. И он что-то говорил ей между страстными поцелуями, — но это были слова о ее красоте и нежности, а вовсе не признания в любви.

В ту неистовую ночь Полина впервые в жизни почувствовала себя женщиной, а вскоре поняла, что любит Алексея, и это уже далеко не та любовь-дружба, на которую она рассчитывала, выходя замуж, а настоящая страсть, способная поднять на небеса и бросить в бездну. Осознание такого чувства было для Полины не радостным, а скорее мучительным, — ведь она почти не сомневалась, что ее любовь безответна, что Алексей испытывает к ней лишь нежную дружбу, а его ночные ласки — просто зов плоти и, обнимая жену, он думает о своей роковой любовнице. Такое предположение было для Полины нестерпимо, и ей много раз хотелось прямо спросить Алексея, тоскует ли он до сих пор о прошлом, — но она не решалась. Ведь, может быть, он борется со своими чувствами к Илларии, и не надо бередить ему душу лишними вопросами…

Теперь каждую минуту, каждой клеточкой своего тела Полина стала ощущать присутствие Алексея, и ей было от этого порою сладко, а порою — больно. Иногда она ловила на себе его взгляд и всякий раз с надеждой вскидывала голову, ожидая признаний, — но он молчал.

Приближался день отъезда из охотничьего домика, но теперь Полине уже не хотелось покидать уединенное место, и она с досадой отмечала, как неумолимо летит время. Она боялась, что по прибытии в Погожино новые и старые лица, а также дела и служба отвлекут Алексея и, возможно, даже потребуют его отъезда. В домике у нее, по крайней мере, была иллюзия, что муж принадлежит только ей, теперь же он отдалится от нее, так и не успев по-настоящему приблизиться…

К великой досаде Полины, сразу же в день их приезда в имение пожаловали гости — да еще такие, которых она бы меньше всего хотела видеть. Супруги Воронковы всегда каким-то чудом все узнавали первыми и тут оказались раньше всех осведомлены о приезде хозяев Погожина.

Видимо, Иван Харлампиевич и Улита Гурьевна решили получить двойное удовольствие от визита: во-первых, сообщить соседям новость, а во-вторых, понаблюдать за впечатлением, которое эта новость произведет. Ведь то, что они собрались поведать супругам Дугановым, разумеется, не могло оставить последних равнодушными, — в этом-то Воронковы были уверены.

— Вот, проезжали мимо, увидели вашу карету, а Сенька нам сообщил, что вы сегодня вернулись в Погожино, — пояснил Иван Харлампиевич, посмотрев на Улиту Гурьевну, которая уже явно сгорала от нетерпения приступить к последним новостям. — Далеко ль вы уезжали, если не секрет?

— Недалеко, верст двадцать будет, — ответил Алексей, который, как и Полина, был не в восторге от нежданных визитеров.

— А мы решили к вам наведаться на минутку, так, проездом, — сказала Улита Гурьевна, стреляя глазами по сторонам.

— Что ж, входите в дом, просим, — покоряясь правилам вежливости, пригласила Полина.

— Мы на минуту, право, никаких угощений нам ставить не надо, — замахала руками гостья, располагаясь поудобней в кресле. — Только перемолвимся с вами словом — так, по- соседски. Вы ведь были в отъезде и последних новостей, верно, не знаете.

— А что, есть важные новости? — небрежно поинтересовалась Полина.

— Да уж куда важнее, — покряхтывая, сообщил Иван Харлампиевич. — Вам, наверное, интересно будет узнать, что случилось в Худояровке.

Полина и Алексей, разом насторожившись, переглянулись.

— Конечно, интересно, — подхватила речь супруга Улита Гурьевна. — Ведь Алексей Кондратьевич дрался на дуэли с Худоярским и ранил его. Рана-то, говорят, сама по себе была не опасная, да только от нее пошло воспаление, началась горячка и через три-четыре дня после вашего отъезда Киприан Ульянович умер.

— Умер?.. — непроизвольно повторила Полина и снова посмотрела на Алексея, который весь напрягся и сжал подлокотники кресла так, что пальцы побелели.

— Умер, умер, отдал Богу душу, — подтвердила Воронкова. — А на похоронах Иллария грозилась отомстить за его смерть. Не знаю только кому, ведь дуэль-то была честная и рана не смертельная. Никто же не виноват, что у раненого началась горячка, такое бывает. Ну а после похорон вдова поручила стряпчему закончить дело с продажей имения, сама же уехала. Мы узнали подробности у бывшего худояровского ключника Терентия, который теперь живет в Косино, где у его родича постоялый двор. Терентия-то еще сам Киприан уволил, Иллария же перед отъездом прогнала и оставшихся слуг, ничего им не заплатила. Такая вот хитрая и жадная баба оказалась.