– Это как же? – с интересом спросил Максим.

– Как?! – с неприкрытой издевкой переспросил следователь. – Скоро ты все поймешь, а пока не будем торопить события.

Он нажал кнопку на крышке стола. Дверь резко распахнулась, и на пороге появились те самые громилы, уже однажды «месившие» ногами Максима. Они медленно двинулись на него, и намерения их были просты и очевидны. И вот тут-то дал о себе знать Турренсок.

«Ну, уж нет, второй раз бить себя я вам не позволю!», – завопил он из подсознания Максима. – «Кто я вам, кукла для битья, или боевой офицер – подводник?!».

Арестованный вскочил на ноги и приготовился отразить нападение. Только защищаться и ничего более – ему просто не хотелось вновь пережить те неприятные ощущения, которые он уже однажды испытал, лежа на полу, принимая на себя удары.

Люди Островов были неплохими бойцами, но они совсем не представляли, насколько отстают от техники рукопашного боя жителей Земли. Субакс – вид единоборства, объединивший в себе лучшие приемы борьбы и обороны всех народов мира, преподавался во всех школах мира, как один из основных предметов. Любой шестнадцатилетний юноша, даже достаточно средне подготовленный, мог не особенно напрягаясь противостоять трем – четырем головорезам – десантникам с Белых Субмарин, вооруженных холодным оружием. А Максим был далеко не худшим в этой борьбе – перед выпуском он два года подряд становился чемпионом школы. Сказался и опыт борона Турренсока, чей род всегда славился на Островах, давая Империи отличных воинов.

Результат схватки с громилами оказался для них обескураживающее – неожиданным. Им даже не удавалось дотронуться до своей жертвы – каждый раз она, даже будучи запертой в углу, каким-то непостижимым образом ускользала от, казалось бы, неотразимых ударов. Со стороны это смотрелось настолько необычно и эффектно, что следователь, поначалу спокойно сидевший за столом, даже привстал, от удивления широко раскрыв рот. Попав под магию той красоты, которую демонстрировал арестованный, он не в силах был даже произнести слова ободрения в адрес своих подручных. А они, тем временем, все более распалялись. Движения их становились все более размашистыми и, казалось, настолько мощными, что попади они в цель, и она разлетится на мелкие кусочки. Но кулаки лишь рассекали воздух, буквально, в нескольких сантиметрах от лица Максима, не причиняя ему при этом не малейшего вреда.

Вот один из них, двухметровый верзила, с красным от возбуждения лицом, изрытым неприятными ямками оспы, улучил момент, нанес, как ему казалось, разящий удар, но в очередной раз промахнулся и, не удержавшись на ногах, с силой врезался головой в стену. Тяжело выдохнув воздух, он осел на пол, перевернулся на спину и, широко раскинув ноги, замер. По его лбу медленно текла струйка темной крови, исчезая за левым ухом. Второй экзекутор в растерянности остановился, не зная, продолжать ли ему бой с неуловимым подследственным, или же остановиться и помочь товарищу. Следователь же, наоборот, оживился. Он проворно выскочил из-за стола и, довольно потирая сухонькие ручки, воскликнул:

– Замечательно, ты отлично сыграл отведенную тебе роль!

Максим, почесываясь, перевернулся на другой бок, устроился поудобнее на жестком ложе и, прикрыв глаза, еще раз постарался уснуть. «Не получается, отвык я от клопов, – констатировал он. – Последняя встреча с этими мерзкими тварями у меня состоялась в штрафном вагоне, когда мы с Зефом на войну ехали. Эх, сейчас бы контрастный душ принять или в бассейне поплескаться…».

Максим вновь повернулся, на этот раз на спину, закинул руки за голову, и уставился на тусклую лампочку, висевшую над дверью камеры.

Кроме него здесь, похрапывая, посапывая, бормоча что-то невнятное и, конечно же, почесываясь, спали еще двадцать восемь заключенных. Пошел уже третий месяц с того дня, как его, бывшего субмарин – мичмана и барона Турренсока, втолкнули к уголовникам. Как и пообещал ему следователь. Однако он слегка ошибся, причем – дважды. Во-первых, осудили Турренсока всего на два года, а не на шесть, как было предсказано. Конвойный, пострадавший при нападении на Максима, оказался парнем достаточно порядочным и, рассказал на суде, как все на самом деле было. Судья, также вполне честный человек, усмотрев факт давления на подследственного и провокацию со стороны следователя, хотел было это дело замять, и освободить Турренсока из-под стражи, но на его беду, вмешался какой-то хмырь. Он приблизился к судье, что-то долго шептал ему на ухо, после чего тот, хмурясь, как от зубной боли, вынес свой вердикт: два года общего режима. Надо полагать, хмырь был из Адмиралтейства, где, как известно, не очень-то жалуют офицеров, вначале попадающих в плен, а затем чудесным образом оттуда сбегающих. Да еще и без единой царапины, с трофейным катером в придачу. Обвинение в измене родине, против родовитого дворянина, при отсутствии каких – либо улик, выдвинуть было невозможно, а вот на «противоправные действия против представителя органов дознания» натянуть все же сумели. И осудили. На всякий случай, вроде как дезинфекцию провели.

Во-вторых, следователь заблуждался в отношении судьбы Турренсока, предсказывая ему незавидную долю в камере. Уголовники, несмотря на дворянское происхождение барона, не прикончили его втихую, а, наоборот, прониклись к нему уважением. Вначале, правда, едва он только перешагнул порог камеры, ему стало ясно, что побороться за свой авторитет придется серьезно.

Выручил опыт, приобретенный за время недолгой каторги, да Зефовы уроки, опять же. Экс – профессор Аллу Зеф всегда был отменным рассказчиком – этого у него не отнять. Да и тюремные порядки… Они хоть в Стране Отцов, хоть в Островной Империи – мало чем отличаются. Так, детали несущественные. Понять, кто в камере является «кукловодом», и дергает за ниточки остальных заключенных, не составило особого труда. Когда «шестерки» начали всячески доставать новичка, провоцируя его на ответные действия, он одним движением руки смел их всех в угол, и в мгновение ока очутился рядом с нарами, на которых с безучастным видом сидел местный «папа» – авторитет по кличке Жало.

Это был человек, без каких – либо выдающихся физических достоинств, но великолепный психолог, умеющий руководить толпой. Однако в этом случае он допустил промашку, не распознав вовремя с кем имеет дело. Жало даже не успел испугаться, как оказался где-то под потолком, откуда и брякнулся плашмя на бетонный пол. Пока пахан приходил в себя, наглый новичок собрал с нар его нехитрые пожитки и сбросил на пол, а на их место начал спокойно стелить собственную постель. Все это время в камере царила зловещая тишина. Наконец Жало встал на ноги, поворочал шеей туда – сюда и сделал рукой едва заметный жест рукой. Его подручные как будто только этого и ждали – вокруг Максима моментально образовался тесный кружок тяжело дышащих головорезов с одинаково зловещим выражением на тупых физиономиях. Сразу стало ясно, что они явно не желают предложить обидчику «честь и место» или хотя бы отведать с ними хлеба – соли. У нескольких мордоворотов в руках оказались заточки, говорившие о намерениях хозяев гораздо больше, чем они сами вообще могли сказать нормальными словами.

Максим поднял вверх правую руку с раскрытой ладошкой, ясно показывая всем, что не хотел бы ни с кем больше конфликтовать, но при этом улыбнулся так, как это, наверное, сделал бы волк, загнавший в тупик стадо овец, а затем очень четко, с расстановкой, произнес:

– Я вижу, ребята, у вас есть непреодолимое желание поставить меня на то место, которого я, по вашему мнению, заслуживаю. Могу вас разочаровать: вы, вероятно, приняли меня совсем за другого человека. Я заслуживаю гораздо большего почтения к себе, чем то, которое вы собираетесь мне сейчас оказать.

– А кто ты такой? – хрипло спросил его один из тех, кто находился в первом ряду. – Назови себя.

– Мое имя Турренсок, – спокойно ответил Максим. – Барон Кейзо. Я прямой потомок тех господ, которым ваши ублюдочные предки готовы были лизать подошвы сапог, лишь бы добиться их благорасположения.