Арминек подтащил меня чуть не вплотную к Ачису с Ктарой. Наш редактор, хихикая, без умолку болтал.
— Хватит, Ачис,- перебила его Ктара.- Надо идти обратно. Арминек и Толай обидятся.
— Да ну их! Вдвоем справятся. Первый раз, что ли? — небрежно произнес Ачис.- Я им дал хороший нагоняй. В общем, они у меня исполнительные. Слова против не скажут. Арминек, бывает, сорвется. Как порох, вспыхивает. А Толай смирный. Я его так и зову — смирненький и исполнительный. Арминека тоже обломаю. Оба будут смирненькие и исполнительные.
— Неужели? — удивилась Ктара.
— Вот увидишь. А из учителей кто, думаешь, самый смирненький? Майра Михайловна. Как овечка.
— Не говори так,- заступилась Ктара.
Ачис осекся, начал бросать в воду камешки.
— Давай искупаемся? — предложил.
— Нет, я побегу.
— Да брось ты! Смирненькие и исполнительные все сами сделают.
Он разделся и прыгнул в воду.
Ктара отвернулась и пошла вдоль берега.
— Давай покажем ему, какие мы смирненькие! — Арминеку очень хотелось досадить зазнайке Ачису.
— А как?
Арминек перемахнул через бугорок, за которым мы стояли, схватил брюки, рубашку, майку Ачиса, черный галстук и тут же вернулся ко мне. Мы свернули одежду, возвратились в школу, а сверток сунули в парту.
Чуть не сразу за нами прибежала запыхавшаяся Ктара.. Гоп, топ, топ… Прямо в учительскую.
— Хурун Иванович!
— Что случилось?
— На речке, у Ачиса одежду украли.
— Пошутил кто-нибудь. Найдется.
— Он просил вас прийти.
— Еще чего!
Мы выглянули из класса. Ктара увидела нас. Ей, должно amp;apos;быть, неудобно стало, что с Ачисом связалась.
— Что с тобой? — участливо так спросил Арминек.- Чуть не плачешь.
— Ой, мальчики! Воры объявились. У Ачиса одежда пропала.
— Неужели? Бедный Ачис! — продолжал разыгрывать ее Ар минек.
А меня дернуло за язык:
— Газету так делать лень,- говорю.- Ходят, понимаешь, купаться…
Ктара уставилась на меня полными слез глазами. Стоит ошарашенная. А меня понесло:
— Позор! Ходит, штаны Ачиса ищет. Просто удивительно, какая исполнительная стала.
Вот теперь она и в самом деле расплакалась. Расплакалась и убежала.
Я уж пожалел, что такое сболтнул, ни за что обидел ее.
Арминек хохочет:
— Вот это сказанул! А ты, оказывается, совсем не такой смирненький.
И опять у меня вырвалось:
— Я еще им покажу!
— Что? Что покажешь?
Я прикусил язык. Даже другу не хотелось признаваться, что больше всего обидно мне было: нашла Ктара с кем пойти!..
Начал было разлиновывать бумагу для заголовка, но бросил.
— Ас этим что делать будем? — показал на сунутую в парту одежду Ачиса.
И тут как раз он сам amp;apos;пришел. Переоделся. Уже не такой задиристый, как с утра был. Тихо так спрашивает:
— Ну что? Нарисовали?
— Ишь чего захотел! — ухмыльнулся Арминек.- Быстрый какой. Пойдем, Толай. Жарко что-то. Надо немножко прохладиться. Может, искупнемся? — Он подмигнул.
— Не стоит. Как бы без штанов не остаться…
Ачис взъелся:
— Я вас к директору поволоку!
— А мы тебя к прокурору,- отрезал Арминек.
С тем и разошлись.
Всякая охота делать стенгазету пропала. Выходит, мы для Ачиса стараемся. А кому такая газета нужна? И того хуже: мы, значит, смирненькие-исполнительные? Нет уж! Ачис будет командовать: «Нарисуй! Напиши! Наклей! Вырежь!», а мы должны делать да помалкивать. Что у нас, своей головы нет? Хватит!
Ушли из школы — забыли про все. Долго купались, потом за колхозными амбарами гоняли футбольный мяч. Уже стемнело, когда ребята стали расходиться. Кто-то заговорил, что у Ачиса на речке одежду унесли. Только тут мы вспомнили про нее, хотя, завернутую в старую газету, унесли с собой и спрятали в кустах.
Отыскали сверток, пошли к дому Ачиса. Арминек залез на ворота, перевязал Ачисовы шмутки его же галстуком и подвесил к верхней перекладине. Он уже спрыгнул на землю, когда у них во дворе загавкала лайка. Мы дунули в сторону речки.
Возле ограды Хуруна Ивановича услышали громкий разговор. Голоса доносились из юрты, стоявшей за забором.
— Тотанос ругается,- шепнул Арминек.
— Ы-ы, тотай ара! Гадость какая! — громко брюзжала старуха.- С женой справиться не можешь. В руках ее держать надо. Так держать, чтобы сок капал. Зачем на такой женился? ’Она дома не сидит. Столько дел, а у нее одна забота — в школу бегать. Ничего другого знать не желает.
— Я уже думал об этом,- бубнил, оправдываясь, Хурун Иванович.- В тайге думал…
— Ук, хороший какой!.. Думал! О чем думал? Оттого и маралье мясо растерял. Знай, олух, сидеть тебе теперь в черной тюрьме. Из-за нее сидеть будешь. Она тебя живьем съест. Нужен ты ей. Ей пионеры нужны…
Хлопнула калитка. Кто-то побежал к берегу. Мы сразу узнали: Майра Михайловна. Она чуть с нами не столкнулась.
Мы хотели догнать ее, но следом выскочил Хурун Иванович и тоже к речке. Надетые на босу ногу сапоги гулко бухали по земле.
При тусклом свете луны было все же видно, как бежала вдоль берега Майра Михайловна в белом платье, как она шмыгнула за черемуховый куст и притаилась. Хурун Иванович сначала кинулся в другую сторону. Мы дошли почти до самого берега, когда услышали приближающийся топот сапог. Теперь сапоги тупо чмокали. Хурун Иванович остановился и вылил из них воду. Значит, он прямо через речку рванул и набрал полные голенища! Вот он покрутил головой, будто принюхивался, и направился к черемухе. И тут же Майра Михайловна закри-» чала.
— Мне теперь все равно,- орал он.- Вот увидишь, убью!
— Отпустите ее! — Арминек чуть голос не сорвал.
Хурун Иванович оглянулся, процедил сквозь зубы:
— Опять вы? Черт вас носит…
— Не бейте Майру Михайловну,- сказал я.
— Мы все видели,- поддержал меня Арминек.
Майра Михайловна тем временем исчезла в темноте.
— Вы вот что,- буркнул Хурун Иванович.- Вы не в свое дело не лезьте и лишнего не прибавляйте. Мало ли что между мужем и женой бывает. Не вашего ума это. Ясно?
Он повернулся и ушел.
Как быть? Не могли мы оставить в беде нашу вожатую.
— Давай вернемся,- предложил Арминек.- Если Хурун еще будет драться, позовем кого-нибудь. К Айдиту Андреевичу сбегаем.
Залегли у того же места, возле юрты за забором. Тихо. Подождали с полчаса — ни звука. Совсем уж собрались уходить, раздались голоса. Негромкие, но разобрать можно.
— В школе я это дело замял. Там пока мальчишками займутся.
— Займутся! — передразнила Тотанос.- Совсем у тебя ума нет. Через день-два все равно к тебе привяжутся. Надо к леснику ехать. Уговори его. Кинь ему деньги. Я тебе дам, сколько надо. Для единственного сына ничего не пожалею. Вся сила в деньгах. Против денег никто не устоит…
— Ладно,- согласился Хурун.- Утром поеду. Может, хоть ружье вернет. Мясо-то не отдаст…
— Не то говоришь! Какое еще мясо! Сначала добейся, чтобы бумагу лесник уничтожил, чтобы сюда не прислал. Жалостно проси. Скажи, первый раз такое случилось, больше никогда не повторится. Деньги отдай, дорогой подарок обещай. В крайнем случае телку можем отдать, а мало — корову пообещай. И арагы с собой возьми. Угости. Пьяного уговорить легче,- учила Тотанос.- У меня крепкая арага. Попробуй-ка, успокой душу. Майра, однако, к Постай убежала. Пусть там ночует. Завтра все равно прибежит, никуда не денется. Ты ее крепче держи, вожжи не распускай. А в тайгу больше не бери. Сам видишь, из-за нее все…
Хурун Иванович что-то тихо ответил.
Аал давно спал. Только собака где-то скулила. Должно быть, Ачисова лайка. То взлает, то опять заскулит. Значит, вещи Ачиса все еще висели на воротах.
По тропе деда Нартаса
Утром меня разбудил Арминек. Глаза красные, опухшие, всхлипывает, губы дрожат.
— Отец с пастбища вернулся. Злой. Ждал меня, спать не ложился. Слова не говоря, выдрал. Так ремнем настегал, сесть больно… Из-за тебя, говорит, штраф платить. Слушать не стал. Я матери сказал, к дяде Поскону уйду…
