— И как часто он появляется?

— Примерно раз в год. В последний раз я видел его три месяца тому назад, так что вскоре его не жду. Не огорчайся так, мальчик! Я найду для тебя занятие.

— Да... на острове здоровая, приятная жизнь — что говорить. Но это не по мне, — задумчиво протянул Керин. — А как ты думаешь, я смог бы построить лодку?

— Сомневаюсь. Из стволов пальм и бамбука ты только плот собрать сможешь, но его разобьет первая же сильная волна. Кроме того, ты один не сможешь управлять такой штукой в открытом море — подумай о противном ветре, о необходимости спать... Нет, сын мой, оставь подобные мечтания. Здесь ты будешь жить спокойно, в полной безопасности и без всяких соблазнов. Я сделаю тебя своим духовным учеником — чела, как говорится по-мальвански. А теперь я объясню тебе мою теорию колебаний уровня моря...

Керин слушал, изо всех сил изображая вежливое внимание. Когда старик прекратил разглагольствовать, юноша спросил:

— Сударь, раз уж ты настоящий колдун, так почему же ты не захватил с собой какие-нибудь орудия чародейства?

Пвана пожал плечами:

— Кое-что я с собой прихватил — шапку-невидимку, например. Но от серьезных занятий магией я на время изгнания отказался. Я разогнал и духов-хранителей, а вот твой, я вижу, недалеко.

— Это потому... — начал было объяснять Керин, но тут же передумал и вместо рассказа про Белинку спросил: — А что такое, с твоего позволения, шапка-невидимка?

— Шапка, которая делает невидимым. Правда, постепенно она разряжается, и после некоторого времени ее приходится снова заряжать путем длинных заклинаний. А теперь, молодой человек, бери-ка мешок и палку да отправляйся на берег — будешь сбивать спелые кокосы с пальм. Да смотри вернись до наступления темноты! — Он протянул Керину длинный стебель бамбука и большой плетеный мешок.

Отойдя настолько, что из хижины его нельзя было услышать, Керин осторожно позвал:

— Белинка!

— Я здесь, мастер Керин. — И голубой огонек затанцевал на фоне темнеющего неба.

— Что нам теперь делать, во имя семи мерзлых преисподних? Не можем же мы оставаться тут месяцами, выжидая появления капитана Бакаттана.

— А ты не мог бы разложить сигнальный костер подальше от жилища учителя Пваны, а когда на горизонте появится корабль, зажечь его?

— А как же пираты?

— Неужели ты не отличишь пиратский корабль от мирного торгового судна?

— Отличу, если увижу его достаточно близко. По рассказам брата, пираты — разгильдяи. Их корабли грязные, а одеяние — смесь лохмотьев и награбленных роскошных одежд. Но ведь если я буду достаточно близко, чтобы все это рассмотреть, то и они смогут заметить меня — и я стану частью их добычи.

Белинке пришла в голову блестящая мысль.

— Кажется, в хижине Пваны я видела медную трубу, похожую на те, с помощью которых западные жители могут рассматривать удаленные предметы.

— Подзорную трубу? Их в Иразе делают. А как же я ее не заметил?

— Ты другое высматривал, вот и не обратил внимания. Раз у Пваны есть этот прибор, ты можешь забраться на любое из этих склоненных деревьев и рассматривать корабли в трубу.

— Наверное, это хорошая мысль, — раздумывая, протянул Керин. — Нужно только позаимствовать трубу так, чтобы наш учитель не заметил. Мне кажется, лучше тебя использовать вместо глаз — будешь летать над водой и разглядывать корабли.

Несколько дней подряд Керин непрерывно работал на Пвану. Надо сказать, что старик не предавался безделью — он все время что-нибудь делал, а отдыхал редко. Керин понял, что выживание в одиночку даже в таком мягком климате требует постоянных усилий: нужно собирать съедобные плоды и добывать дрова, носить воду из неблизкого источника, следить, чтобы огонь не погас, заделывать дыры в хижине, чинить инструменты и ухаживать за огородом. Когда солнце обожгло нос Керину, Пвана одолжил ему большую соломенную шляпу, которую отшельник сплел из травы. Кроме того, Керин стал отмечать дни зарубками на куске дерева.

По вечерам ему приходилось выслушивать монологи Пваны. У отшельника имелись теории на любой случай, включая происхождение планет, движение континентов, происхождение жизни, развитие цивилизации, повышение морального и этического уровня человечества... Хотя брат Керина Джориан был образован и постоянно ездил в Академию Оттомани, где читал лекции, у Керина высшего образования не было. Поэтому ему трудно было решить, содержат ли теории Пваны зерно истины, или это такие же пустые выдумки, как легенда о злом императоре Аджунье.

Керин был уверен, что по крайней мере некоторые теории Пваны просто бессмысленная болтовня, ибо зачастую в них содержались утверждения, противоречащие тому, что Пвана говорил несколькими днями раньше. Если когда-нибудь ему удастся вернуться в Кортолию, решил юноша, он всерьез займется своим образованием и ликвидирует пробелы, чтобы научиться наконец различать истину и заблуждения.

Пвана, как обнаружил Керин, обладал изменчивым характером: то он мрачно рассуждал о наказаниях, ожидающих его в следующей жизни за содеянное в этой жизни, то беспричинно раздражался и непрерывно отдавал какие-то команды, то снова становился вежливым, обаятельным хитрецом. О былых приключениях он рассказывал часами, но, как и его научные теории, его воспоминания противоречили одно другому. Даже о том, как он удалился на остров, отшельник повествовал по-разному. Керин диву давался: как бы плохо ни согласовался очередной рассказ с предыдущими, Пвана всегда говорил с такой искренней убежденностью, что сохранить ясную голову Керину было непросто.

Он долго и сосредоточенно размышлял о том, как покинуть остров и его загадочного обитателя. Наконец ожоги на коже зажили, и юноша стал вести себя под палящими солнечными лучами с большей осторожностью.

Одним знойным душным днем, когда Керин рубил дрова, он снял рубашку: ему казалось, что его загар уже достаточно прочен, чтобы не бояться провести немного времени на солнце. Едва он снова взялся за топор, как к нему притрусил Пвана:

— Что это у тебя, мастер Керин?

— Что — это?

— А вот эта штука, что висит у тебя на шее.

— Ах, это... — Керин снял цепочку, на которой болтался мешочек из промасленного шелка. — Некий документ — его вез один паренек, с которым мы вначале путешествовали вместе. С ним случилось несчастье, и он просил меня выполнить данное ему поручение.

— Гм... Что за поручение?

— Вручить эту бумагу властям Куромона, если мне удастся туда попасть.

— А что написано в послании?

— Не знаю. Оно написано по-мальвански, так что мне не понять, и запечатано. Мой бывший спутник его распечатал, показал мне и запечатал снова.

— Я читаю на всех языках цивилизованного мира. Можно мне рассмотреть мешочек?

Керин протянул его Пване. Отшельник повертел его в руках и произнес:

— Внутри, в конверте из шелка, запечатанном восковой печатью, бумага, сложенная в несколько слоев. Пожалуйста, принеси из хижины мои швейные принадлежности и лупу.

— Что ты хочешь сделать?

— Я распечатаю письмо и прочту его.

— Но ведь... мне его доверили, это тайна...

— Не утруждай свой юный мозг этими размышлениями! Я верну печать на место, да так, что никто и не догадается.

— Ну... хорошо...

— Признайся, молодой человек, тебя разве не гложет любопытство? А представь себе, что там содержится приказ убить гонца. Такие вещи не раз случались... Поэтому тебе лучше знать, что там написано.

— Ладно, — ответил Керин нерешительно. Однако он сходил в хижину и принес что требовалось.

Пвана взял иголку, нагрел ее на углях и ловко отделил печать от мешочка. Затем отшельник развернул длинную полоску бумаги.

Нахмурившись от напряжения, Пвана рассматривал буковки сквозь увеличительное стекло:

— Кажется, это что-то вроде заклинания. «Прежде чем войдешь в круг, окури его мускусом, янтарем, алоэ и ладаном. Следи, чтобы в том месте, где ты произносишь это заклинание, горел огонь, и совершай воскурения только во имя того духа, которого желаешь призвать. Возлагая курение на огонь, говори: “Я сжигаю это...”» Не знаю, как это имя читается, — что-то вроде «Силихар». А дальше: «...и во имя и во славу...» Тут снова это имя. Без сомнения, речь идет о каком-то демоне. «Когда ты призываешь его, держи письмена заклинания в левой руке, а в правой — жезл старейшины; а у твоих ног должны лежать поварешка и нож...