— Очень приятно, — солгал майор.

Двоюродная бабушка кивнула, но на мгновение показавшаяся улыбка тут же уступила место недовольной гримасе — видимо, более ей привычной.

— Она почти не говорит по-английски — мы только недавно уговорили ее переехать из Пакистана, — сообщил Абдул Вахид и достал из-под прилавка пакет. — Рад, что вы зашли. Меня просили вам кое-что передать.

Майор взглянул на пакет и увидел томик Киплинга, который он дал почитать миссис Али.

— Как она? — спросил майор, стараясь звучать спокойно.

Бабушка внезапно разразилась длинной тирадой. Абдул Вахид кивнул и виновато улыбнулся.

— У нас все хорошо, спасибо, — сказал он, и тон его словно бы добавил еще один кусочек в стремительно растущую между ними стену, в которой майор не видел ни единой трещинки, куда могло бы проскользнуть хоть что-то человеческое. — Бабушка спрашивает, чем мы можем вам помочь.

— Мне ничего не надо, спасибо, — ответил майор. — Я заглянул, чтобы, э-э, взглянуть на украшения.

Он махнул в сторону особенно крупного бумажного шара, на котором была изображена толстогубая подмигивающая девчонка в остроконечной шапке с бубенцами. Абдул Вахид покраснел, и майор добавил:

— Когда того требует коммерческая необходимость, все средства хороши.

— Я не забуду вашего гостеприимства, майор, — сказал Абдул Вахид. В его голосе наконец зазвучала какая-то личная нотка, но в то же время это скорее походило на прощанье, словно майор тоже собирался навеки покинуть деревню. — Вы были очень добры ко всей моей семье, и мы надеемся, что вы останетесь нашим покупателем.

Майор почувствовал, как у него перехватывает горло, а в глазах собираются слезы — потерян контакт даже с этим странным юношей. Слабый человек схватил бы его за рукав и стал умолять о снисхождении — все же он привык к присутствию Абдула Вахида, если не к его дружбе. Он нашел в кармане носовой платок и громко высморкался, предварительно объяснив, что никак не выздоровеет. Бабушка и Абдул Вахид отшатнулись от невидимой угрозы его микробов, и ему представился повод сбежать из магазина, не потеряв достоинства.

Он все же надеялся найти дух Рождества в церкви, куда отправился как-то утром, чтобы добавить к церковному вертепу пару деревянных верблюдов — начало этой традиции положил еще его отец. Каждый год он извлекал завернутых в полотенце верблюдов из сундучка на чердаке и натирал их воском.

По счастью, в церкви не оказалось ни одного фабричного украшения. Самый простой вертеп, по обе стороны алтаря стояли две медных кадки с остролистом. Сам алтарь был украшен белыми розами. Поперек бокового нефа висела леска, к которой прищепками были прикреплены открытки, нарисованные учениками воскресной школы. Майор все еще не оправился от болезни и присел на скамью, чтобы передохнуть и поразмышлять в тишине.

Из ризницы вышел викарий со стопкой брошюр в руках, на секунду приостановился, словно сомневаясь, и направился к майору.

— Вижу, вы принесли своих дромадеров, — сказал он и сел рядом с майором.

Тот молча смотрел на солнечный свет, разлившийся по мощеному старыми плитами полу. В лучах света роились пылинки.

— Рад снова вас видеть, — продолжал викарий. — Мы слышали, что вы заболели после танцев, и Дейзи все собиралась навестить вас.

— В этом не было никакой необходимости, поэтому не за что извиняться, викарий, — ответил майор.

— Неразбериха вышла с этими танцами, — сказал викарий после паузы. — Дейзи очень расстроилась.

— В самом деле? — сухо спросил майор.

— Вы же знаете, как она переживает по любому поводу, — сказал викарий. — У нее такое доброе сердце.

Майор в изумлении взглянул на него и подумал, что в основе многих необъяснимых союзов, возможно, лежат подобные трогательные заблуждения. Очевидная любовь Кристофера к жене вызывала симпатию. Викарий набрал полную грудь воздуха.

— Мы слышали, что миссис Али уехала к своим родственникам?

Он смотрел на майора нервно и испытующе.

— Так говорят, — ответил майор и услышал в своем голосе горечь. — Ее здесь ничто не держало.

— Жить со своей семьей — это хорошо, — сказал викарий. — Среди своих людей. Ей повезло.

— Мы могли бы стать ее людьми, — сказал майор тихо.

Последовала пауза. Викарий ерзал на твердой скамье, несколько раз открывал рот, но потом закрывал его, не издав ни звука. Майор наблюдал за тем, как он мучается, словно муха, застрявшая в паутине.

— Послушайте, я всем сердцем за экуменизм, — сказав это, викарий сложил руки на коленях и прямо посмотрел на майора. — Мне не раз приходилось благословлять смешанные пары, и вы сами были на нашем межрелигиозном молодежном фестивале.

— Особенно мне понравился оркестр с Ямайки, — язвительно заметил майор.

Многие годы прихожане словно не догадывались, что распевание гимнов в сельском клубе под эгидой местной католический церкви в строгом смысле не отображает всего разнообразия мировых религий. В последнее время викарий, несмотря на протесты, решил расширить диапазон. В прошлом году Алек Шоу предложил пригласить проповедника-индуиста. Прихожанам показала пару песнопений и упражнений для растяжки подруга Альмы, которая ознакомилась с индуизмом, когда поехала в 60-е годы в Индию вслед за «Битлз». Кроме того, мировые религии были представлены изображениями иностранных детей, сделанными учениками воскресной школы, и вышеупомянутым концертом.

— Не смейтесь, — сказал викарий. — Всем понравилось. Следующим летом мы снова их пригласим.

— Можете пригласить миссис Али, — сказал майор. — Она будет торговать лотерейными билетами.

— Я понимаю, вы чувствуете, что потеряли друга, — сказал викарий, замявшись перед последним словом, словно майор только что пережил бурный роман. — Но все к лучшему, поверьте мне.

— О чем вы?

— Я просто пытаюсь сказать, что вижу, как люди вступают в отношения, обладая разным прошлым, разной культурой и так далее, как будто все это не имеет значения.

— Возможно, они хотят продлить счастливое неведение, — сказал майор.

— О да, — согласился викарий. — Но потом оказывается, что мать или бабушка вычеркнули их из завещания, а друзья забывают приглашать их в гости. Тогда они в слезах приходят ко мне. И хотят, чтобы я уверил их, что Бог их по-прежнему любит.

— Насколько я понимаю, это не так? — спросил майор.

— Разумеется, он любит их. Но это не значит, что спасены будут оба. Они хотят услышать, что встретятся в раю, а я даже не могу пообещать, что их похоронят рядом. Они не хотят, чтобы я твердил им об Иисусе — как будто он всего лишь один из множества вариантов.

— Этакое ассорти, — заметил майор.

— Вот именно, — согласился викарий и взглянул на часы, словно прикидывая, не слишком ли рано, чтобы выпить. — Мне часто кажется, что они вообще ни во что не верят и приходят ко мне только для того, чтобы убедиться, что я тоже ни во что не верю.

— Никогда не слышал от вас подобных речей, Кристофер, — сказал майор.

Викарий сник, явно сожалея о сказанном.

— Тогда, Эрнест, буду говорить начистоту, — сказал он. — Моя жена плакала после того дурацкого вечера. Она считает, что вела себя не совсем правильно.

Он умолк. Они оба понимали, что такое признание от Дейзи, пусть и не совсем отражающее суть дела, случай исключительный.

— Не передо мной ей следует извиняться, — сказал майор наконец.

— С этим грузом моей жене придется жить, — сказал викарий. — Но как я сказал ей, лучший способ выразить наши сожаления — не усложнять несправедливость ложью.

Он выдвинул челюсть вперед и выглядел так решительно, как никогда раньше.

— Я не буду притворяться, что хотел бы, чтобы все вышло иначе.

Тишина, казалось, достигла стен церкви и стала подыматься к окну-розетке. Мужчины не двигались. Майор понимал, что должен прийти в ярость, но чувствовал только усталость. Люди обсуждали их с миссис Али, и так бурно, что викарий счел нужным высказать свое мнение.