— Конечно, это не имеет значения, но вот это его нежелание быть замешанным… Да, все мы, финны, такие!

Я оживился. Моему воображению был дан толчок.

— Убийца возвращается на место преступления? — осторожно предположил я. — Это необъяснимо, но происходит в тысяче случаев…

Палму стукнул себя по колену, и лицо его перекосилось, как от кислятины.

— Эт-то твое воображение! — воскликнул он. — Конечно, неплохо бы у этого красноперого господина снять свидетельские показания. Приметы есть, найдем. Тут ты не беспокойся.

Скажу сразу, что в этом пункте Палму дал маху. Да еще какого! Дело оказалось совсем не таким легким, а значение красноперого господина неизмеримо большим, но об этом — в свое время.

Палму же сложил руки на груди и с самоуверенным видом насмешливо сказал:

— Ну хорошо, давай поглядим, что ты там навоображал. Ответь: какова причина убийства господина Нордберга?

— Нет, — торопливо возразил я, — давай лучше ты скажешь, что ты думаешь по этому поводу.

— Ладно, — с довольным видом согласился Палму. — Поначалу я думал, что это обычный разбор гомосексуалистов. Одинокий, холостяк, лицо разбито. У них ведь там свои дела, и они довольно часто начинают шантажировать свою жертву. Потому что эти люди — самые настоящие жертвы, гомики то есть. Они же никак не могут себя защитить.

— Но ведь старика Нордберга никто не шантажировал, — возразил я. — Наоборот, это он деньги получил. И потом — какой он гомик?! Ты с ума сошел! Мирный философ, сторонний наблюдатель людей и жизни.

— Все верно, — кивнул Палму. — Наблюдатель чужой жизни. И деньги получил — много и вдруг. Вот тут-то все дело для меня перевернулось и встало с головы на ноги. То есть я подумал, не шантажировал ли сам Нордберг кого-то.

— Да ты что! — возмутился я. — Такой тихий старик, добрый, приветливый. Это совершенный абсурд — в свете всего, что мы о нем знаем.

— Ну да, — подхватил Палму. — А что мы, собственно, о нем знаем? То, что нам рассказала барышня Похъянвуори. Правда, его соседи по дому примерно то же говорили. Странноватый, необычный, но человек хороший. И уж точно — мухи не обидит. И ни в чьи дела не лезет.

— Вот видишь! Почему и кого он стал бы шантажировать? — спросил я.

— Предположим, он случайно увидел что-то неожиданное, — сказал Палму и посмотрел на меня, склонив голову набок. — «Звезды расскажут тебе…» Ты что, не помнишь, как вчера вечером мы с тобой вместе распевали?

Мы распевали! Но я не стал уточнять эту деталь.

— «Звезды расскажут…» — машинально повторил я. — Ты хочешь сказать, что он увидел что-то такое на небе — что-то необычное?

— Ага, летающую тарелку, — процедил Палму сквозь зубы. Именно. Советую обратиться к Кархунену. Он про это все знает, знаком с научной фантастикой. Он точно опишет, как выглядел этот мальчик с пальчик, в шлеме с антенной, который кокнул Нордберга по черепушке, когда тот стал ему надоедать со своим телескопом.

— Я же не это имел в виду! — смущенно возразил я. — Нет, но летает же там всякое, какие-нибудь управляемые снаряды или что-то в этом роде. Мы же понятия не имеем, что теперь в небе творится! Может… может, Нордбергу заплатили, чтобы он не разглашал военную тайну!

— Ну что ты городишь! — жалостливо сказал Палму. — Ведь ты же не полный идиот!

— Не знаю, — упавшим голосом сказал я, — я не знаю, что он мог такого увидеть. Чтобы ему за молчание стали платить.

— Неужели, мой мальчик? — удивился Палму. — Я же повел тебя вчера вечером на Обсерваторский холм. Чтобы ты увидел собственными глазами и нащупал, так сказать, ниточку. Надеюсь, ты успел разглядеть на бедре у милой девушки родимое пятнышко? Прежде чем она натянула рубашку?

— Знаешь, никто не будет платить миллионы из-за того, что его увидели голым! А постель в телескоп не видна — если ты на это намекаешь, — раздраженно заметил я и, поколебавшись, добавил: — Конечно, для какого-нибудь развода это может иметь значение… — Последнее я произнес через силу: мой собственный опыт был не из приятных. — Но даже за такое свидетельство миллионы не платят!

— Как будто я имею в виду бракоразводные процессы, — презрительно отрезал Палму и яростно пососал пустую трубку. — Но что ты скажешь об убийстве? Свидетельство очевидца. Вот о чем речь!

— Об убийстве? — растерянно переспросил я. — Но старик уже убит. О чем ты говоришь?

— Одно убийство влечет за собой другое, — торжественно сообщил Палму. — За первым следует второе. Иногда и третье, если виновника не удается вовремя изловить. Хладнокровный убийца — худший из вредителей в человеческом обществе. Я ли не вдалбливал это тысячу раз в твою башку!

— Вдалбливал, вдалбливал, — поспешил я подтвердить. — Так ты полагаешь, что старик Нордберг случайно оказался свидетелем…

— Я не полагаю, а знаю, — заявил Палму и стукнул кулаком по куче папок. — «Полагать» уже ничего не надо. Вот тут все написано, черным по белому. Хотя и не печатное слово, но все же аккуратно напечатано на машинке — протоколы допросов! — Он придержал мою руку, когда я машинально потянулся за папкой. — В этой куче — все необычные происшествия за этот год, имевшие место на мысу, в районе Катаянокка и в восточной части парковой зоны, в Кайвопуйсто. Я сначала думал о контрабанде. Потом о наездах — ночных, разумеется. Такого я ничего не нашел, то есть ничего достаточно серьезного. Но между делом наткнулся на весьма любопытные документы. Тоже в Катаянокка. В ночь на восемнадцатое апреля примерно часа в три майор Ваденблик в своей квартире на шестом этаже принимал гостей. И вдруг ни с того ни с сего его жена выпрыгивает из окна. Очевидное самоубийство — так было признано. Все выглядело очень убедительно, и допрос проведен чисто формально. Были свидетели и все такое.

— Ваденблик, — я наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кто это. — Из богатых, да?

— Чертовски богатых, — подтвердил Палму. — А жена — из семьи Мелконенов, дочь покойного горного советника. Я, помнится, тогда в апреле простуду схватил, но это, конечно, ничего не изменило бы. Дело было ясное как день.

— Начальник отдела лично просматривал протоколы допросов, — в некотором смущении заметил я. — Он еще сказал, что не стоит беспокоиться из-за таких людей. Да-да, я теперь точно все вспомнил. В этом деле все было ясно.

— Между прочим, шестой этаж отлично виден с Обсерваторского холма, — сказал Палму.

Я открыл папку и стал внимательно читать протоколы допросов, снятых по этому печальному делу. Очевидное самоубийство, места для сомнений не оставалось. Тяхтинен и Валста вели дело — очень тактично, добросовестно. В протоколах не за что было уцепиться. Ни малейшей зацепки.

Майре Ваденблик пила. Это было известно в Хельсинки всем — о чем и говорил протокол, правда в смягченных выражениях. Майор давал показания сдержанно. Большей частью он жил за городом, занимался имением. Единокровная сестра госпожи Ваденблик, Анникка Мелконен, также находилась в это время в квартире. Проживала вместе с сестрой. Ухаживала за ней. Разница в возрасте у сестер — три года. Покойный Мелконен еще в молодости остался вдовцом и вскоре женился снова. Умер, перетрудившись, в пятьдесят шесть лет от тромба в сердце. Болезнь больших начальников. Но зато его предприятия остались. И миллионы тоже. Они, насколько известно, составляли главную радость в жизни этого трудяги. Его сын, Аарне Мелконен, возглавляет ныне концерн. Так, теперь о самой Майре Ваденблик: два развода, состояла в третьем браке, детей нет, на момент самоубийства ей не было еще сорока.

Действительно ясное дело. Почтенный врач, известный и дорогой терапевт, пользовавший госпожу Ваденблик долгие годы, засвидетельствовал, что она злоупотребляла снотворным. И алкоголем — само собой. Опасное соединение. Однажды приняла чрезмерно большую дозу, потеряла сознание, лежа в постели, но ее успели вовремя доставить в больницу. В другой раз уронила зажженную сигарету на кровать и могла бы сгореть, если бы вовремя не заметили дым. Падение из окна — ее третья попытка покончить жизнь самоубийством. Большие деньги — плохой товарищ…