— Вы что, бесенята, не слышите? Аллан, иди скажи Руусе, что приехали незваные гости, очень плохие…

Дети притихли. Только Аллан осмелился спросить:

— Они убьют Севери?

— Молчи! Закройте дверь и не смейте подглядывать!

Севери приплелся из спальни — он дремал на диване одетый, сбросил только сапоги; лицо у него было заспанное, но в глазах отчетливо мелькнул страх.

— Что случилось?

— Хулдины мужики приехали!

— Не может… черт побери… — Севери вернулся в спальню и вышел уже в сапогах, с пиджаком в одной руке, с тяжелым длинноствольным револьвером — в другой. — А ты не ошиблась?

— Нет. Двое, приехали на такси.

Супруги приникли к окну. Такси еще стояло на месте, мотор работал. Младший, очень бледный, сел обратно в машину и стал оттуда смотреть на дом. Вид у него был взволнованный. Или виноватый, как у человека с недобрыми намерениями.

— А второй кто?

— Старик, — шепнула Миранда, она вдруг так испугалась за Севери, что чуть не упала. — Виски седые… в руках палка… Может, ты выскочишь в кухонное окно и перелезешь через скалу…

— Нет… Они хитрые, скалу кто-нибудь сторожит. Этого они и добиваются — выманить из дома, а старик и мальчишка — для отвода глаз… До чего осмелели — прямо в дом лезут! Но даром им это не пройдет.

Севери поднял револьвер и опустил палец на спусковой крючок — оружие щелкнуло. Рот у Севери был плотно сжат, ноздри расширились — давешнего испуга словно и не бывало, это опять был человек, который ничего не боится и который умеет подчинить себе даже белобрысых. На крыльце послышались неверные шаги. Потом в дверь постучали.

— Открой, Миранда. Тебе они ничего не сделают… А я даже к двери не подойду. Ни за что не подойду, будь у них хоть какое дело. Сначала пригласи их в дом.

— Что случилось?

Рууса вышла из своей комнаты. Увидев в руках старшего сына оружие, она как вкопанная остановилась.

— Уходите, Рууса!

— Нет уж, хватит! Больше вы не совершите безумных поступков!

— Уходите!

— Нет…

Рууса не ушла, Севери ничего не мог поделать, да и не знал — надо ли; Рууса была женщиной с характером — женщиной прежних времен; когда-то давно, еще при жизни Кюести, она однажды встала между ними и получила удар ножом по руке. Севери прислонился к печке, но хорошо видел прихожую и Миранду, рука которой уже протянулась к крючку. И только тут он вспомнил — стукнул кулаком в стену и хрипло крикнул наверх:

— Ребята, приготовьтесь! Пришли худые гости!

Вяйнё сразу проснулся, соскользнул с одеяла, служившего подстилкой, на голые доски пола и, еще сонный, стал нащупывать какое-нибудь оружие. Он только и разобрал, что Севери что-то крикнул. Но и в его снах тоже все время слышались крики — сейчас ему снилось, что он лежит под полом танцзала в какой-то тесной, пахнущей плесенью щели, а люди танцуют прямо на нем и кричат. Была беспросветная темень, он толком ничего не видел — но вот пальцы его нащупали что-то твердое и холодное. Это был «Гаспар Арицага Эйбар». Теперь он понял, где находится — в каморке на чердаке, там всегда так пахнет: прошедшим летом и газетами.

Вяйнё встал на колени и, прижав оружие к груди, прислушался. Онни храпел рядом. На улице тарахтел мотор, даже чувствовался его запах. Других звуков не было. Впрочем, нет: казалось, весь дом кричит, предостерегая от чего-то; где-то скрипнул пол, дети было захихикали, но сразу затихли.

— Онни…

Вяйнё встал на ноги и стал пробираться к окну. Он сорвал газету — на улице был ясный день, и Вяйнё заморгал, ослепленный. На противоположной стороне улицы стояло такси — черный «мерседес». Водитель нетерпеливо ерзал. Задняя дверца машины была открыта, и внутри сидел молодой цыган. Сердце Вяйнё заколотилось — это был брат Фейи, Алекси. Вяйнё сразу понял, что́ должно произойти. Потом вдруг вспомнил, что вина лежит не только на нем, но и на Онни. Тут же пришла и следующая мысль — они не могут помочь Севери: Севери загородил дверь со стороны чердака тяжелым платяным шкафом.

— Онни!

Онни уже встал и шел к окну. Он сорвал остатки газеты и прижался лицом к темному от сажи стеклу, но сразу же отпрянул — потом схватил Вяйнё за руку, отобрал оружие и снял с предохранителя.

— Это Алекси…

Он сделал еще шаг назад, вытянул руку, поддерживая «Гаспара» снизу левой рукой, и ощерился так, что показались десны. Потом положил палец на курок.

— Взял на мушку, — сказал он, тяжело дыша. — Пуля пройдет через заднее стекло машины. Попадет прямо в цель…

— Погоди!

— Зачем?

— Может, они… Подождем… — Вяйнё показалось, что голова у него заработала только теперь. — Почему они осмелились приехать на такси? — удивился он.

— Действительно… Я на всякий случай все время буду держать Алекси на прицеле. Встань на колени и послушай, что делается внизу.

Онни, не шевелясь, стоял на месте, прикрыв один глаз. Окно казалось ему просто светлым квадратом, а руки — черными, гигантскими, острые грани прямоугольного ствола поднимались над руками, мушка блестела, она смотрела прямо в лицо Алекси. Руки Онни неудержимо дрожали, сейчас он попал бы в шею Алекси, теперь — в плечо. Алекси тоже двигался — вот он наклонился что-то сказать водителю, теперь пуля попала бы ему в ребро. Онни немного расслабился — надо быть осторожным, он вчера подточил курок, оружие теперь легко разряжается.

Вяйнё бросился плашмя на пол и прижался щекой к доскам. Было слышно, что внизу идет разговор, но слова доносились неразборчиво, как сплошное жужжание, различались только интонации. У незнакомца голос, был старческий, он говорил медленно. Севери отвечал резко. Но не угрожающе. И ни разу не прервал гостя — он явно его уважал.

— Алекси чертовски трусит, — усмехнулся Онни, стоя у окна.

— Молчи…

Внизу говорили о Сашке, имя донеслось отчетливо. Это брат Фейи, как и Алекси. Вяйнё не разобрал, какое отношение к делу имеет Сашка; ему показалось, что Севери сухо рассмеялся.

— Он вовсе и не мужчина, этот Алекси, — сказал Онни. — Сколько ему… четырнадцать?

— Тихо!

— Я в этом возрасте уже спал с Каариной Лехикойнен. Помнишь ее? Но Алекси, кажется, для этих дел никогда не созреет…

— Почему?

Вяйнё поднял голову. Он невольно заинтересовался.

— Да ведь он совсем дурачок, они на него пенсию получают… окончательно помешался после той истории.

— Какой истории?

— Да ты знаешь. Плоскостопые схватили его на улице, но так как пришить ему ничего не могли, то в досаде увезли на Босяцкий остров и сказали: «А ну, топай домой!..» Он стал требовать — сами, мол, привезли, сами и обратно везите… Тогда ему приказали спустить штаны и пригрозили посадить в конуру с собакой, если он не послушается, а потом напустили в штаны слезоточивого газу…

— Так то было с этим Алекси? А я думал, что тогда говорили про Алекси — сына Пинка, который переехал в Швецию.

— Нет. Про этого. Такого и пристрелить-то жалко…

— Ш-шш… Не расслышал. Но гость уходит… закрыли дверь на крючок… ковыляет вниз с крыльца…

Дом ожил — захлопали двери, зашумели дети, Рууса что-то или кого-то благословляла. Вяйнё подошел к окну. Гость вышел со двора и медленно побрел к такси, опираясь на палку.

— Это Калле.

Алекси вылез из машины, пошел навстречу старику и помог ему сесть на заднее сиденье. Такси уехало, не оставив за собой ничего, кроме рассеивающегося выхлопа газа, а на окнах Палми шевельнулись шторы.

— Как это он не побоялся сюда приехать?

— Такой старый. Эти старики все норовят делать что-то как в молодые годы… Говорят, он еще из дому удирает продавать часы, очень любит торговать. И пусть бы себе, только продает-то он дешевле, чем купил.

Лестница заскрипела. Парни замолчали. Поднимался Севери — шаги были тяжелые, но бодрые. Приятели сели на постель, и Онни сунул оружие под подушку. Потом за дверью послышалось шуршанье и кряхтенье — это Севери отодвигал шкаф.

Он остановился на пороге. Сердитый или нет — определить трудно: вид у него всегда суровый.