Эта книга придет к читателю, когда возникшие или наметившиеся в книгоиздательской практике рыночные отношения уже принесли с собой то, что со всей неизбежностью и должны были, по крайней мере на первых порах, принести: хаос, анархию, безудержную погоню за прибылью и сверхприбылью, безоглядную и не всегда чистоплотную конкуренцию, то мгновенный, то весьма и весьма длительный паралич устоявшихся и худо-бедно функционировавших на протяжении десятилетий связей, традиций, систем, растерянность и недоумение одних, лихую и оборотистую предприимчивость других. Нельзя сказать, чтобы книгоиздатели и ранее делали свое дело в белых перчатках, скорей уж — в резиновых, какие положены вивисектору, но сейчас их пальцы торчат из обрубленных перчаток мясника. Гороскопы и поваренные книги, мемуары царственных особ и их возлюбленных обоего пола, порнография, выдающая себя то за научную фантастику, то за высокую науку любви, и трактаты о любви, преподнесенные так, что кажутся грубой и убогой порнографией, — все это обрушилось на нашего читателя-покупателя разом, реализуя — на уровне масскульта — гласность, свободу печати и легитимированный отныне дух свободного предпринимательства.

В том же ряду на правах абсолютного лидера оказались зарубежные детективы. И пока государственные издательства — с их текущими и перспективными планами, с их экспресс-изданиями, выходящими в лучшем случае через полгода, с их отбором произведений для перевода и публикации — раскачивались и раздумывали, отпочковавшиеся от них (или, точней, припочковавшиеся к ним) кооперативы успели издать — без отбора и оглядки, сплошь и рядом с огрехами в переводе — чуть ли не все романы Агаты Кристи и Дж. Х. Чейза, а также многих других авторов. В связи с этим невольно возникает вопрос, а что же государственные издательства, что они успели, какова тематика их традиционных детективных серий?

Однажды мне случилось резко выступить в журнальной дискуссии против практики публикации зарубежных детективов «по странам». Но это было в другое время (середина восьмидесятых) и в обстоятельствах, когда практически неизвестными для советского читателя оставались не только лучшие из новинок, но и классические образцы зарубежного детектива, когда и за те и за другие представительствовал на журнально-книжном рынке, пожалуй, один лишь Жорж Сименон. В тогдашних условиях, когда карта зарубежного детектива представляла в нашей стране сплошное белое пятно, посредине которого едва заметной точкой выделялась «сименониана», издание детективов «по странам» казалось чрезмерной роскошью. Сперва на карту надо было нанести материки, потом — страны и столицы, а уж далее заштриховывать отдельные клеточки, отмечая малые населенные пункты.

Теперь белое пятно поуменьшилось. Мы уже имеем, пусть порой еще и смутное, представление о классике детектива, об его основных направлениях, знаем если не произведения, то хотя бы имена крупнейших представителей жанра: вышли из печати не только карты, но и путеводители по детективу. Сейчас (перефразируем знаменитое изречение) настала пора задуматься не над тем, чем похожи детективы разных стран друг на друга, а над тем, чем они не похожи. Во всяком случае, предлагаемый читателю сборник «Современный финский детектив» дает в этом отношении благодатный материал для размышлений. В первую очередь потому, что в нем с большой силой проявляется национальный характер. И ни с американским, ни с французским, ни даже с нидерландским финский детектив не спутаешь.

Нельзя сказать, что наш интерес к северному соседу и его культуре чрезвычайно огромен. Пожалуй, люди старшего поколения помнят, скорее, финнов, совершавших набеги на Ленинград в поисках спиртного, ибо пили в Финляндии всегда много, свое и привозное, гнали самогон — «слезу сосны в глухом лесу», — выпивали, забравшись под одеяло, по четыре бутылки коньяку. Обо всем этом можно прочитать в романах, вошедших в данный сборник. Держится в нашем народе и стойкая память о «незнаменитой» или, как ее называют в Финляндии, «Зимней войне», когда многомудрому политическому и военному руководству СССР понадобились колоссальные потери для того, чтобы превратить тогдашнюю Финляндию, страну проанглийской ориентации, в страну ориентации прогерманской.

Во время второй мировой войны Финляндия воевала на стороне нацистской Германии, но финны практически не вели боевых действий: они вышли на рубежи, совпадавшие с их былой — до «незнаменитой войны» — границей, постояли на них и отошли обратно. В последний период войны Финляндия даже подверглась со стороны вермахта карательной операции (в наказание за пассивное ведение войны против СССР), но не уступила ему. (Отголоски этих событий звучат в романах «Звезды расскажут, комиссар Палму!» и «Сусикоски и Дом трех женщин».)

Нашему читателю, конечно, знаком термин «финляндизация», означавший в период «холодной войны» отказ от участия в противостоящих друг другу военных блоках. Не менее знакомо и общественное движение, получившее название «хельсинкского процесса». Именно оно и связанное с ним кардинальное улучшение общеевропейского политического климата могут гарантировать Финляндии ее подлинную — и выстраданную — независимость.

В последнее время мы стали поглядывать на эту страну с несколько неожиданной стороны — с нескрываемым интересом. И если тяготение к ней, ориентация на нее и ее достижения, проявляемые в прибалтийских республиках, понятны и естественны (сходство культур, а применительно к Эстонии — близкое языковое родство), то в масштабах Союза этот наш интерес окрашен скорей недоумением. Как заметил режиссер и народный депутат СССР Марк Захаров, мы еще в силах понять, почему живем хуже американцев или французов, но процветающую Финляндию — в прошлом нищую окраину царской России — нам умом просто не понять. Что ж, если так, то давайте, перефразируя Тютчева, хотя бы в нее верить, давайте не забывать, что страна эта — благополучная, процветающая. И давайте не забывать об этом, читая финские детективы, которые — как и вообще все детективы — затрагивают главным образом темные стороны действительности. Затрагивают язвы жизни, существующие в каждом обществе, хотя в каждом обществе они выглядят чуть по-разному. И не будем спешить обзывать их только язвами капитализма. Хотя и капитализм, конечно, тоже не сахар.

«Библиотека финской литературы», издававшаяся у нас в годы застоя, дает, как ни странно, довольно верное и достаточно полное представление о своем предмете: финская литература скучновата, во многих смыслах провинциальна. Но она не лишена своеобразного обаяния и — время от времени — своеобразного блеска. Такие же черты присущи и финскому детективу, ориентирующемуся в своем становлении и развитии на англо-американскую и скандинавскую традиции и сохраняющему при этом свое лицо.

Первая и основная черта финского детектива — обстоятельность. Повесился человек сам или его повесили? Это чрезвычайно важно для развития интриги, но для повествователя (а значит, и для финского читателя) ничуть не в меньшей степени важно и другое: на каком дереве он повесился, да с какой кочки сумел дотянуться до петли, да из чего эту петлю свил, а если из пеньки — то не из корабельной ли, и чем ее обрубал, и куда потом концы спрятал. Если у тебя тяжело ранили брата, случайно убив при этом постороннего человека, а подозрение почему-то падает на тебя самого, то это еще не повод, чтобы хоть на день прервать торговлю картошкой, о которой тоже следует рассказать читателю самым добросовестным образом: где она спрятана и сколько ее. Если мертвое тело в кустах находит песик, которого выгуливает дамочка, то повадки песика и манеры дамочки выписываются куда детальней и красочней, чем приметы убитого. Австрийский писатель и эссеист Петер Хандке заметил, что в детективе описанию убийства и вызванного им беспорядка предшествует подробнейшее описание прежнего порядка. Не знаю, насколько универсальный характер носит это наблюдение, но к финскому детективу оно приложимо на все сто процентов.