И все же я повторю еще раз: ошибки могут случаться и в полицейской работе. А в этом деле с «бродягой» сошлись все неблагоприятные обстоятельства, какие только возможны, навалились так, что едва не придавили меня. Во-первых, шеф нашей группы уже второй год как находился в командировке за границей — перенимал опыт в разных странах, и я, оказавшись старшим по званию, номинально исполнял его обязанности. Я страшно возгордился и уже прикидывал, что по возвращении он так или иначе пойдет на повышение, а я — я стану настоящим руководителем группы, если только не случится каких-либо чрезвычайных происшествий по моей вине.
Во-вторых, начальник отдела, обычно державший меня в поле зрения, имел неосторожность взять отпуск на несколько дней и уехал на остров пострелять морских птиц.
А в-третьих и в-главных: барышня Пелконен так упорно твердила про «бродягу», что совершенно заморочила всем голову. А ведь это было чистое предположение — и только. Вот, например, наши патрульные — опытные ребята: народ ученый и обученный. Чего только они не повидали и с чем только не имели дело, так что удивить их трудно. К тому же они люди непредубежденные и беспристрастные. Но вот на тебе! А все потому, что барышня Пелконен с самого начала как заводная твердила «бродяга» да «бродяга».
И когда ранним сумеречным субботним утром констебль вылез из патрульной машины, направился к кустам и внимательно осмотрел место, ничто явно не указывало на недостоверность информации барышни Пелконен. На земле таки лежало тело; ноги были обуты в стоптанные ботинки, а голова вполне правдоподобно укрыта пальто — так обычно и накрываются спящие бродяги, и казалось, что он так вот и испустил дух — во сне. Правда, бутылки нигде рядом видно не было, но зато и следов насилия или потасовки тоже не наблюдалось.
Констебль резко встряхнул тело, чтобы удостовериться, полностью ли оно окоченело. Но, согласно инструкции, больше до него не дотрагивался. Потому что дальше — дело уже нашей группы. Конечно, он мог бы откинуть пальто с головы, но — но, в общем, однажды я поднял страшный шум вокруг подобного пустяка, и теперь полицейский поостерегся что-нибудь трогать.
Он просто, как ему и было положено, доложил дежурному, что действительно обнаружил «бродягу», что тот мертв — мертвее не бывает, что никаких следов насилия не видно и вполне возможно, что тот заснул навеки в состоянии алкогольного отравления. Дежурный патруля передал сообщение нашему дежурному уже в отредактированном виде: в Обсерваторском парке в кустах возле Памятника жертвам кораблекрушений обнаружен труп бродяги, заснувшего в состоянии алкогольного отравления, — примите к сведению! Таким образом все «может быть» и «возможно» из рапорта исчезли, что позднее подтвердила и проверка.
Наш дежурный сообщение принял, сказал, что все ясно, и стал в недоумении почесывать затылок. Дело в том, что в то утро дежурство нес не очень опытный… Нет, все не так! Это беспардонное вранье с моей стороны. Никакой он не неопытный! А корень зла был в том, что воля к власти ударила мне в голову, и я временами становился излишне нетерпелив и изрекал непререкаемым тоном сентенции, типа: «Нужно уметь критически оценивать ситуацию», или «Не стоит задействовать весь полицейский аппарат из-за одной пустой башки», или «Такие люди уйдут на пенсию не из нашего учреждения». И дежурному не хотелось давать мне повод высказать все это лично ему; кроме того, он знал, что в предыдущий вечер я вернулся поздно с репетиции хора. С Палму он тоже не мог посоветоваться, потому что тот был человек немолодой и его утренний сон надо было беречь. С другой стороны, в этом деле не было ничего такого, к чему можно было бы применить свою способность мыслить критически. Единственным вопросом, требовавшим разъяснения, был: какую именно отраву употребил внутрь «бродяга» перед тем, как прилечь вздремнуть в последний раз.
И дежурный вызвал полицейский катафалк, чтобы тот подобрал труп и доставил его в патологоанатомическое отделение для судебно-медицинской экспертизы. Для очистки совести он прибавил, что было бы неплохо заглянуть в буфет и захватить кого-нибудь из нашей группы, на всякий пожарный случай. Констебль, прикомандированный к этой «черной» работе, действительно заглянул в буфет, но никого из наших там не обнаружил: именно в это время наш дежурный сыщик отправился в клозет — и решил, что все это дело не стоит выеденного яйца, а потому отправился выполнять приказание вдвоем с другим полицейским.
Родом он был из деревни и… нет-нет, я не собираюсь снова оправдывать себя. Виноват я. Какое начальство, такие и подчиненные. То есть: в нашей группе постепенно установилась склочная, базарная атмосфера, хотя понял я это только потом, мысленно возвращаясь к тем дням. Не удивительно, что у полицейского не возникло желания уточнить у дежурного какие-нибудь детали, он прямиком отправился исполнять приказ, и все.
Дежурный патруля, со своей стороны, был совершенно уверен, что наша группа подъедет к месту через пару минут. Мы этим славились. И заслуженно. К тому же в порту, на беду, разгорелась драка, пошли в ход ножи, другой патрульной машины вблизи не оказалось… Нет, у меня просто нет сил снова и снова описывать все злополучные обстоятельства того утра! Короче, дежурный решил действовать на свой страх и риск и приказал патрулю съехать вниз, в порт, благо, по прямой туда было рукой подать — несколько десятков метров. Патрульный констебль попытался возразить, что, согласно инструкции, он обязан ждать группу на месте. Как раз в это время он с записной книжкой в руках домогался у барышни Пелконен ее имени и адреса, а та ни в какую не хотела их давать. Дежурный нервно ответил, что все это теперь в ведении нашей группы, с этим покончено.
Следующую глупость совершил водитель патрульной машины, который все еще был вне себя от счастья (вы помните, у него родился сын) и всю дорогу вниз развлекался воем сирены. Подобное оповещение о приближении наряда полиции противно всем установленным правилам, и хотя это было произведено без злого умысла, но, увы, было произведено. И тут нельзя не учитывать так называемый человеческий фактор, то есть психологию людей.
Я пытался изложить все это как можно короче и теперь чувствую, как у меня пересыхает от волнения горло, потому что я подхожу к теме шерстяного пальто. Но напоследок я все-таки должен отметить, что неизменные ротозеи, слоняющиеся перед крытым рынком, и редкие в субботнее утро прохожие устремились, как назло, не за завывающей полицейской машиной, чтобы поглазеть, кого и где убивают, а наоборот — вверх, на Обсерваторский холм. По-видимому, их потрясла эта уникальная картина: летящий вниз с холма завывающий полицейский патруль.
По правде говоря, нельзя винить и парней, работающих на труповозе, за то, что они не были так проворны, как оперативники из нашей группы. Но это имело свои последствия: им не пришлось искать труп, потому что вокруг кустов собралась уже порядочная толпа, полностью уничтожившая все следы на земле. Нам еще повезло, что зеваки не затоптали барышню Пелконен вместе с ее собакой. Впрочем, нельзя сказать, чтобы все это не обеспокоило полицейских, когда они с носилками пробирались сквозь толпу.
Они, конечно, сдернули пальто, перевернули тело на спину и увидели, что лицо человека изувечено и покрыто кровоподтеками, как после драки, но эта сторона дела их не касалась. Поэтому они по возможности быстро погрузили покойника на носилки и накрыли с головой одеялом, чтобы не давать пищи для лишних разговоров. И вот тут-то они и заметили какого-то типа с фотоаппаратом, нацеленным прямо на них, и заорали, что делать снимки запрещено! Но и здесь они опоздали. А барышня Пелконен тем временем тихо удалялась по направлению к своему дому, благо никому больше не была нужна, что, однако, не помешало проворному репортеру щелкнуть и ее тоже и тиснуть снимок в вечерней газете. Ее и собаку. Но что нам был этот снимок! Нам нужна была она сама, и мы долго потом ломали голову, как ее найти. Оба полицейских из патруля клялись, что ее фамилия Пелтонен. Что фамилию она пробурчала, хотя и очень неохотно, но с самого начала наотрез отказалась давать свой адрес, потому что, по ее мнению, эта история ее не касалась. Мало ли что случается!
