Левой рукой охотник слегка поддернул тонкую бечевку.

Голубь негодующе забил крыльями и подлетел на несколько дюймов над землей. Птицелов выждал совсем немного – мое сердце успело стукнуть всего дважды – и дернул еще раз. Голубь снова вспорхнул, привлекая к себе внимание.

Последовала короткая пауза – я едва успел медленно и беззвучно вдохнуть, – и затем, обдав нас ощутимым порывом ветра, с неба быстро, как молния, сорвалась белая тень. В воздух взлетели голубиные перья. Явственно прозвучал чавкающий звук, с которым сокол ударил свою жертву и вонзил когти ей в спину. А потом хищник – это оказался белый кречет – уселся, сгорбившись, над добычей и с кровожадностью убийцы рванул загнутым клювом шею голубя, от чего голова приманки отлетела в сторону. Все это произошло поистине в мгновение ока, и тут Ингвар плавно и уверенно потянул за веревку, полукруглая ловчая сеть упала, и кречет оказался в ловушке.

Птицелов удовлетворенно перевел дух и вскочил.

– Нужно забрать сокола, пока он не поранился, – сказал он. Пленник отчаянно бился под сетью, тщетно пытаясь вырваться на свободу.

Я тоже попытался встать, но ноги меня не слушались. Взмахнув рукой, чтобы помочь себе, я, в неуклюжести своей, ухватил Ингвара за край дублета и дернул так, что он, уже выскакивая из укрытия, потерял равновесие, повалился на меня и от души обругал, опасаясь лишиться своей добычи. И как раз в эти мгновения воздух снова зашумел и сорвавшийся невесть откуда еще один хищник с силой ударил в провисшую сеть. Это был еще один кречет – белый, как и первый.

Безудержная атака второй птицы оказалась пагубной для нее. Она сквозь сеть вонзила когти в трупик голубя, и они тут же запутались в мелких ячейках. Второй сокол тоже превратился в воплощение ярости и отчаянно забился, пытаясь освободиться.

Ингвар мгновенно восстановил равновесие. Сдирая на ходу дублет, он выскочил из укрытия, подбежал ко второй птице и накрыл ее с головой своей одеждой.

– Быстрее! – крикнул он. – В пещере лежит вторая сеть!

Я метнулся назад, отыскал сетку, подал ее охотнику, и мы вдвоем бережно запеленали разъяренного кречета.

Птицелов действовал со спокойной уверенностью опытного человека, не теряя ни мгновения. Он ловко выпутал когти второго сокола из сети и подал мне завернутую птицу, яростно глядевшую на меня темно-коричневыми глазами, обведенными ободками желтой кожи. Я прижал все еще сопротивлявшуюся птицу к груди, твердо решив не позволить ей ускользнуть. Ингвар тем временем извлек из кармана длинный кусок ткани и осторожно приподнял край ловушки. Просунув под сеть руку, он с привычной ловкостью набросил тряпку на первую птицу, накрыв сначала машущие крылья, а потом и голову. Сразу после этого сокол начал успокаиваться.

Спеленав сокола, Ингвар выпрямился и повернулся ко мне:

– Давай сюда твою птицу – нужно поскорее их запечатать.

Мы поспешили обратно в пещеру, где охотник сразу же извлек откуда-то тонкую иглу с нитью и с превеликой осторожностью – хотя у меня все равно внутри все сжалось – прошил нитками одно за другим веки кречетов, а потом связал стежки между собой.

– Вреда им от этого не будет, – сказал он, заметив мой испуг. – С запечатанными глазами они не навредят себе.

Это была чистая правда. Как только охотник зашил соколам веки, обе птицы перестали биться и, когда мы опустили их на пол, замерли в неподвижности.

Завершив свое дело, Ингвар явно успокоился.

– Уже двадцать лет ловлю птиц, но такого со мной еще не бывало, – признался он.

– Поймать двух птиц сразу?

– Второй сокол, похоже, решил украсть мертвого голубя – такое я видел впервые.

– Это те самые птицы, которых ты надеялся поймать? – поинтересовался я.

– Один из них – самец из той самой пары, за которой я следил.

– А второй?

– Будь это самка из той же пары, мне пришлось бы отпустить ее, чтобы она могла выкармливать птенцов.

– Ты, значит, эту птицу не узнал?

– Нет, я никогда прежде ее не видел. Это самка, но другая. Наверное, она была здесь пролетом и наткнулась на нас. Даже и не знаю, как объяснить… – Последние слова ловчий произнес растерянно, чуть слышно и вдруг, посмотрев мне в глаза, добавил: – Разве что, может, духи смилостивились.

Я понял, что он имел в виду: что я использовал свое могущество сейдрманна, чтобы призвать вторую птицу откуда-то издалека.

Выражение лица Ингвара вызвало у меня тревогу. Возникло неприятное чувство, что путешествие в Каупанг разворачивается как-то само по себе – помимо моей воли.

Тем вечером у себя в хижине Ингвар свернул головы всем своим голубям, оставив только трех. Им предстояло в скором будущем пойти на корм нашим пленным хищникам. А маленького крикуна охотник отпустил.

– Он хорошо послужил мне, – сказал птицелов, когда мы провожали взглядами птичку, перепархивавшую среди валунов. – На будущий год поймаю другого.

Рольфу велели ощипать убитых голубей к ужину, и пока он был занят этим делом, мы с Ингваром сидели у костра, подкладывая в него сухие дрова из поленницы, чтобы приготовить уголья для жарки.

– Завтра отправимся в Каупанг. Мы с тобой понесем по соколу, а Рольф возьмет орла, – сказал птицелов.

Выбрав среди дров кривую ветку, он отрезал от нее охотничьим ножом короткий кусок и принялся неспешно обдирать кору.

– Рольфу для орла понадобится дорожный насест, – объяснил ловец птиц. – Зверь тяжелый. Мальчишка упрет один конец этой палки в луку седла, и ему будет легче.

Я смотрел на стружку, завивавшуюся из-под ножа, и когда неуклюжее приспособление начало обретать форму, мне вдруг пришло в голову, что Ингвар, охотник, проводящий всю свою жизнь в глуши, может знать что-то о загадочном единороге. Мне, однако, все еще было неприятно вспоминать о том, как меня недавно высмеяли, так что я подошел к делу исподволь:

– Я читал в одной книге, что ни одна птица не сравнится с орлом доблестью.

– Что же это за книга? – заинтересовался птицелов.

– Она называется бестиарий – книга о достопримечательных зверях и их повадках.

В бестиарии Карла орла нарисовали на одном развороте с кречетом, и я успел прочитать то, что было написано под картинкой.

– Там говорилось, что орлы-родители учат своих птенцов терпеть боль. Для этого они поднимаются с теми на большую высоту и заставляют смотреть прямо на яркое солнце, – продолжил я.

Ингвар поднял недоделанный дорожный насест, чтобы проверить его форму.

– Не стану врать, будто когда-нибудь видел, чтобы орлы занимались чем-то подобным, – ответил он задумчиво. – Но если кукушка может устраивать так, чтобы ее птенцов растили другие птицы, то почему бы орлам не воспитывать детей по-своему?

– Там была еще картинка дикого зверя вроде лошади, но с одним рогом. Зверь белый, очень осторожный, но его все же можно приручить, – стал я рассказывать дальше. – Ты, может быть, видел такого зверя или слышал о нем?

Охотник вдруг замер с ножом в руке и задумчиво посмотрел на меня:

– Ты уверен, что это была лошадь, а не олень?

Почти тот же самый вопрос задал мне Вало, пока мы ехали из Ахена. Он сказал тогда, что если единорог каждый год сбрасывает свой рог и выращивает его заново, значит, это олень какой-то особой породы.

– Не знаю, – неуверенно сказал я. – В книге об этом не говорилось.

– Народ моей матери знает диких оленей, которые могут быть теми животными, о которых ты говоришь. Если с ними ласково обращаться, они становятся ручными.

Народом его матери, подумал я, наверное, и были те самые дикие финны.

– Это белые олени? – уточнил я.

– Попадаются и белые.

– Не мог бы ты нарисовать его?

Ингвар взял прутик и нацарапал в пыли очертания животного. Телом, ногами и головой оно походило на единорога. Но когда он принялся изображать большие раскидистые рога, стало ясно, что это не тот зверь, которого я видел на картинке в книге.

Мое разочарование не осталось незамеченным.