— Не смейте называть моего сына ни слугой, ни работником!

Амина уронила свою тяжелую спортивную сумку прямо на ногу секретарю. Тот отпрыгнул.

— Нас попросили помочь с организацией вечера, — продолжала она. — Так что не смейте обращаться с нами как с грязью!

— Девушка, вы здесь работаете и не имеете права разговаривать со мной в таком тоне, — пробормотал секретарь. — Иначе вас уволят.

— Так уволь меня, старый кретин, и побыстрее, а то тебя сейчас удар хватит.

Лицо секретаря и даже просвечивающая под реденькими светлыми волосами кожа на черепе уже и в самом деле налились необычно лиловым цветом, дисгармонирующим с цветом его галстука. Майор в ужасе замер. Бестактности Роджера было достаточно, чтобы заслужить нотацию секретаря, а теперь его имя будет связано с этой скандальной девицей. За тридцать лет с ним не случалось ничего подобного.

— Я требую, чтобы вы немедленно покинули помещение! — заявил секретарь.

Он изо всех сил выпятил грудь и, как решил майор, стал походить на пухлую белку.

— С удовольствием, — ответила Амина, подхватила сумку и забросила ее себе на плечо. — Пойдем, Джордж.

Схватив сына за руку, она вышла через главный вход.

— Но эта дверь предназначена только для членов клуба… — понесся им вслед слабый крик секретаря.

Майор, который до этого момента стоял как вкопанный, внезапно вспомнил, что за ним — полный зал людей, которые могут решить, что он дрожит от ужаса. Он демонстративно взглянул на часы, похлопал себя по карманам, словно в поисках чего-то, и повернулся на каблуках, чтобы вновь пересечь бар и выйти на террасу. Он надеялся, что сумеет незаметно запихнуть этих двоих к себе в машину и уехать, не привлекая ничьего внимания.

Амина ждала его на парковке. Она сидела на бетонном столбике, скрестив руки на груди. Он заметил, что пальто на ней совсем тонкое, а волосы на сыром воздухе обвисли. Джордж сидел на корточках возле ее ног, пытаясь укрыть свой альбом от дождя. Избежать встречи было невозможно, поэтому майор помахал им, словно ничего не случилось. Амина повесила на свое тонкое плечо огромную спортивную сумку и подошла к нему.

— Я уже думал, что вы ушли, — сказал майор, отпирая дверь автомобиля. — Я вас везде искал.

— Нас вышвырнули, — сказала она и с грохотом опустила свою сумку в багажник, прямо на клюшки. — Какой-то холуй в бабочке заявил, что мы должны ждать у входа для прислуги.

— О, я уверен, что он не хотел показаться невежливым, — сказал майор, который совершенно не был уверен ни в чем подобном. — Мне жаль, что вас… — он поискал подходящее слово: «выгнали» и «оскорбили» чересчур точно описывали ситуацию и не оставляли простора для удобной расплывчатости, к которой он стремился, — …обидели.

— Не беспокойтесь. Я даже не пытаюсь смириться со всеми старыми кретинами, которые пытаются меня обидеть, — заявила Амина, складывая руки на груди. — Я научилась различать людей, которые могут по-настоящему меня обидеть, и тех, кто просто хочет потешить свое самолюбие.

— Зачем же противостоять им, если они безобидны? — спросил майор, вновь вспомнив негодующую продавщицу на набережной.

— Потому что это агрессоры, а я учу Джорджа бороться с агрессией — правда, Джордж?

— У них нет мозгов, — машинально сказал Джордж.

Судя по скрипу карандаша, он продолжал рисовать.

— Они ждут, что ты сбежишь или будешь перед ними унижаться, — продолжила Амина. — А когда нападаешь на них в ответ, они тут же тушуются. Но вы же вряд ли это пробовали, так ведь?

— Нет. Меня учили прежде всего стремиться к вежливости, — сказал майор.

— Попробуйте как-нибудь. Это ужасно весело.

В ее голосе прозвучала тоскливая нотка, заставившая майора усомниться, так ли ее веселят подобные стычки. Некоторое время они ехали в тишине, и вдруг она повернулась на сиденье и уставилась прямо на него.

— Вы не собираетесь расспрашивать меня про Джорджа, так ведь? — спросила она тихо.

— Это не мое дело, юная леди.

Он постарался, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально.

— Женщины вечно задают кучу вопросов, — сказала она. — У моей тетушки Норин вечно бывают мигрени, когда очередная возмущенная курица спрашивает ее обо мне.

— Мигрени — это ужасно.

— Мужчины никогда не задают вопросов, но сразу ясно, что они придумывают про нас с Джорджем целую историю.

Она отвернулась и дотронулась до стекла — по другой его стороне стекали струйки дождя. Первым побуждением майора было заявить, что он никогда не думал о них, но она была слишком наблюдательна. Он прикинул, как бы ответить поубедительнее.

— Не хочу говорить за всех мужчин или женщин, — сказал он после паузы, — но мне кажется, что в наше время все слишком увлеклись взаимными признаниями. Как будто проблемы исчезнут, если рассказать о них кому-нибудь. Исповеди приводят только к тому, что увеличивается количество человек, которых заботит та или иная проблема.

Он умолк, чтобы справиться с особенно сложным поворотом через оживленное шоссе в узкий переулок.

— Лично я никогда не стремился посвящать посторонних в подробности своей жизни и не имею ни малейшего желания копаться в их жизнях.

— Но вы же так или иначе судите о людях — и если не знать всего…

— Моя дорогая, мы же с вами абсолютно посторонние люди, не так ли? Разумеется, мы делаем поверхностные и зачастую ошибочные выводы друг о друге. Я, например, уверен, что вы относите меня к числу старых кретинов, не так ли?

Она промолчала, но ему показалось, что он заметил на ее лице виноватую усмешку.

— Но мы не имеем права требовать друг от друга большего, не так ли? — продолжал он. — Я уверен, что вам живется нелегко, но я также уверен, что у меня нет причин думать об этом, а у вас нет права требовать от меня этого.

— Мне кажется, что у всех есть право на то, чтобы их уважали, — сказала она.

— Ну разумеется, — он покачал головой. — Молодежь вечно требует уважения к себе, не пытаясь его заслужить. В мое время к уважению стремились. Им можно было пользоваться, но нельзя было его требовать.

— Вы знаете, хоть вы и старый кретин, но почему-то мне нравитесь, — сказала она, слабо улыбаясь.

— Спасибо, — удивленно ответил он.

Не меньше его удивило то, что он на самом деле почувствовал себя польщенным. Ему тоже нравилась эта вспыльчивая молодая женщина. Впрочем, он не собирался высказывать свое мнение вслух, чтобы она не восприняла это как приглашение поделиться с ним своими проблемами. Затормозив у магазина миссис Али, он почувствовал изрядное облегчение.

— А комиксы там есть? — спросил Джордж.

— У меня нет денег, поэтому будь хорошим мальчиком, и дома я испеку тебе пирог, — ответила Амина.

— Удачи! — сказал им майор.

Амина неподвижно стояла перед магазином, держа сына за руку. Он заподозрил, что она пришла сюда не только ради работы. Что бы ни было у нее на уме, она, казалось, боялась миссис Али куда больше, чем секретаря клуба.

Он уже вернулся домой и заварил чай, но еще не успел налить себе чашку, как к тревоге, которую он испытывал с тех пор, как оставил эту странную девушку и ее сына у порога миссис Али, прибавился внезапный ужас: он осознал, что сегодня — третий четверг месяца. Он подошел к календарю, и его опасения подтвердились. В третий четверг каждого месяца автобусная компания перенаправляла все дневные автобусы на какие-то иные неведомые маршруты. Даже приходскому совету не удалось выяснить, куда же они деваются. Компания отвечала, что это «рационализация», направленная на «улучшение обслуживания малообслуживаемых районов». Поскольку в остальные дни автобусы останавливались в Эджкомбе раз в два часа, майор и остальные жители не раз намекали, что их деревню вполне можно отнести к разряду «малообслуживаемых», но впустую. Пока его соседка Алиса предлагала устроить забастовку у входа в совет, он, как и большинство жителей, довольствовался комфортом собственного автомобиля. Алек пошел дальше и приобрел полноприводной джип, заявив, что в один прекрасный день он может послужить деревне, раз уж нельзя целиком положиться на автобусы.