— Вот нашему молодому человеку стукнуло уже 29 лет, а он до сих пор холостой.

— Лазарь Моисеевич, — отвечаю, — да Вы мне не даете свободного времени. У меня нет возможности даже вечером отдохнуть.

Каганович смерил меня пристальным взглядом и, повернувшись к управделами, произнес:

— Чтобы вечером по субботам Байбаков не работал.

Но это благое предписание наркома он сам же постоянно нарушал, расстроив, к примеру, мое знакомство с одной симпатичной девушкой…

Так бы и остаться мне холостяком, если бы не подвернулся случай познакомиться не где–нибудь, а в нашем наркомате с новой сотрудницей по имени Клава. Мы стали все чаще встречаться, и в конце концов дело дошло до регистрации. А вслед за этим в ближайшее воскресенье наметили свадьбу. Решили провести ее на даче и к 5 часам пригласили на наше торжество родных и близких друзей. Однако во второй половине этого радостного для нас с Клавой дня Каганович вызвал меня на совещание. Оно, конечно, затянулось. Часы показывали уже 6 часов вечера, а конца заседанию не было видно.

Наконец, управляющий делами осмелился напомнить народному комиссару, что у Байбакова сегодня свадьба, что давно уже собрались гости и надо бы его отпустить. (Тем более что обсуждаемые к этому времени вопросы не требовали моего обязательного участия).

— Да? Хорошо, мы это сделаем, — как–то рассеянно промолвил Каганович. Но он «этого» не сделал: совещание закончилось только в 7 часов, и лишь к 8 часам я добрался до дачи. Там меня уже несколько часов ожидали основательно притомившиеся новобрачная и гости…

Полагаю, что и этот, хотя и сугубо личный эпизод, тоже не с лучшей стороны характеризует внимание Кагановича к работникам своего аппарата.

И все же нельзя отказать ему в большой, неуемной энергии, в умении организовать людей, подхватить инициативу, активно поддержать новаторов производства. Считаю, что Каганович внес немалый вклад в развитие железнодорожного транспорта и ряда отраслей нашей промышленности. Он был неутомим, с потрясающей выносливостью и работоспособностью.

Г. А. Куманев: Вы упоминали о такой мрачной и зловещей фигуре как Лаврентий Берия. Какова Ваша оценка его деятельности в области экономики? Каким он был как руководитель и человек?

Н. К. Байбаков: Что касается Берии, то 10 лет он курировал топливные отрасли индустрии. Это был настоящий зверь, хитрый, коварный, жестокий. Ему удалось основательно втереться в доверие к Сталину и напрямую распоряжаться судьбами миллионов людей.

Редко когда он говорил «Здравствуй, Байбак» или «До свидания», «Спасибо». Почти каждый день звонил: «Как дела? Чего надо делать?»

Когда случилась авария в Уфе (что–то там взорвалось, загорелась нефть), он позвонил мне на работу. Меня не было. Я находился дома с температурой +40°. Берия позвонил на квартиру, подошла моя супруга Клавдия Андреевна.

— Байбако.

— Кто говорит? — спрашивает жена. Она не смогла понять. Переспросила:

— Кто говорит?

— Дура! Берия говорит. Где Байбак? Пусть подойдет.

Клавдия Андреевна ответила: «Он болен и лежит с высокой температурой». В том же раздраженном тоне Берия заявил, что каждый дурак может легко простудиться, если не будет носить галоши (насколько помню, из всего окружения Сталина их носили только Берия и Суслов)…

Я с трудом поднялся и взял трубку. Не поинтересовавшись о состоянии моего здоровья, Берия заявил, что надо немедленно лететь в Уфу с наркомом внутренних дел Кругловым. Там ЧП.

Мы вылетели в тот же день. Температура у меня была +39°. Представляете, в каком состоянии я туда прибыл и какие могли быть тяжелые последствия такого отношения к заболеванию…

Вспоминается и такой эпизод, связанный с Берией. Как–то побывал я в ресторане «Националь» на дне рождения начальника хозуправления наркомата. Через день–другой мне позвонил наш куратор Лаврентий Берия и так вкрадчиво, почти дружеским тоном поинтересовался:

— Байбаков, где ты был вчера?

— Как где, на работе.

— А после работы? — в голосе Берии появились ехидные нотки.

— После работы был в «Национале»: отмечали день рождения

нашего сослуживца, моего товарища.

— Тебе что, нравится ходить по ресторанам? Это же бардак! Не хватало, чтобы наркомы и их заместители шлялись по ресторанам!

— Что же здесь предосудительного? — спрашиваю я.

— Нельзя и все! — заявил Берия и повесил трубку.

С тех пор я посещал эти заведения только тогда, когда приглашался туда на официальные правительственные приемы.

Я не раз задавал себе вопрос: чем Берия заслужил особое доверие Сталина, который наделил его огромными властными полномочиями? Ведь добиться такого отношения Сталина с его недоверчивым и подозрительным характером было очень непросто. Разве только в результате многократных успешных решений поставленных вождем сложных и ответственных задач. И мне кажется, дело как раз в том и заключалось, что Берия был способен осуществить многие важные поручения хозяина Кремля.

Его, естественно, боялись. Он вселял ужас в души людей, которые, зная, что их ожидает в случае невыполнения бериевских заданий, путем жертв, нечеловеческих усилий добивались просто невозможного.

Сталин, видимо, не раз убеждался, на что способен его верный сторожевой пес — глава карательных органов, и вполне этим удовлетворялся, даже не пытаясь поинтересоваться, каким же путем, какими средствами его соратник выполнил то или иное поручение. А ведь еще, кажется, К. Маркс заметил: благородные, справедливые цели должны достигаться справедливыми методами и средствами.

Зачастую Берия шел и на явную авантюру, снабжая Сталина некоторыми перспективными данными нашего топливно–энергетического развития, которые тогда еще вызывали среди ученых и практиков большие сомнения.

Приведу один пример. В феврале 1946 г., когда Сталин выступал перед избирателями в Большом театре, он поставил в числе других задачу — через 15 лет довести добычу нефти до 60 млн. тонн ежегодно.

У меня, когда я это услышал прямо волосы встали дыбом: откуда эти цифры? Кто их ему дал?

На следующий день звонит заместитель Председателя СНК СССР Берия. (Он тогда курировал топливные отрасли промышленности.) Я ответил на его вопросы, а затем говорю:

— Лаврентий Павлович, откуда в докладе товарища Сталина такие цифры по нефти? Почему никто у меня не спросил — можем ли мы достигнуть такого уровня за столь короткий срок? Ведь возможности освоения «Второго Баку» и имеющиеся там запасы точно еще не определены.

Берия отвечает:

— Байбако, не твое дело. Сталин сказал, теперь ты давай делай, что угодно.

Я сразу понял, кто снабдил Сталина этими данными, и говорю:

— Если так, Лаврентий Павлович, то тогда я подготовил проект решения, и вы мне должны помочь.

— Любую помощь, пожалуйста, — был ответ Берии.

И мы, действительно, необходимую материально–техническую помощь от него получили.

Используя разные, включая и недостойные приемы, которые базировались на угрозах и страхе, Берия способен был достигать очень важных для страны результатов. В августе 1945 г. Сталин, недовольный кураторством Молотова, доверил Берии важнейшее дело в области оборонной стратегии — руководство атомным проектом. Тот смог обеспечить не только абсолютный режим секретности и сверхнадежную охрану всех объектов, связанных с указанным проектом. Главное, — получив от вождя данное поручение, Берия оказал максимальную поддержку ученым–атомщикам, снабдив Курчатова и его коллег всем необходимым и придав их работе большой государственный размах. Венцом ее, так ошеломившим американцев, явилось первое успешное испытание советской атомной бомбы

29 августа 1949 г. Тем самым был положен конец воинственным заявлениям Трумэна и атомному шантажу Советского Союза. Словом, роль Лаврентия Берия в этом выдающемся достижении весьма значительна.

Г. А. Куманев: Когда состоялись Ваши первые встречи со Сталиным и чему они были посвящены? Каковы были тогда Ваши впечатления о нем?