С этими словами он скрылся, и майор услышал, как открывается входная дверь.

— Роджер, ты ведешь себя как свинья, — сказал он, шагая вслед за сыном.

— Оставьте всю уборку на меня, — крикнул Роджер и помахал ему от ворот. — Если решите не дожидаться меня, просто захлопните дверь.

С этими словами он запрыгнул в автомобиль Гертруды и отбыл.

— Ну все, — сказал майор, вернувшись обратно в гостиную. — С этим молодым человеком покончено. Он мне больше не сын.

— Майор, — сказала Грейс. — Я думаю, что ему сейчас плохо и он сам не понимает, что делает. Не будьте к нему слишком строги.

— Он с детства не понимает, что делает. Надо было оставить его в бойскаутах.

— Вы хотите ужинать или уже не будем? — спросила Грейс. — Я могу убрать все в холодильник.

— Если вы не против, мне бы не хотелось ни минуты дольше оставаться рядом с этой ужасной елкой, — сказал майор. — Предлагаю завернуть все в фольгу и переместиться в Роуз-лодж — там у нас будет настоящий камин, маленькая, но настоящая елка и славный ужин на двоих.

— Это просто чудесно, — сказала Грейс. — Но, может, оставить что-нибудь Роджеру?

— Я оставлю ему записку с предложением поискать в саду крылышко индейки, — сказал майор. — И развлечется, и поужинает.

Вскоре после Нового года майор осознал, что ему грозит поддаться неизбежности. В отношениях с Грейс появилась своеобразная гравитация, вроде той, что притягивает к планете заблудившийся спутник. Будучи поглощен своим горем, он позволил себе покориться этой силе. После рождественского ужина, изобиловавшего шампанским и извинениями с его стороны, майор позволил Грейс принести ему на второй день Рождества холодный пирог с дичью и заливным. Кроме того, он принял приглашение на «скромный тихий ужин» в новогодний вечер и в ответ дважды пригласил ее на чай.

Она показала ему набросок вступления к своему исследованию местных родословных и дрожащим голосом спросила, не хочет ли он с ним ознакомиться. Он согласился и был приятно удивлен, увидев, как хорошо и легко она пишет. Предложения были короткими, но в них не было ни академической сухости, ни избытка велеречивых эпитетов, которых можно было ожидать в любительском историческом труде, написанном женщиной. Майор подумал, что с его помощью эту работу даже можно было бы опубликовать. Перспектива совместного труда несколько освещала грядущие темные зимние месяцы.

Сегодня, однако, он уже второй раз за эту неделю был приглашен поужинать у нее — и согласился. Майор осознавал, что ему следует определиться со своими намерениями.

— Я сегодня утром видела в библиотеке Амину и Джорджа. Они копались в каких-то жутких книжках, — сказала Грейс, когда они расправились с приготовленной на пару треской, картошкой с маслом и зимним салатом. — Не понимаю, кому пришло в голову, что дети должны учиться читать по книжкам с какими-то чудовищами.

— Да уж, — согласился майор, выбирая из своей порции салата пухлые золотистые изюминки.

Изюм принадлежал к тем немногим вещам, которые майор просто не выносил. В компании Грейс он чувствовал себя достаточно свободно, чтобы отложить изюминки в сторону. Она никак не прокомментировала его действия, но он догадывался, что в следующий раз в салате изюма не будет.

— Я посоветовала библиотекарше уделять больше внимания подбору книг, — продолжала Грейс. — Она ответила: мол, если мне что-то не нравится, я могу сама встать на ее место, и вообще скажите спасибо, что кто-то берет книги, не только диски.

— Очень грубо.

— Я это заслужила, — сказала Грейс. — Куда легче диктовать остальным, как им работать, чем исправлять собственные недостатки, правда?

— Когда у человека так мало недостатков, как у вас, Грейс, он может позволить себе высказывать претензии к окружающим.

— Вы очень добры, майор, и я считаю, что вы также хороши таким, какой вы есть.

Она принялась собирать пустые тарелки.

— В конце концов у всех должны быть недостатки — они делают нас живыми людьми.

— Это точно, — сказал майор.

После ужина майор уселся в кресло, слушая, как Грейс, звеня посудой, готовит чай на своей маленькой кухне. Она отказалась от его помощи, а разговаривать через маленькое окошко между гостиной и кухней было затруднительно, поэтому он задремал, убаюканный пляской голубых огней в газовом камине.

— …но Амина сказала, что Жасмина не приедет на свадьбу, — сказала Грейс. Майор вскинулся, понимая, что услышал только окончание какой-то длинной фразы.

— Простите, я не расслышал, — сказал он.

— Я сказала, что надеялась повидаться с Жасминой, когда она приедет на свадьбу, — сказала Грейс. — Когда она мне написала, я тут же ответила и пригласила ее к себе.

Она отошла от окошка, и майор услышал поскрипывания и щелчки, возвещающие о запуске посудомоечной машины.

— Она вам писала? — спросил он.

Грейс не ответила — она была слишком сосредоточена на том, чтобы пронести слишком большой серебряный поднос по узкому коридору. Он подошел к двери и забрал у нее поднос, с трудом протиснув его в дверной проем.

— Надо бы купить маленький пластмассовый поднос, — сказала она. — Этот ужасно неудобный, но это чуть ли не последнее, что у меня осталось от мамы.

— Она вам писала?

Майор старался, чтобы его голос звучал ровно, хотя у него перехватило дыхание — ему было трудно об этом спрашивать. Он осторожно поставил поднос на журнальный столик.

— Она написала мне и извинилась, что не успела попрощаться. В ответ я отправила ей рождественскую открытку — без религиозных намеков, конечно, — но она мне не ответила, — сообщила Грейс и разгладила юбку на коленях. — А вам она писала?

Майору показалось, что она как-то неестественно застыла в ожидании ответа.

— Она ни разу мне не написала, — сказал он. Огонь в камине неприятно зашипел.

— Очень странно, — сказала она и после паузы добавила: — Вы скучаете по ней.

— Простите? — переспросил он, не в силах придумать подходящий ответ.

— Вы скучаете по ней, — повторила Грейс, теперь глядя на него в упор. Майор опустил глаза. — Вы несчастливы.

— Тут не о чем говорить, — сказал он. — Она сделала свой выбор.

Он надеялся, что они сменят тему, но Грейс молча подошла к окну, отдернула кружевную занавеску и выглянула наружу, в блеклый вечер.

— Тут ничего и поделать нельзя, — признался он.

Стены словно давили на него. Тикали овальные каминные часы, не замечая напряженности, повисшей в воздухе. Обои в цветочек, которые еще недавно казались такими уютными, выдыхали пыль на блеклый ковер. Остывал чайник, и майор буквально чувствовал, как покрываются пленкой сливки в сливочнике. Ему вдруг представилось, что вся его жизнь отныне будет протекать исключительно в таких комнатах, и его охватил ужас.

— Мне кажется, она несчастлива там, где сейчас живет, — сказала Грейс. — Вы должны навестить ее по пути в Шотландию. Вы же собираетесь туда на охоту, не так ли?

— Я не имею права вмешиваться, — сказал он.

— Жаль, что вы не можете просто ворваться туда и увезти ее обратно, — задумчиво сказала Грейс. — Спасти принцессу, заключенную в башню.

— Жизнь — это не голливудское кино, — огрызнулся майор, гадая, с чего вдруг она вообще об этом заговорила. Она что, не поняла, что он уже почти готов признаться ей в своих чувствах?

— Я всегда ценила в вас то, что вы человек здравомыслящий, — сказала она. — Иногда вы предпочитаете не вмешиваться, но обычно знаете, как следует поступить в том или ином случае.

Он почувствовал, что сейчас услышит вовсе не похвалу. Но она сдержалась и вздохнула.

— Наверное, никто из нас на самом деле не знает, как следует поступать.

— Вы тоже здравомыслящая женщина, — сказал майор. — Я пришел Сюда не для того, чтобы говорить о миссис Али. Она сделала свой выбор, и мне давно пора сделать свой. Присаживайтесь, дорогая Грейс.

Он показал на соседнее кресло, и она села рядом.