— Спасибо, тетя Даша! — и потянулась к своему узелку.
Когда Палашка развернула кусок сала, хозяйка принесла миску соленых огурцов и тоже подсела к столу.
— Давно не едала. — И пожаловалась Палашке: — Кой день прошу Афоню кабанчика зарезать, покуда не дознались да не забрали. Все ему недосуг. Дома, почитай, не живет. Не каждый день и ночевать домой приходит.
Забираясь на печку, Палашка еще раз напомнила:
— Дольше полден ты мне спать не давай, тетя Даша.
— Спи, не сумлевайся. Разбужу!
4
Палашка припасла предлог, которым можно было прикрыться, если бы кто заметил ее снующей взад и вперед по улицам большого села. Она разыскивала свою двоюродную бабку. В этом не было даже прямой лжи: Палашка, сроду не бывавшая в Братске и не видавшая в глаза старухи, на самом деле не знала, на какой улице проживает ее бабка.
За несколько часов она обошла все село. Но узнала очень немного. На улицах попадались ей солдаты и офицеры. От последних она укрывалась особенно тщательно. От одной мысли заговорить с кем-либо из солдат или офицеров, у которых, конечно, можно было кое-что выведать, ее бросало в дрожь.
Единственное, в чем она убедилась: в местном гарнизоне царило спокойствие. Многие солдаты бродили под хмельком. Там и тут из дворов доносились нестройные песни. Видимо, никто не принимал всерьез партизанской угрозы и уж, конечно, не ожидал скорого нападения.
Уже под вечер — как раз в то время, когда Палашка остановилась против островерхой черной башни, уцелевшей от старинного Братского острога, и размышляла, сколько же лет надо простоять дереву, чтобы так почернеть, — мимо нее, подпрыгивая на засохших комьях, пронеслась со стуком и бряком запряженная тройкой вместительная коляска с откинутым верхом. В коляске сидели два офицера, один пожилой, второй совсем молоденький. Пожилой сидел со стороны Палашки, и она успела его рассмотреть. Запомнились седые, почти белые жгуты усов на докрасна обветренном лице.
Коляска умчалась под гору, к пристани, куда подваливал длинный плоский пароход с несуразно высокой трубой, извергавшей клубы густого черного дыма.
— Чего загляделась?
Высокая темноглазая девка в нарядном полушалке, небрежно накинутом поверх яркой малиновой кофты, с любопытством глядела на Палашку.
Девка была одних лет с нею и глядела приветливо. И с лица понравилась Палашке: большеглазая, с аккуратным, малость вздернутым носиком и веселыми полными губами.
— На офицера загляделась?
— А кто это такой? — спросила Палашка.
— Кто такой? — удивилась темноглазая. — Ты чо, с луны свалилась? Самый главный начальник, капитан Белоголовый!
— Не здешняя я, с Николаевского заводу, — пояснила Палашка.
— Тебя как звать-то?.. Палашка? Ну, будем знакомы. А я Аксютка. А ты чего прискакала? Женихов искать? — слова вылетали у нее быстро-быстро, как птичий щебет. Не дожидаясь ответа на вопрос, она отвечала на него сама и тут же задавала новый. — Женихов здесь пруд пруди! Только самостоятельных нет. Каждый норовит ухватить свое и в сторону. Лучше уж с офицерами. Они обходительнее. Ты с офицериками гуляешь? Хочешь, познакомлю? Ты девка что надо! Мы с тобой, знаешь, каких отхватим! Чего молчишь? Думаешь, хвастаю?..
«Бесстыжая!» — подумала Палашка и еще подумала, что таким вот жить легче, такая не оттолкнула бы своего парня, как она — Палашка — оттолкнула Саньку...
— У нас в соседях, — Аксютка по-свойски обняла Палашку за плечи, — офицерик на квартире стоит. До чего красавчик! Я тебе покажу его. И, знаешь, — Аксютка фыркнула и перешла на торопливый шепот, — утром выйдет во двор, весь голый! И зачнет руки-ноги взметывать. А я затаюсь в сарайке и смотрю в щелочку. Утром вместе посмотрим. Понравится — познакомлю. Он к учительнице ходит. Только она не больно его привечает. Да он, как на тебя посмотрит, забудет свою учительницу.
«Ой, бесстыжая!»
Палашка хотела прямо высказать, что она думает, но вовремя спохватилась, сообразила, что Аксютка еще может пригодиться ей.
Но все же сказала:
— Не за этим я приехала!
— А за чем же? — простодушно спросила Аксютка.
Палашка смутилась. Ну-ко, действительно объясни: зачем?
И объяснила не очень убедительно:
— Ну, просто посмотреть...
Аксютка выразительно захохотала.
— ...у вас против нашей слободы — как город, — продолжала выкручиваться Палашка. — Сказывают, пушки привезли, чуть не с дом...
Аксютка снова залилась.
— Знаем мы эти пушки! На языке пушки, а на уме пушкари. Никаких тут пушек нету.
— Скажешь, и пулеметов нету?
— Пулеметы есть, сама видела. Мне один офицерик обещал дать из пулемета пострелять. Соврал, поди. Все они до этого добрые... Знаешь что? Пойдем к нам! Поедим, поспим малость, а вечером... — она лихо подмигнула Палашке.
— Недосуг мне сейчас, — отказалась Палашка.
— Чо делать?
Палашка сказала, что должна отыскать свою бабку.
— Звать-то как ее?
— Марфа Кузьминишна.
Аксютка на минуту задумалась.
— Вроде в нашем конце есть такая. Пойдем, тетка у меня всех старух знает.
Палашка не могла придумать никакого предлога, как отвязаться от назойливо любезной Аксютки. Решила пойти и сбежать потихоньку, когда Аксютка уляжется отдыхать.
Выручил случай.
Тройка запыхавшихся коней лихо вынесла в гору давешнюю коляску. Сидевший в ней офицер — Палашка успела только разобрать, что это не седоусый и не молоденький его адъютант — окликнул:
— Аксюта!
Солдат на козлах придержал коней. Аксютка вскочила в коляску. Замахала рукой Палашке:
— Поехали!
Палашка замотала головой.
— Вечером сюда приходи! — крикнула Аксютка, и коляска с нею и офицером скрылась за поворотом.
Палашка спустилась к пристани. Очень-то близко подойти не осмелилась. Остановилась возле баб, торговавших солеными грибами и огурцами, семечками и мятой мокрой брусникой.
Но и отсюда хорошо было видно седоусого капитана, стоявшего на верхней палубе парохода. Возле него стояли молоденький адъютант и еще два офицера. На открытой корме толпились солдаты.
Палашка порадовалась про себя, что хоть на один вопрос сможет точно ответить Николаю Михалычу. Решила дождаться, пока отчалит пароход, а потом побродить по селу, авось еще что узнается. Чтобы не стоять без дела, попыталась пересчитать, сколько солдат уезжает вместе с капитаном. Несколько раз сбивалась со счета — солдат на корме было много, и к тому же они то и дело переходили с места на место — и начинала пересчитывать сызнова.
За всем тем не заметила, что к ней зорко присматривается молодой казачий урядник, стоящий вместе с тремя другими казаками, облокотясь на перильца выкинутых на берег пароходских сходен.
Убедясь, что точного счету не получается, Палашка собралась уходить. Купила у толстой рябой бабы два стакана семечек (у нее были «николаевские» деньги: Николай Михалыч дал «на всякий случай»), но не успела еще ссыпать их в платок, как кто-то, подойдя сзади, цепко ухватил ее за локоть.
Палашка в испуге оглянулась.
Рослый казачина в урядничьих погонах смотрел на нее с недоброй ухмылкой.
— Тебя-то мне и надо!
У Палашки руки и ноги стали, как не свои. Выронила платок с семечками.
«Дарья, змея, выдала!.. Замечают теперь... На погибель послал в этот дом Санька!..»
Урядник щурил круглые глаза, как кот на пойманную мышь.
— Кого это ты выглядывала, красавица?
Палашка вырвала руку, постаралась возмутиться.
— Никого не выглядывала! По берегу пройти нельзя!
— Однако, я тебя, девка, первый раз вижу? Откуда заявилась?
— Из Николаевского заводу. Вот откуда!
Лучше бы Палашке этого не говорить...
Урядник перестал ухмыляться. Рванул за руку.
— Айда в контрразведку! Там разберемся, какого ты заводу.
Палашка решилась на последнее средство.
— Чего привязался! — огрызнулась она. — Знала бы, вовек не пошла! Сказывали девчата: здесь солдатики молодые, веселые. Женишка можно присмотреть. Поверила, дура! А тут, как кобели, на людей бросаются!..
