— Опасаться за доходы Мазара не приходится… — соображал он. — Но и оставить эмира в таком гневном положении тоже нельзя. Он — злой, и в злобе может много сделать нехорошего.

— Если бы ты, эмир, дал Мазару пиастр, то я не взял бы его… — медленно проговорил Как. — За Мазар беспокоюсь я, а ты беспокоишься за всех нас… Мы обойдемся без твоей помощи.

Вспышка гнева погасла. Эмир посмотрел на Кака и осторожно спросил:

— Что думаешь ты?..

— Я думаю, — еще медленнее ответил Как: — тот, кто не помогает эмиру, не иезид, и Мельк-Тауз не может быть доволен таким человеком. Надейся на меня, эмир, я всегда готов помочь тебе.

Как умолк и поник головой.

Эмир вздохнул облегченно.

Вошли три захудалых шейха. Внимание эмира было для них небывалой и чрезвычайной милостью. Они не знали, зачем вызвал их эмир, и эмир не счел нужным сообщить им об этом, так как достаточно было одного намека на желание эмира, чтобы они немедленно исполнили его.

Толкаясь, шейхи приложились к руке эмира и робко сели в сторонке.

Сосредоточившийся на благочестивых размышлениях Как не обратил на них внимания.

Следом за шейхом явилась кабана. Она молча приложилась к руке эмира и забралась в угол. Кабана сидела здесь неподвижная и сосредоточенная, с устремленными вдаль злыми глазами.

Главный шейх явился последним. Его бесхитростное и простое лицо на этот раз было озабочено и хмуро. Глаза глядели растерянно и бегали по сторонам, как будто разыскивая что-то очень нужное.

При появлении главного шейха все встали. Эмир пошел навстречу к нему и небрежно, правда, но все-таки поцеловал протянутую руку.

Обычно эмир не делал этого. Он всячески третировал главного шейха и старался поставить его ниже себя, но в делах духовных высшая власть все-таки принадлежала главному шейху. И если бы на месте главного шейха был человек с самолюбием и твердой волей, то, возможно, что между ним и эмиром началась бы вражда и борьба, которые кончились бы смертью одного из них. Но не такой человек занимал пост главного шейха. Главный шейх был наивен, прост и добродушен. Эмир презирал его, а тот не замечал этого презрения. Эмир заставлял его делать все, что хотелось эмиру, и главный шейх исполнял все и даже не замечал этого.

Теперь, когда эмир почтил главного шейха вставанием и целованием руки, главный шейх был больше сконфужен оказанной ему непривычной почестью и растерян, чем польщен. Эмир подвел главного шейха к более высокому сиденью и попытался усадить его. На высоком сиденьи должен сидеть тот, кто занимает в собрании первое место. Главный шейх старался уклониться от этой почести и усадить на высокое место эмира. В другое время эмир занял бы это место без всякого предложения, но сейчас ему нужно было, чтобы на этом высоком посту был кто-нибудь, но только не он. Сопротивление главного шейха и попытка уклониться от почетного места оказались напрасными, и после непродолжительной борьбы он сидел на голову выше всех, еле касаясь ногами пола. С того момента, как шейх оказался на высоком месте, он как будто потерял почву под ногами и повис между небом и землей. Он сконфуженно мигал глазами и собирал растерянные мысли. Когда он шел к дому эмира, то что-то собирался сказать. Что-то необходимое и дельное, что утихомирило бы умы и покончило бы с этой неприятной историей. Но что такое хотел сказать он?

Шейх шевелил губами и не мог вспомнить того, что хотел предложить.

— У меня был факир Хедэр!.. — неожиданно произнесли губы главного шейха.

Эмир и все присутствующие насторожились. Это внимание собрания смутило главного шейха еще больше. Почтительное внимание обязывало его сказать что-то весьма значительное. Но это значительное куда-то спряталось, и не было возможности найти его.

Снова зашевелились губы главного шейха.

— Факир Хедэр-шейх… Хедэр из славного рода Гассана- эль-Басри… Хэдэр ведет благочестивый образ жизни.

В собрании попрежнему царило выжидательное молчание.

Главный шейх морщил лоб, шевелил губами и ничего не мог произнести. Разбежались мысли, исчезли слова, — пусто стало в голове.

— Что сказал тебе факир Хедэр?.. — сухо спросил эмир.

От вопроса эмира все мысли главного шейха вернулись на свое место, но в его святой голове получился кавардак. Мыслей и слов оказалось столько, что их невозможно было высказать.

— Хедэр сказал, что ты напрасно начал это дело. Шейх Юсуф — благочестивый человек и всегда честно исполнял свои обязанности… — торопливо ответил главный шейх.

— Факир Хедэр ведет святой образ жизни, но ему никогда не быть святым. Чтобы быть святым, надо иметь праведную жизнь и мудрый ум, а мудрость не знает пути к голове факира Хедэра!.. — резко и торопливо произнес эмир.

Главный шейх смутился и смолк.

Эмир хлопнул в ладоши.

— Приведите Юсуфа!.. — приказал он появившимся ка- валам.

— Чего ты хочешь от шейха Юсуфа?.. — обратился главный шейх к эмиру.

Этим вопросом открылся «суд равных».

— Я от него ничего не хочу!.. — злобно ответил эмир.

Неудачный вопрос главного шейха на минуту внес замешательство в стройные ряды давно обдуманных и подготовленных мыслей, но эмир быстро оправился.

— Мы все должны потребовать от него ответа, за то зло, которое он причинил нам. Мы удостоили Юсуфа особой милости. Мы доверили ему то, чего не доверили другим шейхам, ведущим святую жизнь. Что же сделал этот нерадивый шейх? К нашей святыне он допустил человека не нашей веры. Этот человек, чужой нам и неизвестный, узнал наши тайны. Он похитил наши драгоценности. Он забрал золотой синджак. Шейх Юсуф указал этому человеку, как пройти в святое царство Мельк-Тауза, а когда он вышел обратно, Юсуф помог ему увезти нашу святыню. Кто еще, кроме шейха Юсуфа, сделает это?.. Кто не знает, что к нашим святыням никто чужой не может прикоснуться? Это знает каждый «мирид»¹. Это знает и шейх Юсуф. Он знает это, а иначе он не был бы шейхом.

Эмир на минуту остановился, и его заплывшие глаза угрожающе осмотрели всех присутствующих.

— Юсуф неверным отдал наши святыни, — продолжал с прежним возмущением выкладывать свои мысли эмир. — Юсуф указал неверным путь в святое место. Чего теперь мы можем ждать?.. Мы знаем непреклонность и настойчивость чужестранцев. Там, где побывал один из них, скоро появляются двое, трое. Через некоторое время их оказывается двадцать и тридцать, а потом еще больше. Они налетают, как мухи, на пролитый мед, и будут лететь тучами до тех пор, пока не уничтожат все. И сила человеческая не в состоянии противодействовать им. За этим человеком, которого Юсуф пустил в святое место, скоро явятся тысячи других, и наша святыня будет осквернена, поругана и уничтожена, если Мельк-Тауз не защитит ее. Наши предки совершили грех, оскорбили Мельк-Тауза, и он закрыл для нас вход в царство свое. Юсуф оскорбил его вновь. Мельк-Тауз жестоко покарал проводника, который указал чужому человеку путь в святое место. Мельк-Тауз сбросил его с горы в пропасть. Мельк-Тауз не тронул шейха Юсуфа для того, чтобы мы покарали его. Мельк-Тауз смотрит на нас и слушает. Гнев его обрушится на нас, если мы не покараем Юсуфа за совершенное им нечестивое дело.

Эмир умолк. В собрании воцарилось тревожное и напряженное молчание. Речь эмира произвела впечатление. Эмир, окинув внимательным взглядом судей, увидел, что все они без возражений исполнят то, что предложит он.

Как пощупал свисающий с плеча пустой шерстяной кошелек и тихо спросил:

— О каких сокровищах и о каком золотом синджаке говорил ты, эмир?

Эмир думал, что он высказал все, но вопрос Кака указал ему, что в пылу красноречия он забыл о многом. И эмир заговорил снова.

— Я говорил о золоте, которое Мельк-Тауз предназначил мне. Вы знаете сколько денег уходит на бакшиш¹ чиновникам. Им нельзя не дать. Не дашь денег — и наша вера, и наш народ будут терпеть притеснения. И вот, когда чиновники требовали с меня деньги и грозили закрыть храм шейха Адэ и когда денег у меня не было, я обратился чрез эту святую женщину с просьбой к Мельк-Таузу. Я просил у него золота, чтобы откупиться от неверных. И Мельк-Тауз обещал исполнить мою просьбу. Чрез нее он передал мне, что пришлет золото с шейхом Юсуфом. И еще об одном просил я Мельк-Тауза. Вы знаете: семь синджаков сделал шейх Адэ. Мы должны были ежегодно вывозить и показывать их народу. Где эти семь синджаков? Нет их! У нас только четыре синджака. Остальные в руках неверных. Болит серд