Боль медленно, но верно перетекала с виска на всю левую половину головы, пульсируя позади глаз и отдаваясь звоном в ушах.

– Открыть каналы связи с флотом! – приказал я, чувствуя, что от жжения начинают слезиться глаза.

Как до этого поток данных затопил мой мозг, так в этот раз на меня обрушилась какофония звуков военного хаоса. В большинстве своем это были отчаянные запросы связистов и офицеров, пытающихся получить хоть какую-то информационную поддержку.

– Отфильтровать!

Через мгновение фоновые шумы стали тише, и на одном из каналов пробился голос:

– Это командующий Федоров, капитан сверхтяжелого крейсера «Бородино»! Генштаб, ответьте! Прием! Я принял на себя командование после взрыва флагмана! Срочно ответьте! Мы теряем корабли, сенсоры подавлены противником, мы полностью ослепли! Пожалуйста, ответьте! Прием! Нам нужна информационная поддержка! Немедленно! Мы…

Боль продолжала нарастать, штекер раскалился и жег кожу вокруг разъема. Враг напал на Российскую Империю. Враг пришел на мой порог и поджег мой дом. Он думал, что все сойдет ему с рук и что мы не оправимся. А мы выжили, мы смогли. И вот теперь я и вся Империя сделаем так, чтобы он об этом горько пожалел. Кем бы он ни был.

Я облизал пересохшие губы и глубоко вдохнул.

– Это штаб. – Я моргнул, стряхивая там, в реальности, пот с ресниц. – Мы на связи…

В пронзаемой всполохами лазерных лучей бесконечной черноте космоса сверхтяжелый крейсер «Бородино» получил еще одно попадание в правый борт. Подставленные под огонь неприятеля силовые поля задрожали, став на мгновение видимыми, и, моргнув, выключились. Из пробоин, шедших вдоль всего корпуса, беззвучно вырывалось пламя, однако громадные батареи турболазеров продолжали огрызаться, заставляя вражеские суда держаться на почтительном расстоянии. Вокруг, по всей плоскости эклиптики, были рассыпаны обломки и мертвые остовы кораблей, из которых взрывной декомпрессией вышвырнуло разноцветное конфетти из покореженного оборудования и трупов членов экипажей, покрытых коркой инея.

Строй был разбит, и суда с Андреевскими флагами на бортах пытались отступить к Вратам Тургенева, сгрудившись вокруг принявшего на себя командование «Бородина».

Британские офицеры, стоявшие на мостиках длинных, похожих на стилеты ударных кораблей, бесстрастно наблюдали за происходящим на тактических экранах со свойственным их кибернетизированным сознаниям холодным безразличием.

Один из них лишь отметил, что, по его подсчетам, войска ликвидируют девяносто семь процентов оставшихся судов Российской Империи еще до «файв-о-клок ти», то есть до пятичасового чаепития.

Другой капитан поправил монокль, перед линзой которого бежали голографические строчки данных. Что-то привлекло его внимание в том, как странно вдруг начали вести себя корабли русских.

– Сэр Пэдвелтон, увеличьте изображение сектора семь, пожалуйста! – отдал приказ офицер и, прищурившись, перевел взгляд на широкий обзорный экран. – Я не могу понять, что делает этот линкор…

Мгновение спустя ослепительный лазерный луч прошил флагман англичан от днища до мостика, испарив стоящих на нем офицеров и, словно раскаленный нож масло, отрезав нос судна. Следом за первым залпом последовали еще два. Широкие ослепительно-белые лучи вырвались из жерл громадных орудий, занимавших большую часть корпуса дредноутов класса «Милорадович», и впились в борта флагмана, пронзив его насквозь. Зашедшие с флангов дредноуты нырнули под строй британцев, уходя из-под ответного огня, в то время как сверхтяжелый крейсер «Гордость Ее Величества» содрогнулся. Ощетинившуюся пушками громаду британского флагмана пронзила череда взрывов, заставивших пламя вырываться из люков и пробоин по всей длине судна. А затем корабль резко вздрогнул и беззвучно разлетелся на куски, потонув в огненном шторме, вызванном расплавлением ядра реактора.

В ту же секунду, когда обломки флагмана на огромной скорости врезались в оказавшиеся рядом линкоры, снося радарные мачты и корежа корпуса, «Бородино» неторопливо развернулся. Неповрежденный левый борт, покрытый полным слоем силовых полей, медленно навел все орудия в сторону британского строя. Этот же маневр один за другим повторили десятки уцелевших кораблей Российской Империи.

Командующий Федоров сжал подлокотники капитанского кресла и слегка подался вперед. По наспех перевязанному лбу побежала струйка крови. Офицер позволил себе хищно оскалиться.

– За Веру! Царя! И Отечество! – Федоров облизал пересохшие от волнения губы. – Всем судам, открыть огонь!

– Давайте, вытаскивайте его!

– Аккуратнее, аккуратнее!

– Гравилет уже здесь! Спускайте носилки!

Сознание возвращается медленно. Я словно поднимаюсь со дна глубокого черного озера. Пелена мутной воды расступается, и сквозь нее пробиваются лучи света. Конечности меня не слушаются, тело словно стало деревянным, а разум сковала пустая апатия. Где-то на границе сознания раздается лязг, будто кто-то пытается открыть заклинившую крышку металлического люка.

– Режьте фиксаторы!

– Где кислород? Дай сюда маску! Быстрее, говорю!

Холодные, скользкие прикосновения к лицу. Мне требуется несколько секунд, чтобы узнать в них пальцы в медицинских перчатках. Что-то твердое вжимается мне в щеки и переносицу, закрывая рот и нос. Тут же в легкие врывается поток чистого воздуха, наполненного медицинскими наноботами. Я слышу собственное хриплое дыхание, но до сих пор ничего не вижу. Холодная вода, которая, как мне казалось, еще секунду назад обступала меня со всех сторон, куда-то исчезла. Я «всплыл».

Штекер выходит из виска с легким уколом боли, и по щеке сбегает струйка горячей крови. Отрешенность и бессознательность постепенно ослабляют свою стальную хватку на мой разум. Мои мысли оживают, но они все еще медленны, как рыбы подо льдом замерзшей реки.

– Все! Снимайте с него шлем и кладите на носилки!

– Держись, парень! Тебя еще к награде приставят, слышишь?

Я с трудом узнаю голос Рубцова, и слабая улыбка трогает мои губы – капитан жив, значит, надо мной сейчас колдуют наши медики. Значит, выстояли… Или же бой еще идет?

Взъерошив мокрые от пота волосы, с моей головы стаскивают шлем. По глазам бьет яркий дневной свет. Я хочу поднять ладонь, чтобы заслониться от него, но конечности все еще слабы, так что я просто зажмуриваюсь, а затем начинаю часто моргать. Чьи-то руки поднимают меня и перекладывают на что-то мягкое.

– Все закрепили?

– Да.

– Отлично! Давай, опускай лебедку! Нужно доставить его в госпиталь.

Постепенно взгляд фокусируется, и размытые очертания превращаются в людей и окружающие предметы. Невольный вздох изумления вырывается у меня из груди.

Я все еще в Главном Ядре. Вокруг меня суетятся люди в медицинских масках и камуфляже с нашивками в виде кадуцея. Потолок надо мной расколот надвое, а вместе с ним и вся пирамида Генштаба. В разломе видны другие помещения, кое-где бушует огонь. Погнутые перекрытия оплавлены. Похоже на попадание орбитального лазера. А над всем этим все такое же безоблачное синее небо, как и несколько, столь далеких, часов назад. Сквозь дыру в потолке опускается крюк на тросе, и я замечаю парящий над зданием белый гравилет медицинской службы. Я с трудом поворачиваю голову и нахожу взглядом Рубцова. Он стоит рядом и держит край носилок, пока их закрепляют на лебедке.

Я открываю рот, чтобы спросить его, но из моего горла вырывается лишь хриплое дыхание. Гвардеец моргает и наклоняется ближе.

– Да живой ты, живой. Успокойся, – сообщает он мне и хлопает по плечу.

Я мотаю головой.

– С… Справ… Справились? – Мне с трудом удается выдавить только одно слово.

Выражение лица Рубцова смягчается, он одаривает меня скупой улыбкой:

– Ну конечно, справились, парень! Мы же Российская Империя. Мы всегда справимся!

Отель «Люксембург» не был тем заведением, куда вы поведете дочь-гимназистку выпить кофею с крем-брюле. Право слово, вы и сами предпочли бы туда не соваться – даже в случае крайней нужды.