Однако водить машину и выслушивать при этом указания Драйзера, которые он давал – с типично драйзеровским темпераментом – на каждом повороте пути, оказалось делом почти невыполнимым. Вся моя энергия и внимание уходили на то, чтобы оградить себя от вмешательства Драйзера при возникновении малейшей «дорожной проблемы», и в конце концов я совершенно пала духом.
– Осторожней, ради бога, разве ты не видишь, что там кто-то идет! – восклицал он.- Почему ты не возьмешь правей? А теперь сворачивай плево! Теперь поезжай прямо!
Когда я говорила ему, что мне трудно сосредоточиться в то время, как он беспрерывно делает мне замечания, Драйзер в течение нескольких минут старался сидеть тихо. Он даже улыбался, желая влить в меня уверенность, но я все равно не могла не нервничать, когда он сидел рядом. Я никогда не забуду, как однажды, поздно вечером, Драйзер, моя сестра Мэртл, гостившая в то время у нас, и я не спеша ехали по главной улице Глендейла, посередине которой проходила насыпь железной дороги. Где-то, квартала за два от нас, раздался долгий пронзительный гудок поезда. В тишине ночи он прозвучал оглушительно. В эту минуту я как раз пересекала линию, и вдруг Тедди закричал не своим голосом:
– Берегись! Поезд!
В ту же секунду мне почудилось, что поезд уже настиг нас, и я так резко повернула машину, что она чуть не опрокинулась. Описав по насыпи круг, машина остановилась у самого края.
Драйзер мгновенно бросился к дверце и, дергая ручку, закричал:
– Бога ради, выпустите меня из этой дьявольской ловушки! Что ты такое делаешь, Элен? Ты никогда не научишься водить машину!
Видя, что он выбрался из автомобиля и стоит на земле целый и невредимый, я начала истерически смеяться и долго не могла успокоиться. А Драйзер твердил, что пойдет домой пешком и с этого дня никогда больше не сядет ни в одну машину. Тогда я попросила сестру сесть за руль, но заявила при этом, что, как только немного приду в себя, поведу машину сама и не потерплю больше вмешательства со стороны кого бы то ни было, особенно Драйзера. На этот раз он понял, что я не шучу. С тех пор с переднего сиденья нашей машины уже не раздавались больше отчаянные выкрики.
Впоследствии маленький оверленд был продал, и вместо него куплен новый максвелл, а того в свою очередь заменил девятиместный крайслер, на котором мы исколесили Соединенные Штаты и Канаду вдоль и поперек. Но самыми восхитительными и счастливыми из всех наших автомобильных путешествий были все же первые поездки на маленьком оверленде.
Мы все еще жили в нашем крошечном домике на углу Сансет-стрит и Детройт-стрит, когда мне впервые пришлось испытать на себе силу гнева Тедди. Как-то раз совершенно неожиданно черные тучи начали собираться на его лице; оно то становилось мрачным, то снова светлело; потом словно сверкнула молния, и раскат грома, казалось, потряс до основания наш домик. Когда гнев его достиг высшего предела, Драйзер схватил пальто, нахлобучил на голову шляпу и выбежал из дома, хлопнув с такой силой дверью, что она чуть не слетела с петель.
Все началось из-за каких-то пустяков – так начинались потом все наши ссоры,- но, когда Драйзер ушел, я вся дрожала, испуганная этой вспышкой гнева. Я едва отдавала себе отчет в том, что произошло. Я с ужасом представила себе, что ждет меня в будущем, но все же мысль о том, что Драйзер может не вернуться, мучила меня еще больше.
Однако он вернулся через несколько часов – спокойный, уравновешенный, словно ничего не произошло. Он совершил большую прогулку, и это помогло ему привести в порядок свои мысли. Теперь он снова стал самим собой. Но, раз испытав на себе электрические разряды его гнева, я отнюдь не хотела подвергнуться им еще раз. Я была молода и обладала большой притягательной силой для него. Поэтому Драйзер сам стремился как можно скорее позабыть нашу размолвку. Он предложил мне поехать покататься. Мне хотелось только одного -чтобы все опять было по-прежнему. Я поспешила надеть самое лучшее из своих платьев, и мы отправились.
Мы решили поехать в Пасадину, и, когда проезжали через Глендейл, это уютное местечко, расположенное близко от Голливуда, привлекло к себе наше внимание. Тедди высказал мысль, что неплохо было бы пожить в Глендейле. Мы проехали по одной улице, свернули на другую и в конце концов нашли очаровательный маленький белый коттедж с зелеными ставнями и рядом с ним – большой незастроенный угловой участок. Мы разыскали земельного агента, и он сообщил нам, что и коттедж и участок можно приобрести за четыре с половиной тысячи долларов, причем тысяча долларов должна быть внесена при заключении сделки, остальная же сумма может выплачиваться по пятидесяти долларов в месяц. Условия эти показались нам заманчивыми, так как мы в то время за наш крошечный домик в Голливуде платили по девяносто долларов в месяц. Итак, через две недели Драйзер внес шестьсот долларов, а я – четыреста, и домик с участком был оставлен за нами. Обстановки у нас не было, и поэтому нам пришлось купить спальный гарнитур; что же касается гостиной, то ее мы обставили только через год после того, как поселились в новом доме.
В маленькой кухне были стенные шкафы, откидной стол и в одном углу -небольшая ниша для завтраков. Здесь Драйзер любил сидеть и писать, и я не раз думала о том, что сказали бы его нью-йоркские друзья, если бы увидели, в каком тесном уголке рождаются космические мысли Драйзера. Он работал в эти дни над своей книгой философских стихов «Настроения», над книгами «Дни газетной работы» и «Краски большого города» и уже начинал новый роман «Американская трагедия». Последним Драйзер хотел заменить ранее задуманный им роман «Оплот», которого с нетерпением ждал издатель Хорас Ливрайт, подписавший с ним договор на этот роман.
К этому времени относится увлечение Драйзера садоводством; он засадил цинниями наш угловой участок и ухаживал за ними, словно заботливая мать за споим многочисленным потомством. А тут еще, откуда ни возьмись, появилась рогатая жаба и очень быстро сделалась любимицей Тедди. Каждый день жаба выползала на дорожку и, пока Тедди гулял по саду, следовала за ним по пятам. Нередко, пробыв целый день в студии и порядком устав, я возвращалась вечером домой и, свернув на дорожку, ведущую к нашему домику, видела Тедди, склонившегося над цветами. Цветы, казалось, чувствовали, как любовно он к ним относится, и, словно из благодарности, цвели особенно пышно и красиво. В самом деле, наш цветник был так необычайно хорош, что кое-кто из соседей приходил к Тедди спросить совета, как ухаживать за цветами. Мне казалось, что в нем проявляется характер его матери -он так удивительно походил порой на большую ласковую бабушку, и я никогда не переставала дивиться этой стороне его натуры – его мягкосердечию и доброте.
Наша совместная жизнь в Глендейле была исполнена гармонии и душевного согласия. Мы наслаждались одиночеством, и я видела, что Тедди отнюдь не хочет, чтобы оно было нарушено вторжением кого-либо из посторонних. Когда кто-нибудь из его друзей приезжал из Нью-Йорка в Лос-Анжелос, Теддй предпочитал встречаться с ним где-нибудь в городе. Он просил, чтобы ему писали на его почтовый ящик па главном почтамте Лос-Анжелоса (почтовый ящик № 181), и мы ездили туда примерно через день и привозили домой всю корреспонденцию. Даже когда Дж. Г. Робин, автор «Кая Гракха» и большой приятель Тедди, печатавшийся под псевдонимом «Один Грегори», приехал из Нью-Йорка, чтобы попросить Драйзера написать предисловие к этой замечательной книге, Тедди встретился с ним в городе. Я же познакомилась с Робином только несколько лет спустя в Нью-Йорке.
К этому времени мои дела в кино стали идти довольно успешно, и мы уже получили возможность вместо нашего оверленда купить себе новый максвелл, на котором совершили вскоре немало путешествий: побывали в Мексике, в Ла-Холья, в Коронадо, в Санта-Барбаре, Йосемите, Портленде, Сиэтле, в Британской Колумбии и других местах. Перед Драйзером раскрывались новые горизонты, он расцветал и вырастал вместе со своими новыми стремлениями. Я не могла анализировать происходящие в нем перемены, но понимала интуитивно, какое значение они имели для него, ибо чувство, которое меня к нему приковывало, выросло из сознания того, что я ему необходима, и это в свою очередь делало его необходимым мне. «Любить -это испытывать в ком-то необходимость и эту необходимость любить».
