Она смолкла, и через мгновение Алекс спросил:

— Что говорит Амира? И кто она такая?

Винтер обернулась и с удивлением посмотрела на него. Ей показалось невероятным, что Алекс не знает про Амиру. Потом она вспомнила, что едва виделась с ним почти три месяца после своей свадьбы и что он даже не знал историю того, как она появилась в Лунджоре. Она рассказала ему что-то из этого сейчас, о Хуаните и Азизе Бегам, и о Гулаб-Махале, стоя среди благоухающих теней сада, из которого открывался вид на спящий город и дом, в котором она родилась.

Стоял апрель, когда Маркос де Баллестерос, выезжая из ворот Гулаб-Махала, повернулся в седле, чтобы увидеть Сабрину среди причудливых теней золотых деревьев, и она не знала, что он видит ее в последний раз. Восемнадцать лет назад. И теперь снова был апрель, и дочь Сабрины рассказывает эту историю, как когда-то ей рассказывала Зобейда…

— Мы так и не узнали, что с ними случилось — с Азизой Бегам, моей теткой Хуанитой и остальными, — в заключение сказала Винтер. — Письма прекратились. И это все. Я даже не знала, что Амира осталась жива, кого я знала.

Она задумалась и потом медленно произнесла:

— Я думаю, Амира боится. Ее муж не любит британцев, и я думаю… я думаю, он не доверяет ей, потому что в ней течет западная кровь. Она не позволяет мне приехать в Гулаб-Махал, и я видела ее всего лишь дважды. Она сказала, что ей нелегко со мной видеться, и я не думаю, что ее муж знает о том, что она это сделала. Может быть, если бы он узнал, он бы наказал ее. Как вы думаете, он накажет ее? Джехан Хан рассказал мне, что Нила Рам отрубил жене руки за то, что она ослушалась его…

Ее голос вдруг задрожал от страха, и она протянула руку и вцепилась в рукав Алекса:

— Алекс, вы не думаете, что он сделает что-нибудь в этом роде, не правда ли?

Алекс посмотрел на маленькую ладонь на его руке и не смог противиться желанию накрыть ее своей ладонью. Его прикосновение как будто испугало ее, он почувствовал, как напряженно сжались тонкие пальцы и неподвижно замерли под его легким пожатием. Он мягко и не спеша убрал свою руку, но спугнул ее доверительное спокойствие, и легкость между ними исчезла.

Алекс сказал сухим голосом:

— Нет, я так не думаю. Полагаю, жена Нила Рама занималась какими-то тайными делами. Навестить двоюродную сестру, даже если она европейка, вряд ли такое большое оскорбление. Она считает, что существует опасность вооруженного восстания?

Винтер покачала головой.

— Она сказала, что город полнится странными слухами, но не сказала, что это за слухи. Она только… только сказала, что я должна уехать в горы и не оставаться в Лунджоре.

— Насколько я помню, я вам говорил то же самое.

— Я знаю. Но в Лунджоре есть еще около двадцати женщин…

Она резко замолчала, жалея о том, что сказала. Вывод был настолько очевиден. Какого же ответа она ожидала от Алекса? Что она была единственной, о чьей безопасности он заботился? Она непроизвольно отодвинулась от него, чувствуя, как жаркая краска заливает ее лицо, и с благодарностью подумала о темноте, скрывавшей ее. Но голос Алекса был резким и холодным:

— Мне об этом известно. И если бы у меня была власть, я отослал бы всех вас к ближайшему расположению британских войск в горах, пока еще есть время. Не ради вашей безопасности, но ради нашей.

— Ради вашей? — неуверенно сказала Винтер. — Я не понимаю…

— Неужели? Я думал, это очевидно, — резко ответил Алекс. — Мужчины сентиментальны с женщинами и детьми, поэтому их присутствие в районе военных действий будет мешать их мужьям и отцам принимать единственно правильные решения. Мужчины, которые в любых других условиях никогда бы не подумали о сдаче позиций, будут вынуждены принимать условия противника в обмен на безопасность горстки женщин. Если на войне убивают мужчину, то это в порядке вещей, но если убивают женщину или ребенка, то это уже варварское деяние, и, мстя за это, жертвуют сотней или тысячей жизней. Только такой человек, как Джон Николсон имеет наглость писать, что безопасность «женщин и детей в некоторых кризисах имеет так мало значения, что перестает иметь какое бы то ни было значение вообще». Если бы только большинство мужчин считали так же, в могли бы все оставаться в Лунджоре, и черт с вами!

В его голосе было столько горечи и раздражения, как будто перед его мысленным взором со всей своей трагической четкостью предстало пророческое видение будущего. Вдруг позади него хрустнула сухая ветка, он быстро обернулся и увидел Джорджа Лоуренса, стоявшего в тени деревьев.

— Кто здесь? — тихо, но резко спросил Джордж Лоуренс, и когда Алекс выступил из мрака, он сказал с нескрываемым облегчением: — А, это ты, Алекс. Я думал… — он заметил Винтер. — Миссис Бартон!

Его брови хмуро соединились у переносицы, и Винтер сказала:

— Простите, мистер Лоуренс. Мы вас напугали? Я пришла побродить по саду, мне не спалось, и здесь меня нашел капитан Рэнделл.

В нервном замешательстве племянник Верховного комиссара прокашлялся и бросил на Алекса быстрый взгляд, не нуждавшийся в объяснении.

Алекс чуть злорадно ухмыльнулся:

— Не повезло, — как бы в ответ на невысказанный вопрос ответил он.

Лунный свет не смог скрыть того, что лицо Джорджа Лоуренса помрачнело. Он резко сказал:

— Я ни на минуту не подумал… — и снова замолчал, а потом спросил отрывисто, как будто Винтер не было рядом: — Как много она видела?

— Достаточно, — лаконично ответил Алекс. — Но она не расскажет.

Джордж Лоуренс повернулся, чтобы посмотреть на Винтер, и она, как и Алекс, ответила:

— Я обещаю. Я не хотела шпионить за вами и никому ничего не скажу. Слово чести.

Она улыбнулась ему, и его лицо с облегчением улыбнулось ей в ответ.

— Благодарю вас. Мой дядюшка хотел бы предать эту затею гласности. Это лишь мера предосторожности, мы понимаете, но если об этом станут говорить, это может вызвать панику в такое время, когда существенно необходимо создавать видимость спокойствия.

Он обернулся к Алексу и сказал:

— Я думал, ты собираешься ехать в пять часов утра, Алекс? Уже около часа. Не лучше ли было бы тебе пойти спать? Я провожу миссис Бартон в ее комнату.

Алекс посмотрел на него с сарказмом. Значит, Джордж полагал, что он подвергает серьезной опасности репутацию юной миссис Бартон тем, что его обнаружили за беседой с ней в саду около часа ночи, не так ли? Он подумал о том, какое впечатление создастся у любого, кто может случайно увидеть, как мистер Лоуренс провожает миссис Бартон в ее спальню в такое время ночи. Джордж не подумал об этом! Он серьезно ответил:

— Я уверен, что мог бы оставить ее в более надежных руках. Доброй ночи, миссис Бартон. До свиданья, Джордж. Я слышал, ты вскоре возвращаешься в Сикору? Удачи тебе.

— Спасибо, — торжественно сказал Джордж Лоуренс. — Она может мне понадобиться.

Алекс поднял руку в кратком жесте прощания и, повернувшись на каблуках, пошел прочь по залитой лунным светом лужайке, и его поглотила тень резиденции.

Семья Дейли уехала на следующий день вскоре после полудня, и через час после их отъезда Винтер отправилась в экипаже сэра Генри назад в Каса де лос Павос Реалес.

Ее муж, как ей сообщили, был еще в кровати. Была вечеринка прошлой ночью, но слишком большая, примерно дюжину сахибов. Но они оставались почти до самого утра.

Несмотря на запоздалое лето, каждая дверь и окно в большой гостиной были распахнуты настежь, но горячий воздух полудня и запах только что срезанных цветов не могли заглушить спертый дух сигаретного дыма, спиртных напитков и другого запаха, который напомнил Винтер о Хазрат-Баге. В комнате, кроме того, было что-то, чего там не было раньше: большой квадрат выцветшего бархата, в котором она узнала постельное покрывало из комнаты на верхнем этаже, оно аккуратно занавешивало портрет дона Кристобаля де Баллестероса кисти Валаскеса.

Винтер посмотрела на него, озадаченная и нахмуренная, и послала за старым Муддех Ханом, главным носильщиком. Муддех Хан выглядел несчастным и избегал ее взгляда. Сахибы, виноватым тоном объяснял он, были в веселом настроении и немного попортили портрет, развлекаясь. Он бы убрал его, только стена тоже…