Клава решила это еще утром, как только проснулась. Открыла глаза, уже зная, что сегодня она во что бы то ни стало купит это пальто.

Это было ни хорошо, ни плохо — это был факт. Как-то даже немножко грустно стало от того, что все так ясно и понятно. Только на работе, когда нужно было все-таки произнести слова: «Виктор, ты говорил, что можешь одолжить мне двести долларов», — опять пришло чувство дискомфорта. И не потому, что раньше никогда не приходилось брать деньги взаймы, нет. Потому, что было чувство, будто ты хочешь сделать что-то недозволенное. То, что дозволено только Юпитеру. Сколько раз слышала, как это делала Люся-секретарша, как это делал Левинсон, как это делал, наконец, и сам Чубаристов. У них получалось как-то естественно и натурально. Но чтобы она… «Ты сказал, что можешь одолжить мне двести долларов»… Из ее уст это будет звучать примерно так, как если бы геликон попытался сыграть колыбельную мелодию. Все вроде и правильно, но ребенок все равно с перепугу ненормальным станет…

Как только она набиралась смелости и открывала рот, в кабинет все время кто-то вбегал и все портил. То Левинсон со своими «потрясающими» историями, то Люся со своими делами, то еще кто-нибудь. И опять приходилось ждать, пока не уйдут, потом еще некоторое время, чтобы тишина окончательно улеглась, потом мысленно считать до десяти и снова наспех захлопывать рот, потому что дверь опять открывалась.

— Ты чего дергаешься? — спросил Виктор, заметив, что она уже три часа читает одну и ту же страницу из протокола допроса.

— Нет, что ты… — Покраснела, отвела глаза, засуетилась. Думала, что после этого вопроса вообще ничего не получится.

Получилось…

— Витя, ты говорил, что можешь одолжить мне двести долларов…

Сказала это так непринужденно, как говорила только в детстве: «Мама, а Лариске папа новые сандалики купил, такие красивые. И они мне совсем-совсем не нравятся».

Чубаристов даже глаз не оторвал от бумажки, которую читал. Только кивнул и пробормотал:

— Ага.

И опять замолчал. А Клава вдруг почувствовала себя обманутой. Будто выгнали с работы или муж ушел к другой. Ведь, по идее, все она сделала правильно, как и рассчитала. Но почему же он не полез в карман и не одолжил? Ведь должен же был. Не может же она просто, прямым текстом попросить у него эти деньги. Как девственница не может сама прямо сказать своему возлюбленному: «Я тебя хочу».

— Так тебе сколько? — спросил он минуты через три. — Двести? — Посмотрел на нее, улыбнулся и полез в карман.

— Витенька, я отдам, как только смогу, очень скоро, — забормотала она, чувствуя, что все вдруг завертелось и закружилось. — Я обязательно, ты не волнуйся, ты же меня знаешь. Как только… так сразу и…

— Да ладно, перестань. Мне пока не к спеху. — Чубаристов заулыбался своей искрометной улыбкой и протянул ей двести долларов…

И вот она летела по коридору к проходной. И вот вылетела на улицу. И вот перелетела через дорогу, чуть не попав под машину. И вот влетела в магазин. И вот подлетела к прилавку. И остановилась, тяжело дыша…

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Вы за пальто?

— Да.

— Ой, а его сегодня купили… — Продавщица улыбнулась грустно и развела руками. — Если бы вы часа на два раньше. Но вы не переживайте, нам через месяц…

Что будет через месяц, Клаву не волновало. Как не волновало и то, что пошел дождь, а она без зонта. Ее сейчас вообще ничто не волновало.

Кто-то тронул ее за рукав и сказал:

— Клав! Привет! Вот так встреча!..

Как вы думаете, каким образом следователи делятся самой свеженькой информацией со своими коллегами, узнают последние сплетни о новом горпрокуроре, просто обмениваются мнениями и рассказывают анекдоты? По телефону? Захаживая друг к другу в душные кабинеты? Это, конечно, тоже. Но самое главное — они курят. Курят на лестнице, на небольшой площадочке между третьим и четвертым этажами. Эта площадочка никогда не пустует, она всегда утопает в клубах сигаретного дыма, представляя собой эдакий клуб по интересам. Словом, иной раз перекур может продолжаться чуть ли не весь рабочий день.

Перекусив в столовой, наговорившись всласть, поделившись всеми своими победами, сомнениями и решениями, Дежкина и Порогин направлялись в свой кабинет. Разумеется, проскочить мимо курилки они никак не могли. Разумеется, их тотчас же окружили со всех сторон и засыпали всевозможными вопросами — слух о мощном взрыве в Бутырках облетел прокуратуру со скоростью света и всех жутко заинтриговал по той нехитрой причине, что подобных случаев в Москве не происходило, пожалуй, со времен дореволюционных бомбистов. Наконец-то Клавдия почувствовала на себе завистливые взгляды сослуживцев. Да-да, она теперь вела громкое дело!

— Пока ничего конкретного, — напустив на себя озабоченный вид и в душе сгорая от гордости, отвечала она. — Ищем, копаем, разбираемся… Сами понимаете, не мне вам объяснять. А Чубаристова не видели?

— С утра был…

— С утра я сама его видела…

— Так вот, Клавдия Михайловна, — продолжил недосказанное Игорь, — начал я копать спиртное, а там — миллиарды! Понимаете, миллиарды!

— Эй, Рэмбо! — По лестнице поднимался Виктор Сергеевич. — Тебя там какая-то цыпа разыскивает, раз пятнадцать звонила.

«На ловца и зверь, — подумала Клавдия. — Только кто из нас ловец?»

— Какая еще цыпа? — удивился Порогин, прекрасно зная, что никакой «цыпы» у него не было и нет.

— Нельзя так, Игорек, — шутливо пристыдил его Чубаристов. — Девушка, можно сказать, бьется в истерике, а ты и припомнить ее не можешь. Голосок у нее ангельский, с придыханием, я даже возбудился чуток.

— Да как зовут-то? — Щеки Порогина вспыхнули, как облитая бензином ветошь.

— Аня.

— Фу-ты! Ч-ч-черт… — Игорь хлопнул себя ладонью по лбу. — И здесь меня достала!..

— Кто такая, почему не знаю? — вскинула брови Дежкина.

— Да одна там, из салона красоты… — недовольно пробурчал Порогин. — И черт меня дернул телефон ей свой оставить!.. Что ей нужно-то?

— Просит, чтобы ты ей компанию составил. Она билеты достала… — Правый уголок губ Чубаристова пополз вверх.

— Куда?

— На международную выставку собак! — Тут уж Виктор не мог сдержаться и зычно расхохотался во весь голос.

— Шутите? — улыбнулся и Игорь.

— Какой там! Истинная и сермяжная правда! Она ждет тебя через двадцать минут в метро, на станции «Лубянка», в центре зала.

— Ты иди, Игорек, я тебя отпускаю, — ласково сказала Дежкина.

— Спасибо, но мне что-то не хочется…

— Отчего же?

— Мы виделись лишь однажды, я ее совсем не знаю… — пожал плечами Порогин.

— Но ведь появилась возможность узнать ее поближе, — проворковала Клавдия Васильевна.

«Соглашайся, Игорек, — мысленно умоляла она. — Соглашайся, родимый».

— Она не в моем вкусе… — упрямился Порогин.

— Женщина сама сделала первый шаг, только за это ее надо уважить, — наставительно произнес Чубаристов. — Поверь, мой маленький друг, в наше время это большая редкость.

— Так, все, я тебе приказываю, — посуровела Клавдия. — Как старшая по званию.

— Что?! — ошарашенно посмотрел на нее Порогин. — Вы приказываете мне идти на свидание? Это что-то новенькое…

— Слово командира — закон!.. — хохотнул Чубаристов.

— Ну, знаете ли… — насупился Игорь. — Это уж ни в какие ворота…

— Да сходи ты, — Виктор Сергеевич доверительно положил руку на его плечо. — Она же иначе не отвяжется.

— Вы думаете?..

— Уверен.

— Вот-вот, — Дежкина с охотой подхватила мысль Чубаристова. — Нет ничего глупее и унизительней, чем бегать от женщин.

— Может, вы и правы… — задумчиво почесал макушку Игорь. — Ладно, уговорили… Пойду… Значит, на «Лубянке» через двадцать минут?

— Уже через пятнадцать, — Виктор Сергеевич взглянул на часы.

— Виктор Сергеевич, а я тебя искала…

— Зачем?

— Деньги вернуть, — Клавдия достала двести долларов и протянула Чубаристову.