«Сожалеешь, мой дорогой, — подумала она. — В самом деле. Не сожалей, любовь моя ненаглядная. Все, что угодно, только не это! Любовь моя, любовь моя ненаглядная».

Ей отчаянно захотелось обнять его и сказать, что она любит его и что никакие ужасные беды и огорчения, которые произошли или еще произойдут, не значат больше ничего. Но она знала, что не может этого сказать. Он не хотел это слышать, и он бы не понял этого.

Она расправила край голубой материи, лежавшей на траве, и обмотала ее вокруг своего стройного тела. Движение оживило ее затекшую руку, но вызвало боль, от которой она с легким стоном вздохнула. Алекс услышал этот тихий звук, но понял его по-своему. Она видела, как он вздрогнул, но не обернулся.

— Я спущусь к реке, — сказал он, — ненадолго. Оставайся здесь.

Он исчез в джунглях, а Винтер прислушивалась к его шагам, пока они не смолкли. Потом она подняла его сброшенный мундир. Он ему пригодится, и она сможет отстирать пятна. Когда она вытряхивала его, из одного кармана что-то вывалилось — маленький сложенный кусочек бумаги. Она подняла его и машинально развернула. Это была ее записка — одна из тех, которые она писала ему, когда он вернулся из Лакноу, и которые Юзаф относил ему в лагерь. Он сохранил ее. Она долго смотрела на нее, а затем аккуратно сложила и вернула на место. С каждой минутой становилось все светлей, и на деревьях начали верещать птицы. В воздухе уже ощущалась жара предстоящего дня, словно еще невидимое солнце, находящееся далеко за линией горизонта, давало своим дыханием предупредительный сигнал.

Винтер завязала узлом спутанные волосы и подняла с земли свой револьвер и узел с бельем. Как и прошлым вечером, тишину нарушили какие-то птицы. Попугаи с криком слетали с деревьев к реке, и другие пернатые обитатели джунглей приветствовали рассвет.

Наконец вернулся Алекс. Очевидно, он искупался в реке, так как был снова чист. На его лице больше не было пыли и пороховой гари, а на руках — запекшейся крови. Его волосы были черны и блестели от воды. Он выстирал свои брюки и рубашку и опять надел их. Влажная материя облегала его стройное сильное тело. Но она уже начинала подсыхать. Он взял у Винтер револьвер и узел с бельем и спросил:

— Что вы делали с Лу Коттар и Лотти? Что ты здесь делала вчера вечером?

— С ними все в порядке, по крайней мере… по крайней мере, я так думаю, — сказала Винтер, следуя за ним. — Я ходила на реку искупаться и заблудилась.

Они отправились в обратный путь. Алекс явно знал потаенные тропки в джунглях, так как он не колеблясь шел вперед, пока перед ним внезапно не открылся черный вход в Оленью башню.

Из разрушенного строения не доносилось ни звука. Он пошарил в темноте зарослей — веревочной лестницы не было. Тогда он мягким голосом спросил:

— Лу, с тобой все в порядке?

Над его головой раздался звук, будто кто-то там встал и, затаив дыхание, прислушивался.

— Алекс! — вскрикнула Лу и спустила лестницу. Через две минуты они уже были наверху.

— Что с тобой было? — спросила Лу Коттар. — Я думала… — Она прислонилась к стене и разрыдалась.

Алекс раздвинул шторы, которые она повесила в арке, и вышел на крышу. Небо было ясным, а день безветренным и жарким. Высокий бамбук, окружавший Оленью башню, доходил до купола и целиком заслонял ее, и лишь в одном месте была маленькая брешь, через которую он мог смотреть на джунгли и видеть реку. Он сел на край парапета и посмотрел на маленький светящийся квадрат. Солнце уже взошло и освещало верхушки деревьев, и жара возрастала, словно кто-то настежь распахнул дверь гигантской печи.

Были вещи, о которых ему надо было подумать. Вещи, о которых он вскоре должен был думать. Но он знал, что сейчас он не может этого. Он ни о чем не мог думать. Месяцами он обдумывал проблемы, не имевшие теперь никакого значения. Он не ел двадцать четыре часа. Он даст себе день отдыха. По крайней мере, теперь он был снова чистым, что само по себе для одного этого дня казалось достижением. Он не ожидал, что будет снова чистым. Он думал, что умрет запачканным и омерзительным, и что его лицо закостенеет, покрытое запекшейся кровью, пылью и потом.

Сразу нельзя было разрешить сложную ситуацию, в которую попали три женщины, находящиеся вмести с ним в комнате. Они не могли оставаться здесь неопределенно долго, но могли пожить по крайней мере, день или два, а возможно и больше. Он с безразличием заметил, что разрушенная хижина, которая была раньше завалена на фут в сухих, увядших листьях и обломках бамбука, чисто подметена. Но мысль о трех женщинах давила тяжелым грузом на его плечи, и он старался отбросить ее прочь.

Винтер вошла в хижину и встала сзади него, луч утреннего солнечного света пробился сквозь бамбук, попав на нее. Алекс повернулся и, с удивлением окинул ее с ног до головы, как будто никогда раньше не видел. Она была по-прежнему одета в синее хлопчатобумажное сари, которое было на ней накануне. Так как ткани было недостаточно, оно не скрывало ее совершенную фигуру. Ее кожа сверкала золотистым цветом в солнечных лучах, черные волосы отливали синевой, и он подумал без всяких эмоций, что она была самым прекрасным созданием, которое он когда-либо встречал, это была прекрасная незнакомка.

Боязливое, замкнутое создание, которое он встретил в Уэйре; ребенок, страдающий морской болезнью в каюте «Сириуса»; контесса де лос Агвиларес; миссис Конвей Бартон — все они приплыли сюда. Ее настороженность и отчуждение сохранились в ней, но огромные темные глаза казались бездонными, в них не было волнения, а, наоборот, это выражение напоминало о счастье.

— Как она может выглядеть так? — подумал Алекс с раздражением. Как будто она была довольна всем, и не было никаких проблем, которые имели бы для нее значение. Было ли вообще у женщин воображение? Ничего из того, что она видела, не могло заставить ее понять, что ее жизнь сейчас зависит от всего происходящего здесь — вопросом жизни было найти место для укрытия на час или на день, а может быть и больше, а это зависело от удачи, хитрости или милости Бога.

Винтер произнесла:

— Завтрак готов.

Эта банальная фраза в подобной обстановке настолько поразила его, что он рассмеялся впервые за последние дни.

Лежа в зарослях джунглей у края поляны, Алекс держал в руке один конец тонкой веревки и наблюдал за неторопливым приближением павлина и его свиты. Веревка приводила в действие простую, примитивную ловушку, находившуюся на расстоянии двенадцати футов от него; в течение прошлых двух недель в нее попало несколько птиц, обитающих в джунглях — два зеленых голубя, пава, а также неосторожный дикобраз. Дикобраз оказался кулинарной проблемой, но Винтер доказала, что она разрешима, и после борьбы с ним в течение часа она подала Алексу горячее блюдо, от которого исходил приятный дух. Хиррен Минар хорошо снабжался солью и сушеным зерном, разнообразными злаками более длительного хранения, но они нуждались в свежей пище. Алекс не отваживался выстрелить из ружья, так как он знал, что звук выстрела в тихие, жаркие дни разносится далеко. У них были рыболовные крючки и лесы, которые были пригодны для использования, но он считал возможным ставить силки на птиц.

Приготовление пищи было трудно осуществимо, потому что они боялись появления дыма. В неподвижном воздухе дым поднимается вертикально над вершинами деревьев, и неизвестно, кто может увидеть его. Были, вероятно, и другие беглецы в джунглях, и охота не всегда была удачной для тех, кто нашел убежище здесь. Поэтому они готовили только с наступлением темноты или перед рассветом в нижней комнате своего жилища, где дверь была прикрыта занавеской, сделанной из травы и бамбука, чтобы избежать проникновения света, при этом воздух в лачуге был горячим и удушливым, но Винтер и Лу Коттар справлялись с этим без жалоб.

Они жили в Хиррен Минар в течение двух недель, и уже казалось, как будто они прожили здесь месяцы — даже годы. Они медленно погружались в рутину жизни, занимая себя пустяковыми домашними делами, живя удивительной сказочной жизнью в жарких, тихих, скрытых от солнечного света джунглях. Они могли быть отверженными на необитаемом острове, окруженном на тысячу миль открытым морем, но три женщины были вполне довольны жизнью. Они никогда не вспоминали о Лунджоре или о чем-либо, что случилось там. По крайней мере, не при Алексе. Он не знал, о чем они говорили, когда его там не было.