На следующий день Тедди взял напрокат лодку на ближайшей лодочной станции. Он хотел поехать по озеру к тому самому месту, где утонула девушка. Когда мы брали лодку, Тедди спросил лодочника, слышал ли он когда-нибудь о деле Джиллета. Лодочник сказал, что знает все подробности этого дела, так как в го время работал здесь на той же должности. Он описал наружность юноши – молодого, смуглого, красивого, с темными волосами – и даже указал точно место, где произошло убийство. Это была часть озера, скрытая от посторонних взоров растущими вдоль берега деревьями.

Мы медленно плыли среди мертвящей тишины, и нас обоих внезапно охватило странное настроение, созвучное самой драматической ноте «Американской трагедии». Вот здесь, в этом месте, девушка встретила свою смерть, здесь она тщетно взывала о помощи, и ее отчаянные крики разносились по поверхности воды, сомкнувшейся затем над ее головой. Мы оба молчали, и царившее вокруг гипнотическое очарование вселило в меня невольный страх.

И в эту минуту в застывшем воздухе прозвучал странный крик птицы, которую Тедди назвал в своей книге «уиа-уиа». Птица пролетела и уселась на выступавшую над водой ветвь засохшего дерева, на некотором расстоянии от нас.

Кит… кит… кит… ка-а-а-а! Кит… кит… кит… ка-а-а-а!

Вскоре после нашего возвращения в Нью-Йорк из поездки на озеро Биг-Мус мы снова отправились по той же дороге, но на этот раз только до небольшого домика около Монтиселло, который мы облюбовали. Драйзеру удалось договориться с его владельцем о том, чтобы снять домик на два месяца.

Поставив машину около домика, мы стали устраиваться в нем: открыли окна, переставили мебель, распаковали чемоданы. К нашей большой радости, мы обнаружили хорошенькую красную лодку, хранившуюся наверху, на чердаке. Там же мы нашли охотничьи ружья и другие спортивные принадлежности, говорившие о том, что в окрестностях имеется хорошая охота. В то время мы еще не заметили, что за нашим домиком простирается дремучий лес. Несколько раз в темные ночи я видела дикую кошку, которая осторожно прокрадывалась к открытому окну кухни; глаза ее светились, как два факела. Она убегала прочь, как только ее замечали.

Развести огонь в старинной печке, чтобы приготовить наш первый ужин, было настоящим удовольствием. За водой надо было ходить через дорогу к журчащему в тени деревьев роднику, что еще более усиливало своеобразную прелесть и очарование нашего нового жилья. Это местечко явилось для нас источником подлинного вдохновения, и десять лет спустя мы построили точно такой же домик на нашем загородном участке – в Уэстчестерском округе, штат Нью-Йорк.

Через несколько дней Тедди с удобством расположился в новом доме и стал работать; у нас было такое чувство, словно мы живем здесь уже много лет. По приглашению Тедди к нам приехала провести свои каникулы дочь его сестры Эммы Нелсон – Гертруда. Бесшабашная веселость и очаровательная живость ее характера сочетались с быстро меняющимися оттенками настроения – от самого светлого до самого мрачного. Никогда нельзя было угадать, в каком настроении она будет сегодня. Это была очень хорошенькая, талантливая и остроумная девушка с живым, пытливым умом, очень подвижная по натуре.

Мы втроем бродили по окрестным городкам, осматривали их и впитывали в себя все новые впечатления, находясь в каком-то праздничном, приподнятом настроении, радуясь любому пустяку. Мы были очень счастливы и довольны друг другом, и я по-настоящему полюбила Гертруду. Часто они с Теодором ходили к ручью за водой. Три недели спустя Герти уехала, и мы с Тедди остались вдвоем.

Я была счастлива и подолгу бродила по лесу, распевая во весь голос. Вечерами мы читали у камина. Я впервые познакомилась с романом Эмили Бронте «Меркнущие высоты», и Драйзер заставлял меня читать ему вслух. Он ушел с головой в работу, дело быстро продвигалось, я перепечатывала отдельные части первого рукописного черновика его романа.

Тедди получил известного рода зарядку и, вернувшись в Нью-Йорк, принялся за работу с новой энергией. Он напоминал мне человека, который пытался втащить на берег огромного кита и, наполовину втащив его, прилагал теперь все усилия, чтобы довести дело до конца без посторонней помощи. Я перечитала рукопись три раза, перепечатывала исправленные места и занималась своей домашней работой, а раз или два в неделю мы принимали у себя друзей.

Но, говоря об этом периоде нашей жизни, я не могу не вспомнить одного человека, чей блестящий ум и теплое, дружеское сочувствие были для нас постоянным источником вдохновения. Я имею в виду Дж. Г. Робина. Он родился в России. Это был крепкий приземистый человек с голубыми глазами и красновато-бурым цветом лица. Сделав головокружительную карьеру в области банковского дела, позволившую ему сколотить состояние почти в 14 миллионов, он потерпел поражение со стороны еще более богатого конкурента и был заключен в тюрьму за нарушение каких-то юридических формальностей. По словам Драйзера, «он поступил не хуже, чем многие другие финансисты его времени, а именно: финансировал один банк с помощью другого и таким образом создавал цепочку банков». После этой катастрофы Робин занялся юриспруденцией, и несколько лет спустя юристы уже стали консультироваться с ним как со специалистом-законоведом.

Но юриспруденция была лишь одним из его увлечений. Под псевдонимом «Один Грегори» он написал две пьесы: «Иисус» и «Кай Гракх», считавшиеся многими критиками блестящим образцом классического стиля. В последние годы своей жизни он занялся исследовательской работой в области дезинфицирующих средств и незадолго до своей смерти вел переговоры о продаже патента на какое-то изобретение в этой области за огромную сумму в 400 тысяч долларов. Я слышала его блестящие рассуждения о науке, политике, финансах, искусстве и литературе, даже о медицине. Когда Драйзеру случалось заболеть, Робин бросал все, мчался к нам и, несмотря на возражения Драйзера, настаивал на том, чтобы сделать ему массаж или прописать какое-нибудь средство, которое неизменно помогало.

Робин считал Драйзера самым непрактичным человеком в деловых вопросах и полагал своим долгом предостерегать его против всевозможных препятствий и ловушек, которые могли грозить ему. Драйзеру не всегда это нравилось, и их споры принимали порой слишком жаркий характер. Иногда они ссорились и не виделись месяцами. Затем снова мирились, и прежние отношения восстанавливались. Ничто не доставляло Робину такого удовольствия, как пойти куда-нибудь поужинать с нами. Если дело было летом, мы отправлялись в какой-нибудь ресторан на Ист-сайд, где иногда сидели наверху совершенно одни. В таком случае. Робин снимал пиджак, засучивал рукава и, удобно устроившись, принимался- не за еду, а за разговор по душам. Он часто говорил, что Драйзер как бы кристаллизировал его мысли. Именно по настоянию Робина Драйзер снял себе спокойное помещение для работы в «Гардиан лайф билдинг», около Юнион-сквера. Робин имел контору в том же здании вместе с адвокатом Артуром Картером Хьюмом, и они оба оказали Драйзеру неоценимую помощь, консультируя его по юридическим вопросам, с которыми он сталкивался в своей работе над «Американской трагедией».

Дружба между Драйзером и Робином длилась многие годы. Это были для Робина годы смятения и отчаяния, богатства и бедности, и с его смертью (он умер в возрасте 54 лет) Драйзер потерял истинного друга.

Тедди теперь ушел с головой в работу над своей книгой. Он напоминал скульптора, работающего над статуей, которая стала такой большой, что ему приходилось теперь закидывать своей мощной рукой глину высоко наверх. Он ваял, отделывал, лепил и переделывал снова, пока статуя не начинала оживать. Ему приходилось просматривать массу материала, долго отделывать рукопись – писать, переписывать, пересматривать ее четыре, пять или шесть раз, прежде чем он готов был признать ее приемлемой. Я теперь готовила его авторский экземпляр и перепечатывала поправки.