— Мы все это знаем. — Тамат попыталась заставить его замолчать.

— …Итак, они вторгаются к нам. Но постепенно запасы наркотика, подавляющего их отвращение, истощаются. Как следствие, они больше не получают подкрепления, и мы одерживаем победу в войне. А одержав победу, мы завладеваем теми малыми остатками их запасов, благодаря которым мы с моим добрым коллегой капитаном Мартаном сегодня здесь. Каковы результаты исследований наших аптекарей в области изучения этого наркотика? Не очень, я слышал. А может быть, это и к лучшему, что они не достигли высоких результатов? Может быть, их успех перевернул бы с ног на голову все наше общество! И может быть, также контроль источника этого наркотика — а именно гриба, предположим, что он произрастает в наших джунглях, — составит политическую модель будущего.

Эта модель может соответствовать представлениям гильдии реки об общественном устройстве — но будет совершенно противоположна представлениям других гильдий1 С точки зрения гильдии реки, идеальной может быть ситуация, когда искомый наркотик используется по каплям, тонкой струйкой, а не потоком. Но тогда случайно ли то, что наши гости — те, кого гильдия представляет как послов, — считаются также и первооткрывателями грибного наркотика?

— Подбери паруса! — оборвала его Тамат. — Ты несешься прямо на рифы!

— О боже, — сказала Йалин, испугавшись того, что было спровоцированно ее бесхитростным вмешательством.

Стамно обернулся. Уставился на нее взглядом косых глаз. Глаза его фокусировались в точке прямо перед его носом таким образом, что его пристальный взгляд, казалось, раздваивался, огибая нос, проходил сквозь Йалин и сверлил дыру в ее затылке.

Ему не надо напиваться, он был уже опьянен — своими речами.

— Я чувствую тонкую черную границу длиной в сотни лиг, разделяющую речной поток в самой середине! Эта граница такого свойства, что видят ее только мужчины, и к тому же не глазами. Она начертана у них в мозгу. Пренебрежение этой границей для мужчин чревато безумием, болезнями и смертью. Кто начертал ее, если не наши далекие предки? Те, что были предками наших предков? Наркотик же стирает на некоторое время ее черные чернила. То, что начертано, может исчезнуть ненадолго. Но потом проявляется снова.

— Держи себя в руках! — Голос Марти прозвенел, как пощечина. — Наши гости вот-вот будут здесь. А ты несешь такую чушь.

— В самом деле, — сказал Мартан. Он был практичным человеком, для которого черное всегда было черным, а белое белым. Пылкая велеречивость Стамно совсем не вдохновляла его, от таких заумных фраз у него только болела голова. В поисках укрытия он перетащил свой стул подальше от Искателя Истины. Стамно снова сфокусировал взгляд, но выглядел удрученным.

Спустя минуту зазвучал дверной гонг.

Сынов звали Джотан и Эндри. Джотан был рыжеволосый; у Эндри волосы были абсолютно черные. Оба носили бороды, над которыми недавно поработали ножницы. Крепкий эль пришелся Сынам по вкусу. Поэтому вся компания засиделась почти до полуночи, то и дело наполняя кувшины.

Позже, когда Йалин с хмельной-головой отправилась спать, она все вспоминала капитана Мартана, который изрядно поднабрался и стал ей загадочно подмигивать и все бормотал: «Я не должен быть здесь. Совсем не должен. Дорогая моя, о чем это я? Не имею понятия! Он накрыл свой графин ладонью. — Достаточно. Мне явно достаточно. Черт бы побрал этот эль. И что я здесь делаю?»

Хозяйка Марти похлопала его по руке: «Всякий раз, когда чувствуешь, что запутался и не знаешь, как поступить, надо поступать в соответствии со своими неписаными законами».

«Точно! — воскликнул он. — Точно. Но и наши гости поступают в соответствии со своими собственными неписаными законами. От этого все трудности».

Сын по имени Эндри оскалился, как пес готовый укусить: «Мы все придерживаемся определенных заповедей, это факт. Мы руководствуемся заповедями длиной в тысячи слов, дошедшими до нас из глубины веков. Заповеди здесь, на западе, звучат немного иначе, чем ваши на востоке. А наши заповеди говорят „нет“ реке, в то время как заповеди наших женщин говорят в точности обратное. Заповеди ваших мужчин гласят „только однажды“, а заповеди ваших женщин похожи на заповеди наших. Чьи же, то есть которые из них, верны? Ваши приятнее читать. Правда, так и есть». — Эндри даже слишком долго разглядывал Йалин через стол, она подумала, что мужчина представлял себе, как овладевает ею, использует для своего удовольствия, от этой мысли у нее мурашки поползли по коже.

«Вам будет полезно послушать восточные заповеди, — сказала она ему. — Там мужчины умеют вести себя по-человечески».

«Позвольте вам заметить, я никогда не имел дела со сжиганием женщин! И у нас уже этого нет. Ведь это одно из условий нашего мирного соглашения, не так ли? Теперь у нас будут прекрасные вина, и драгоценные камни, и о, все, что угодно».

«Товары, которыми мы собираемся торговать, — это не откуп за ваше хорошее поведение, сир!» — сказала Марти.

«А я это и не имел в виду. Хотя по всему получается, что нам придется платить за старые грехи цену гораздо более высокую, чем просто монеты». — Эндри отвернулся от Марти и снова устремил пристальный взгляд на Йалин.

Но избавиться от Марти было не так-то легко.

«Да, вам придется еще проложить приличную дорогу к речному берегу, сир. И построить надлежащую пристань, которой будут распоряжаться ваши женщины».

«Да, да. — Эндри не отрывал пристального взгляда от Йалин. — Думала ли ты, — обратился он к ней, — ты, такая тонкая и свежая, с ореховыми волосами и такой мушкой на открытой шейке, думала ли ты, что, быть может, те заповеди, что дошли до нас из глубины веков, и были той силой, что должна была заставить всех нас поступать по-человечески, сдерживая наши звериные инстинкты? Потому что мы, мужчины, как звери: мы жаждем крови, мы сражаемся за территорию, завидев хорошенькую самочку, мы готовы тут же завалить ее, а при встрече с опасностью мы рычим, неистовствуем и рвем на части.

Единственное, в чем эта сила ограничила нас неправильно, — она заставила нас, мужчин, безумно бояться большой воды. Мы говорили реке категоричное „нет“ — и запрещали реку нашим женщинам, тем, которые любят волны. Мы не позволили нашим женщинам захватить лидерство, как это произошло у вас. Мы приспособились сами, как мыши-пираньи, что могут только уничтожать все на своем пути, а потом засыпать в беспамятстве. Я говорю истинную правду сейчас, милая девица». — Он смотрел с вожделением.

«Чтоб ты провалился», — подумала Йалин. Но не издала ни звука.

«На мой взгляд, — сказала Марти, — нам необходимо присутствие какой-то тайны — по меньшей мере до тех пор, пока мы когда-нибудь не поднимемся в небо и не разгадаем ее сами, но это еще в далеком будущем. А сейчас от нас зависит, каким предстанет перед нами это будущее. Мы изменим заповеди, что прописаны для нас в веках. Шаг за шагом».

«Изменим заповеди, что прописаны!» — эхом отозвался пьяный Мартан. Ему не слишком хорошо удалось играть роль пьяного и при этом не напиться. Эндри уставился на Марти: «Выходит, что человек в состоянии смыть с себя краску, которой он был выкрашен изначально. Или по крайней мере изменить ее оттенок. Выходит, что мне необходимо встретиться с одной из ваших нежных леди, чтобы она научила меня учтивости? Познакомиться с ней поближе. — Он сделал большой глоток эля, затем опрокинул свой графин в сторону Йалин. — Как с человеком».

Йалин решила, что самое время ей самой стукнуть по своей кружке с элем. Или, может быть, кружка сама опрокинулась; она не была уверена.

«Опс!»

Йалин приснился странный сон. Пока сон длился — кто знает, как долго? — они была уверена, что не спит; но когда на заднем дворе закукарекал петух, сон мгновенно улетучился…

Она была в кирхе Мужского Дома Юг, куда никогда не заходила прежде. Но тем не менее Они знала, что это была кирха.

Изнутри та была вся голубая и напоминала пещеру. Округлые стены, укрепленные дополнительными ребрами кладки, плавно переходили в свод крыши. Пол был неровный, выложенный крупной бирюзовой галькой, ступать по которой было удивительно приятно. Розовато-лиловые листья папоротников распускались в глиняных горшках, как фонтаны брызг; пахло дохлой рыбой.