Температура все время высокая и мы не просто потеем, пока работаем, мы просто исходимся на воду. Каждый день, другой генерал, теперь уже Пеньхнявуд, доставляет нам питьевую воду, прямо к месту нашей работы, в ангар, к вертолету. Для чего он возит с собой на мотобае ведро со льдом, в котором затолканы бутылки с питьевой водой.

Пока работаем до обеда, так мы все это ведро на троих выпиваем. Конечно же, мы не жмемся и их водой угощаем. Но это если кто–то попросит. Обычно они сами как–то обходятся. А вода питьевая это здесь жизненная необходимость. Через день без нее при такой жаре погибнешь, почки откажут. Потому все то, что вокруг питьевой воды связано у них с бизнесом. А генерал Пянтхнявуд, тот весь в коммерции и завязан с этой водой. Еще бы, ведь его родственники поставляют нам питьевую воду и лед. А тут его встретить не просто. Хотя где только можно, у них все время в стаканах видишь затолканный кусочками лед. Им же ведь тоже жарко!

А нам жарко так, что кроме плавок и нет ничего из одежды на нас. Вспомнил, как уже раз я в таком своем виде чуть не прокололся.

Как–то работаем и вдруг, замечаем. Что охрана наша забегала. К слову сказать, наш вертолет и может быть и нас они охраняли днем и ночью. По крайней мере, они так считали. Обычно, это кто–то в гражданском. Они за деньги дежурили, сидели, болтали от нечего делать, ели и даже тут же спали в ангаре. Потому шаркали лениво шлепанцами по полу и тащили за собой, чуть ли не по земле наш автомат, Калаш. Так вот они вдруг запрыгали и заметались по ангару. Что для нас было новостью. Так, как всегда они все делали медленно, с преодолением видимого состояния сонливости. Сказывалась на всем и в манере общаться и в движениях, температура высокая. А тут как тараканы заметались!

Вылез из фюзеляжа вертолета и стою рядом с входным трапом. Вижу, как по рулежке аэродрома летят к нам машины с охраной и еще с каким–то черным лимузином. Вся кавалькада залетает в ангар, машины с охраной разъезжаются по сторонам, а лимузин прямо к Цессне, что стояла в нашем ангаре. Этот самолет стоит в ангаре с подломанной правой стойкой шасси. Сказали, что будто бы сам принц Сианук не справился с управлением и после посадки налетел на светильник боковых огней рулежной дорожки, потому и стойку самолетного шасси погнул. Охрана в необычном камуфляже, все в беретах и с автоматами. Выскочили и рассыпались, припали на колено с автоматами, образуя телами своеобразное охранное кольцо. Из лимузина выскакивает довольно бодро некий маленький, улыбчивый господин. Секунду задерживается, так как все, кто был рядом, свалились на одно колено и головы низко склонили, а руки, как это и положено у них молитвенно, ладонями сложили и держат согбенно над головой. Маленький господин так же ручки ладошками сложил и во все стороны кланяется слегка наклоняясь. Он, улыбаясь, их казалось, не замечая, сразу же идет к самолетику, мимо нас. Про себя еще думаю, что это за птица такая важная? Смотри, как все припали на колено. Важный и шустрый господинчик покрутился, потыкал пальчиком в сторону подломанной стойки, а потом повернулся и к нам.

Я не теряясь, шагаю ему на встречу.

— Хеллоу! — Говорю и руку протягиваю ему. Он, улыбаясь, протягивает мне навстречу свою маленькую ладошку, можно сказать, почти ребячью лапку и почти детскую. Здороваемся. Краем глаза вижу, что и генерал Маусэй, и все они, кто так и стоят согбенно, руки воздев, над головами, подглядывают за нашей встречей.

Но шустрячок этот, улыбается и мне сразу же, тем нравится. Он очень подвижный и заглядывает внутрь вертолета. Я его приглашаю подняться и помогаю залезть в грузовую кабину. Он влез, любопытно осматривается, а я тяну его в кабину пилотов. Сам проскакиваю, усаживаюсь на место пилота, а он с неподдельным любопытством разглядывает приборные доски и верхний пульт летчиков. Пока он созерцает, я ему все по–английски. И что за машина и сколько и как. Вижу, что все, о чем я говорю, ему нравится, и он понимает. Переспрашивает, уточняет. Я ему поясняю, что мы для того, что бы и так–то и столько. Потом он уже сам к выходу и я понимаю, какая он важная птица. Так как ему навстречу устремляется в помощь сразу несколько рук из охраны.

Еще несколько секунд постояли рядом. Руки пожимаем, прощаясь, и он, обмеривая меня добрым взглядом, смотрит по–хорошему на меня снизу вверх. А потом так же быстро скрывается за фюзеляжем, а потом юркнул в свой лимузин и укатил. А кто же это был?

Как, Сианук? Вот тебе здрасьте! А я в таком виде, в плавках, и в сандалиях, даже на босую ногу! Но все ко мне тут же, бросаются, окружают и поздравляют. Руку мою трясут, радуются тому, что я им свою руку протягиваю и пожимаю. А они рады еще и по тому, что именно этой рукой я касался, их божества и теперь они могут, прикоснуться как бы к нему. Потому, что моя рука была в его объятиях! Это же надо? Я, оказывается, самому Сиануку пояснения давал и потом по вертолету все показывал, а еще и руку ему пожал!

Я и до этого ходил в авторитетах у них, а тут словно герой. Теперь чуть что, так со мной всякий старается встретиться и мне руку пожать. Уже замучили, просто. Мне же ведь некогда, работать надо! А они все идут и идут и все к ручке моей прикладываются!

Приехали в ангар, а там, возле подраненной Цессны крутится кто–то из европейцев. Потом оказалось, что я ошибся, это был американец, Смит. Представитель компании по ремонту самолетов Цессны в этом Юго — Восточном регионе.

Поздоровались и разошлись по своим делам. Он к Цессне, мы к своему вертолету. И вроде все некогда, работа отвлекает, а нет–нет, да глянешь в окошко, как там дела обстоят у Смита? Потом замечаю, что и он так же в нашу сторону посматривает. А ведь и ему интересно тоже.

Смит ведет себя как истинный американец. Зачем–то притащил в ангар помимо трех больших чемоданов с инструментами еще и зонтик. Вернее сказать притащил–то не он вовсе, а те, кто рядом крутится с ним из камбоджийцев. И нам даже было неприятно видеть, как он уселся в шезлонге, развалился под этим нелепым зонтиком в ангаре и что–то там все поясняет и поясняет рабочим, которые возятся с подломанной стойкой. К слову сказать, он как приехал сразу же стал делать фото и киносъемку поломки. Потом рассказал, что так у них положено и что фирма работу не примет, если не будет по факту отмечено, как было и как стало. Вот так–то! А у нас? Все держится на нас. Мы и механики и электрики по совместительству, и клепальщики, чему страшно Смит удивляется каждый раз, когда видит, как я мотаюсь то с отвертками, а то с молотком и ключами, то с дрелью и клепальными молотками. Потом долго смотрит, как мы возимся с проводами. Ему все это в диковинку и потом признавался, что впервые увидел нас, русских и понял, что мы не просто профи по специальностям, а и универсалы. Чего не может быть в Штатах, так он говорил. У них ведь каждый, только при своем деле. И пояснял потом, что он бы никогда не стал чужой хлеб отбирать, замещая кого–то по специальности.

Потом Смит сам что–то крутил, прилаживал и сверлил. Потом уже всех отстранил и сам выполнял ответственную, монтажную работу. И этим от нас отличался. А мы все сами и ответственную и вообще всякую работу и все сами, да сами.

Смит рассказывал с гордостью о своем контракте на работу. Говорил, что в нем все для него до самых мелочей прописано. И на чем ему надо летать, в отелях, какого класса жить, что даже нельзя есть и пить, а если что, так, где и как лечиться. Особенная статья о его статусе прописана и никаких, говорит, опасных связей. Только женщины могут быть из ….

— А у тебя, как? — Спрашивает хитро щурясь.

— А у меня тоже контракт. — Говорю, хотя по правде, никаких бумаг. Просто вместо контракта — кукиш. Так все на словах. Потому и дурили нас.

— У нас тоже все прописано. И где жить, как летать, что есть, что пить.

— А водка, у вас в контракте тоже прописана? — Смеется. Видно понял все, а может уже знал, что мы как рабы, бесправные и даже никем не прописаны. Все у нас только на словах. Недаром ведь говорят, ну что с них взять, ведь они же русские!