— Тогда давайте возьмем поднос, ружья и попросим танцовщиц закругляться, — согласился Дагенхэм. — Надо будет пригласить сфотографироваться доктора и его жену и нашу прелестную миссис Али, и все будет замечательно.

Фергюсон, Дагенхэм и Роджер удалились за сцену. Миссис Хан поправила прическу и пододвинулась к Дейзи.

— Мы не хотели бы оказываться в центре внимания, — жеманно прощебетала она. — Может быть, нам позволят встать позади всех?

— Ваша красота ослепит всех даже оттуда, — заметила миссис Али.

— Странно, что вы не знали, что старик не в себе, — сказала Сэди Хан ледяным голосом. — Вы так дружите с Расулами.

Она наклонилась к Дейзи.

— В наше время никогда нельзя быть уверенной в поставщиках.

К ним подошел Роджер с ружьями в руках и сообщил, что фотограф уже готов.

— Я не буду фотографироваться, — сказала миссис Али.

— По религиозным причинам? — поинтересовался Роджер. — Конечно, мы вас понимаем.

— Нет, просто у меня нет желания выступать в роли декорации, — ответила миссис Али. — Тут вам придется положиться на Саадию.

— Как это невежливо, — заявила Дейзи Грин. — Зачем приходить к нам на вечер и жаловаться на все вокруг?

— Дейзи, это грубо, — вмешалась Грейс. — Миссис Али — мой друг.

— Что ж, Грейс, это значит, что тебе надо чаще выбираться в свет, — ответила Дейзи. — Так ты скоро садовника на чай пригласишь.

Наступило ошеломленное молчание, и майор почувствовал, что обязан высказать свое неодобрение.

— Думаю, Грейс может приглашать на чай кого хочет, — сказал он. — И кто это будет — не ваше дело.

— Ну разумеется, — ответила Дейзи, неприятно улыбаясь. — Мы все в курсе ваших предпочтений.

Майора охватило отчаяние. Он вступился не за ту женщину. Кроме того, он поощрил Дейзи продолжать свои оскорбления.

— Майор, я еду домой, — сказала миссис Али дрогнувшим голосом и взглянула на него со слабой улыбкой. — Меня отвезет племянник. Вы должны остаться и принять награду.

— Нет, что вы, — сказал майор.

Он понимал, что должен убедить ее уехать с ним, но не удержался и бросил быстрый взгляд на Роджера. Нельзя было оставлять ружья у него, пока в здании находятся Марджори и Фергюсон.

— Оставайтесь со своими друзьями, а я пойду догоню Абдула Вахида, — сказала она. — Я должна быть со своей семьей.

— Папа, тебе сейчас нельзя уходить, — зашипел Роджер. — Это будет крайне неучтиво по отношению к Дагенхэму.

— Позвольте хотя бы вас проводить, — сказал майор вслед уходящей миссис Али. Последним, что он услышал, был голос Сэди Хан, а вслед за ним громкий и ясный ответ Дейзи:

— Разумеется, моя дорогая, вы бы подошли нам куда больше, но у нас сейчас и так много врачей, а мы стараемся, чтобы членами клуба были люди разных профессий.

Рассыпавшиеся по холодному небу звезды только подчеркивали болезненность момента. Миссис Али замерла на ступеньках, и майор стоял рядом, онемев от стыда за свою глупость.

— Мы с вами, кажется, все время разговариваем на улице, — сказала она наконец.

У нее изо рта шел пар, глаза сверкали, словно налитые слезами.

— Я все испортил, — сказал он.

Где-то неподалеку ругались Амина и Абдул. Миссис Али вздохнула.

— Я чуть сама все не испортила, — сказала она. — Теперь я понимаю, что мне делать. Я должна положить конец семейным ссорам и помочь устроиться этим двоим.

— Они такие разные, — заметил он. — Думаете, они смогут ужиться?

— Как странно, — сказала она тихо. — У пары может не быть ничего общего, кроме цвета кожи и страны предков, но весь мир будет считать, что они подходят друг другу.

— Это несправедливо, — сказал он. — Но ведь необязательно должно быть так.

— Возможно, они будут спорить по каким-то крупным поводам, но все же их всегда будет объединять их культура. Наверное, я недооценивала такие вещи.

— Я могу прийти к вам завтра? — спросил он.

— Не стоит, — сказала она. — Я буду занята — мне надо собрать вещи. Я уезжаю к родственникам мужа.

— Не могу в это поверить. Вы уезжаете? А как же наши воскресные чтения?

— Майор, я буду вспоминать о вас всякий раз, когда буду читать Киплинга, — сказала она с печальной улыбкой. — Спасибо, что попытались быть моим другом.

Она протянула ему руку, и он снова приложил ее к губам. Несколько мгновений спустя она мягко высвободила свои пальцы и спустилась по ступеням. Он хотел помчаться за ней, но не мог сдвинуться с места и продолжал стоять, освещенный светом из дверей — из клуба лилась музыка, и гости ожидали его возвращения.

— Я приеду завтра с утра, — крикнул он ей вслед. — Мы можем поговорить.

— Возвращайтесь в клуб, майор, — сказала она. — Вы простудитесь.

Она зашагала прочь, ее синее платье растворилось в темноте, и он почувствовал себя дураком. Но в тот момент он не понимал, как ему стать кем-то еще.

Миссис Али покинула деревню. Майор не проводил ее. Он хотел прийти в магазин, но так расстроился и разозлился на самого себя, что, в полном соответствии с ее равнодушным предсказанием, заболел и пролежал в постели три дня. Пока он дремал в мятой пижаме, не обращая внимания на телефонные звонки и сводящее с ума тиканье часов, миссис Али уехала на север, к родственникам мужа, и когда он достаточно окреп, чтобы выйти на улицу, было уже поздно.

Майор стиснул зубы и приготовился пережить подарочную лихорадку, которая теперь охватывала Англию каждое Рождество — хотя раньше эта страна довольствовалась парой шерстяных носков и пудингом, в котором всего лишь было больше изюма, чем морковки. Каждый день он просыпался с надеждой почувствовать себя здоровым, но никак не мог избавиться от сухого кашля и апатии. Он был так изможден, что чувствовал, что вот-вот сойдет с ума от дребезжащей музыки в магазинах и на улицах. Чем веселее окружающие хохотали, распевали рождественские песни и закупали подарки, упаковки пива и корзинки с неудобоваримыми лакомствами разных стран, тем сильнее его охватывало ощущение никчемности мира.

Перед приготовлениями к празднику в Эджкомбе все прочие заботы, казалось, отступили. Даже кампания против «Сент-Джеймс хоумс» отошла на второй план. Расплодившиеся после охоты в окнах плакаты «Спасите нашу деревню» теперь терялись среди переливающихся гирлянд, аляповатых Санта-Клаусов на лужайках и светящихся оленей, безостановочно покачивающих рогами. Даже Алиса Пирс заменила один из трех плакатов нарисованной на доске голубкой, которая несла в клюве ленточку с надписью «Счастья вам». По вечерам ее освещала пара розовых флуоресцентных ламп, которые, повинуясь встроенному таймеру, то вспыхивали, то гасли с мучительно медленной периодичностью.

В магазине, который майор как можно дольше старался обходить стороной, за рождественскими украшениями уже было не разглядеть и следов миссис Али. Бумажные цепи, покачивающиеся украшения из фольги и гофрированные шары с рекламой пива превратили магазин в настоящий праздничный кошмар. Рядом с упаковками мясных пирожков уже не лежала слепленная миссис Али самса. На смену банкам с чаем пришли коробки конфет, чей размер гарантировал всем детям счастье, сопровождаемое неминуемым расстройством желудка. Вместо скромных подарочных корзинок, которые майор собирался купить, на прилавках теперь стояли большие дешевые корзины самых невообразимых расцветок, завернутые в желтый целлофан; каждую корзину украшала бамбуковая палочка, на которую был насажен пластмассовый мишка, оклеенный чем-то, напоминающим обои. Майор не в силах был представить человека, которого обрадовал бы мишка на палочке. Он рассматривал бедняжек, пока морщинистая старуха, до того спокойно вязавшая за прилавком, не поинтересовалась, хочет ли он купить такую корзину.

— Нет, спасибо, — сказал он.

Старуха уставилась на него. Судя по всему, она умела вязать вслепую — так как яростное постукиванье спиц ни на секунду не умолкало. Из глубины магазина появился Абдул Вахид, холодно поприветствовал майора и представил ему свою двоюродную бабушку.